Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Отдай, - сказал он, протягивая руку.
Феодора заткнула кинжал обратно за пояс.
– Как хочешь, - сказал черный кентарх.
Он подошел к ней вплотную и погладил по щеке. Феодора почувствовала, что он тоже тщательно вымылся, и даже умастил себя благовониями.
– Я не хочу, - сказала она, с ужасом чувствуя, как унизительно звучат ее слова.
– Нет, ты хочешь, - мягко ответил Валент, глядя ей в глаза. – Ты давно желаешь меня, и сражаешься сама с собой!
Он вдруг схватил ее и уложил на кошму. Феофано делала так же, но она была напористей, яростней! Этот же просто уверен…
– Ты сжег наш дом.
– Нет, я к этому непричастен, - вдруг сказал Валент. И почему-то московитка опять сразу поверила. – Я слышал, турки разбили твою статую? – прибавил он.
– Варвары! Я никогда бы так не сделал!
Феодора слабо попыталась оттолкнуть его; когда Валент сжал ее в объятиях, забилась сильнее, отчаяннее. Валент стиснул ее так крепко, что чуть не треснули ребра.
– Ты можешь сопротивляться сколько угодно, - прошептал он, опаляя тяжелым дыханием ее шею. – Я все равно возьму тебя, но ты причинишь себе лишнюю боль! Я не хочу доставлять тебе страдания!
Феодора поняла, что так и будет. Ее никогда еще не брали силой – даже тогда, в первый раз, она уступила Фоме сама, боясь этой боли, самой унизительной для женщины!
– Вот и хорошо, - нежно прошептал Валент, чувствуя, что она затихла. – Я знаю, как любить женщин… тебе понравится.
Он стал ласкать ее шею горячими губами; потом вдруг приподнялся и разорвал на ней рубашку. Феодора вскрикнула, но боли не было. Похититель принялся ласкать и целовать ее грудь. Он шептал ей страстные слова… может, греческие, может, на других языках, которых она никогда не слышала; потом горячая рука проникла под ее шаровары, под нижнюю повязку. Феодора дрогнула, сжала его руку коленями, но потом прекратила сопротивляться. Валент ласкал ее так же долго и умело, как это делал муж, в самую первую ночь; но она больше не была девушкой, и узнала страсть… Валенту не потребовалось никакого масла!
– Готова для меня… я всегда знал, что ты только для меня, прекрасная Феодора, - страстно прошептал военачальник. Он обнажил ее; затем приподнялся над ней и быстрыми движениями разделся сам, пожирая ее своими черными глазами. Потом схватил ее за ягодицы и прижал к себе; Феодора невольно обхватила его широкие плечи, на которых почувствовала свежие шрамы. Она всем телом ощутила его жар, его мощь, которые против воли вызвали в ней восторг…
– Наконец-то моя, - пробормотал Валент.
Он овладел ею быстро; и он так ее хотел, что несколькими движениями достиг блаженства. Феодора вскрикнула и, не удержавшись, вознеслась – или низринулась в бездну следом за любовником.
Он прижимал ее к себе, приподняв ее бедра, пока ее тело не прекратило содрогаться.
Потом Валент оставил ее и лег рядом, тяжело дыша; когда Феодора попыталась отползти, схватил и снова прижал к себе.
– Я тебя ненавижу, - прошептала она, отворачиваясь; голос дрожал, и она безнадежно плакала. Валент утер ее щеку большим пальцем.
– Это не так, - мягко сказал он, поцеловав ее в шею. – Ты не можешь ненавидеть меня сейчас, или ты будешь очень страдать!
Его слова, как слова всякого азиата, могли иметь множество смыслов – как поверни! Феодора закрыла глаза.
– Ты хочешь потребовать за меня выкуп?
Но в голосе ее прозвучала та же безнадежность. Валент рассмеялся.
– Зачем мне выкуп, моя маленькая царевна? Золото – мусор, игрушка женщин!
Любовь – нет.Он помолчал.
– Мы с тобой никогда не разлучимся, знай это!
И Феодора опять ощутила, насколько ее похититель серьезен.
Валент заснул, обнимая ее; когда он затих, московитка отодвинулась, чтобы высвободиться, и теперь смогла это сделать. Она положила руку на рукоять кинжала, глядя в лицо спящему, - потом опустила руку. Она легла.
На шее она нашарила свой амулет – Валент, конечно, рассмотрел его, но оставил ей. Неловко прикрывшись одеждой, московитка заснула; слезы высохли на ее щеках.
========== Глава 80 ==========
Феофано скоро стало хуже – и Марк сидел около нее, точно мать около больного ребенка; он отдавал ей все силы, которые сохранил в бою. Сам он отделался легкими ранами, хотя перебил множество врагов, с великою ненавистью и искусством, равным которому могли похвалиться немногие; но сейчас спартанец готов был воскресить всех, кого с такой гордостью убил, только бы царица поправилась.
Она получила несколько ран и потеряла немало крови; но опаснее ран были переломы. Перебитые ребра пришлось стянуть так туго, что царице было тяжело дышать, не говоря о режущей боли в груди; и сломанная правая нога причиняла ей муки при малейшем движении. Как и другим таким бойцам, ей прикрутили к лодыжке прочные палки, и Марк добыл ей в соседнем лесу толстый платановый посох, на который она опиралась, вставая с ложа. Он знал, что Феофано ни за что не позволит носить себя на руках. Как он любил ее за это!
Но вставать она могла только поначалу – потом все тело охватила лихорадка, и Феофано впала в забытье, которое изредка прорывалось бредом. Марк слышал, кого она призывает в бреду, - и улыбался, и держал царицу за руку, несмотря на это.
Конечно, как всякий глубоко влюбленный, он мечтал о взаимности тем упорнее, чем недоступнее была его мечта; и иногда он надеялся, что… Нет! Это будет ужасное предательство, за которое и небеса проклянут его, и сама возлюбленная, если узнает. Марк будет нести свой крест, пока жив, и лелеять свою надежду на воздаяние за порогом смерти. Ему остается только это – пока жива Феодора, и пока Феофано занимает свой престол!
Когда Феофано открывала глаза, Марк подносил ей пить, и пытался отвечать на бессвязные вопросы; но боялся ее растревожить. Она даже дышала с таким видом, точно сломанные ребра вонзались ей в печень! Сам же он чем дальше, тем больше тревожился: тех, кто был послан к дому Кассандры и в имение младшего Аммония, к его дочерям, ожидали самое большее через двое суток. Конечно, если силы изменят им или случится непредвиденная задержка – столько всего может произойти, не считая столкновения с предателем Валентом!
Спустя полдня Марку все-таки потребовалось короткое время для сна – и тогда его сменил Фома, страдавший более душевно, чем телесно. Этот мнительный, тонкий человек был создан для созерцания, писания и размышления, но никак не для решительных действий и войны!
Когда у Феофано спал жар и она проснулась, наконец обретя способность ясно мыслить и говорить, то увидела около себя Дионисия. Он улыбнулся ей; и Феофано так обрадовал вид этого угрюмого и красивого бесстрашного горца, что она потянула его к себе ослабевшей рукой. Дионисий понял и, склонившись к царице, сердечно обнял ее и поцеловал.