Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Валент присел рядом и привлек ее к себе, как свою законную собственность.
– Скоро мы остановимся на долгий отдых. Тебе и всем нашим детям нужно оправиться.
Феодора засмеялась.
– Нашим детям, мой свет! Ты говоришь так, точно я твоя жена!
– А разве нет? – спросил Валент.
Он обхватил ее лицо ладонями и посмотрел в глаза.
– Вчера ночью ты стала моей женой! Ты знаешь, что так расторгаются даже церковные узы?
Феодора засмеялась сквозь слезы. У нее заболело сердце от тоски; она почувствовала, как теплые руки гладят ее по голове, по щекам, а потом ощутила теплое дыхание. Валент в первый раз поцеловал ее, раскрыв ее губы своими и касаясь языком ее
– Меня найдут… спасут, - прошептала пленница, задыхаясь, когда они оторвались друг от друга.
– Нет, никто не найдет… или найдут слишком поздно.
Валент увлек ее на кошму, осыпая поцелуями, и Феодора обняла его, прижимая к себе.
* Историческое название местности на востоке Малой Азии на территории современной Турции.
========== Глава 81 ==========
Кассандра вскоре подала весть о себе – она с дочерьми добралась до своего зятя: конного заводчика, который только недавно приобрел фамилию: в которую переделал имя своего деда. Так начинался не один знатный византийский род – но у этого ромея совершенно не было времени прославить свое новое имя. Для прославления лучше было бы ему зачеркнуть свое имя совсем: и взять новое, с приставкой “ага” или “бей”…
Дионисий отдал за него дочь не только потому, что за безвестным человеком она была бы в большей безопасности, - а еще и потому, что он начал делать себе имя так некстати.
У этого заводчика выгодно покупала коней сама Феофано, в бытность Метаксией Калокир; но военной силы он не имел совсем.
Дионисий долго думал, как поступить с женой и дочерьми, - и написал в ответ, чтобы Кассандра оставалась там, где есть. Как ни плохо было супругам в разлуке, а дому без хозяев; как ни тесно и неуютно в доме старшей дочери Дионисия Лидии, которая сейчас носила своего первенца, - стократ хуже теперь было женщинам путешествовать.
Сам старший Аммоний неотлучно оставался с Феофано и ее маленьким героическим войском. О ее победе прослышали и в Мистре, и в соседних городах и их окрестностях; и в лагерь потянулись люди, мирные жители и просто праздношататели, желавшие видеть удивительную женщину-воина и выразить ей свое восхищение. Марк цербером стоял на пороге ее шатра и не допускал до нее никого.
– Царица ранена и никого не принимает, - говорил лаконец.
Приходили и простые горожане, и родовитые – теперь, после подвига повстанцев, охотников приобщиться к этому подвигу и почесать языки нашлось очень много.
– Это… благоразумные! – с усмешкой говорила Феофано, когда Марк спроваживал гостей.
Когда василисса оправилась настолько, что смогла подолгу сидеть и ходить самостоятельно, пусть и с палкой, ей доложили о прибытии священников – католических!
– Это из самого Константинополя, - тихо и тревожно предупредил Дионисий, который явился к царице с докладом. – Лучше принять их, василисса.
– Из Константинополя?.. Конечно, там давно знают о нас!
Феофано приказала подать зеркало и быстро осмотрела себя: по губам скользнула усмешка. Конечно, она тоже думала сейчас о Жанне-деве. Она была во всем подобна ей – и во всем противоположна: ее никто не мог бы назвать целомудренной, но ее защищала знатная фамилия и греческая церковь… и близость султана, как ни удивительно.
Турчанки носили штаны, как и горянки и азиатки…
– И здесь не Рим! Здесь никогда не будет Рима… и его смрада! – свирепо сказала Феофано.
Она оглядела свой панцирь, зазвеневший зеркально гладкими
пластинами; оправила рукава пурпурной нижней рубашки, обнажавшие мускулистые руки, иссеченные шрамами.– Зови своих святых отцов, - наконец сказала она Дионисию.
Она потерпит их смрад… это ненадолго.
Священники провели наедине с царицей немного времени – и вышли раскрасневшиеся, обескураженные и подспудно разгневанные; что было неудивительно. Утирая пот, стекавший из-под плоских шапочек, они сели на лошадей и, ни с кем в лагере больше ни заговорив, уехали.
Дионисий тут же вернулся в шатер. Он поморщился – сильный тяжелый запах тел и одежд, годами державшихся в пренебрежении, еще стоял; и надолго застоится в стенах шатра, среди войлоков и ковров.
Военачальник сел напротив легкого деревянного кресла императрицы.
– Что они спрашивали?
Феофано улыбнулась. Она была взволнована, но хорошо владела собой.
– Мне думается, что эти католики знакомы с тем, как допрашивали Иоанну д’Арк, - ответила василисса.
– Пытали меня, почему я надела мужское платье, почему вздумала начальствовать воинами… что бы новое придумали!
Дионисий не сводил с нее глаз.
– Несомненно, они придумали немало нового, - мягко сказал он наконец. – Будь очень осторожна, царица. Мне кажется, тебя только проверяли – хотели понять, что за женщина перед ними и насколько хорошо она защищена!
Феофано запустила руки в волосы, растрепав их.
– Бедняжка Иоанна не умела ни читать, ни писать, ни лгать – в отличие от ее инквизиторов! Но я не крестьянская девица!
Она побледнела от гнева.
– Представь себе – эти попы спрашивали, не вступала ли я в богомерзкие связи с женщинами!
Дионисий даже привскочил, широко раскрыв черные глаза. Потом опять сел, сцепив руки на коленях.
– И что ты сказала?
Феофано засмеялась.
– Я сказала, что ни в какие богомерзкие связи, - она подчеркнула последние слова, - я не вступала! Здесь им не Испания!..
– Они могли видеть твои письма, - сказал Дионисий.
Феофано подумала.
– Могли, - наконец согласилась она. – Но ты понимаешь, мой гиппарх, что эти письма будут иметь силу только тогда, когда я окажусь в их руках! До тех пор – что письма, что подделки, все едино! Они так изоврались, что уже никого неспособны убедить по-настоящему, кроме фанатиков!
Дионисий поклонился, в который раз восхитившись ее умом.
Феофано замолчала – так надолго, что Дионисий помрачнел.
– Ты очень тоскуешь по ней?
– Очень, - честно ответила Феофано. – Филэ… это значит навсегда отдать другой часть себя, и когда эту часть оторвут, ее ничем не возместить. Никакой мужчина, - быстро прибавила она, видя, что Дионисий хочет возразить, - никакой мужчина этого не может!
Дионисий кивнул.
– У женщин, должно быть, всегда так, кого бы они ни любили, - сказал он. – Вы никогда не можете ничего забыть… и любовь накладывает на вас неизгладимый отпечаток!
– Да, - ответила Феофано с блеском в глазах. – Мы никогда ничего не забываем!
Она замолчала – снова надолго, представляя себе, что испытывает сейчас ее подруга.
– Если я получу ее назад, - сказала императрица, - я получу ее только вместе с ним!
Дионисий кивнул: эти слова могли иметь множество смыслов.
– Но все может быть еще… глубже, чем ты думаешь, - заметил он. – Мы так давно ищем их, она так давно с ним, что может…
– Я понимаю, - усмехнулась Феофано.- Я к этому приготовилась! Пусть этим терзается ее муж: мы, женщины, ревнуем иначе. Мужчине очень страшно, что его женщина однажды будет принадлежать другому, который оставит свое семя в ней, - не правда ли?