Ставрос. Падение Константинополя

Она приподнялась на локте и посмотрела на него с ласковым и снисходительным выражением – точно расхолаживала мальчишку. Иногда он приходил в бешенство, видя такой взгляд.

– А зачем? – наконец спросила императрица.
– Ты думаешь, что тогда ты получишь больше?

Он истово кивнул: он хотел не только получить всю ее - он хотел отдать ей всего себя, всю свою преданность, без остатка. Он хотел освятить их любовь. Марк видел, что Феофано любит его, - так, как никогда не любила своего брата, потому что он, Марк, совсем другой!

Феофано положила голову ему на грудь, и он опять увидел ее седину, совсем близко. Марк взял в руки белую вьющуюся прядку и подумал с болью, что хотел бы остаться со своей госпожой и тогда, когда вся ее голова побелеет, - особенно тогда!

Тут Феофано вздохнула и пробормотала, словно опять засыпая:

– Я не стану твоей женой… именно потому, что люблю тебя, мой милый варвар!

Марк вздрогнул от изумления и радости. Услышать такое было как уложить своего первого противника, свою первую женщину: острым счастьем. А потом он понял ответ Феофано – и пришел в недоумение, глубоко опечалился:

– Почему?

– Потому что любовники всегда счастливее супругов, - со вздохом ответила Феофано. – Ты этого не знаешь… а я знаю, уж поверь мне.

Марк не стал спорить. Он только прижал возлюбленную к себе и подумал, что ей не довелось испытать счастье супружества, особенное, самое высокое, и поэтому она в него не верит.

– А что будет, когда ты состаришься? – спросил он.

Феофано не оскорбилась.

– Я не доживу до тех лет, когда меня смогут назвать старухой, - ответила она.

И прежде, чем Марк успел что-нибудь прибавить, заснула.

А он подумал, что такую женщину никогда не осмелятся называть старухой, даже когда ее лицо изрежут морщины, - ее драгоценная душа будет еще ярче сиять из ее глаз, душа жестокая, прекрасная и древняя, как греческие царства, ставшие легендами: ветхими свитками в книгохранилищах нынешних робких императоров.

Когда Марк проснулся, Феофано рядом уже не было.

С этого времени хозяйка опять взяла с ним прежний привычный, дружески-повелительный, тон, и Марк подчинился без всяких объяснений. Феофано погрузилась в хозяйственные хлопоты и даже забросила свои воинские упражнения, не считая обычной гимнастики. Впрочем, ее учителем гимнастики был тоже он, Марк, прошедший в свое время прекрасную суровую школу – воспитание души и тела, которого так не хватало теперешним греческим солдатам, а туркам и варварам и подавно.

Втайне он был даже рад, что госпожа оставила меч и лук. Это и в самом деле не женское занятие.

Его, однако, тревожило, что Феофано словно бы забыла и государственные дела, - но когда он напомнил ей об этом, по долгу первого слуги, она засмеялась и сказала, что всегда помнит все, что должна помнить.

– Женщины – прирожденные правительницы, - сказала она шутливо, но совершенно серьезно. – Они умеют делать много дел сразу и быть во многих местах одновременно! А мужчине для этого нужно стать Цезарем!

– Если бы только им это позволили, - проворчал Марк с шутливой обидой.

Феофано в ответ с улыбкой поцеловала его и отправила прочь с поручением - объезжать свою новую лошадь. Ей недавно прислал трех прекрасных коней знакомый поставщик, который знавал еще ее мужа.

В своей глубинке, казалось, полностью удалившись от дел, его госпожа по-прежнему переписывалась с многими полезными людьми, несмотря на то, что в Мистре, Короне и Аргосе о ней начали забывать; и даже в Константинополе. Впрочем, и в Константинополе о ней никогда не говорили много – не то что о Флатанелосе, хотя тот по большей части только пускал пыль в глаза.

А когда подкатывала плодоносная – на редкость урожайная – осень, один из константинопольских разведчиков Феофано, которого она держала в том самом доме, где останавливался Фома Нотарас, в одиночку и с беременной наложницей, прискакал к госпоже со срочным известием. Ее несравненный брат возвращался в свое имение с молодой женой. Они наконец обвенчались и родили сына, которого назвали Вардом.

Впрочем, о венчании и ребенке императрица знала давно. Феофано долго смеялась, услышав о том, как окрестили мальчика. Бедная овечка Феодора!

Феофано узнала и о том, что русские пленники, проданные туркам, взяты под покровительство Константином. Что ж, ухудшить свое положение Константин Палеолог уже не сможет.

Но вот приезд патрикия весьма ее встревожил. Счастливо женатый, ставший счастливым отцом патрикий Нотарас – это совсем не то, что ее избалованный, ветреный любовник-брат… Счастливый семьянин всегда эгоистичен, а ее братец – вдвойне.

Он будет спасать свою лодку всеми силами и не остановится ни перед чем. Если он теперь явится к ней домой без предупреждения, это будет во много раз хуже, чем в прошлое лето.

– Зачем они возвращаются? – пробормотала Феофано, меряя шагами свою библиотеку и покусывая крепкий кулак. – Разве у моего брата нет дел при императоре?

– Скорее всего, есть, госпожа, но он выпросил себе отпуск, как солдат после войны, - сказал Марк, стоявший в углу скрестив мощные руки. – Они взяли Константинополь… а после того, что увидели там, должны еще больше ценить свои мирные сельские дома.

Феофано засмеялась.

– Если бы все они могли разъехаться по своим деревням, Константинополь завтра же опустел бы!

Потом она посерьезнела.

– Нет, - сказала Феофано.
– Они любят Город превыше всего, как люблю его и я, и ты… Деревня никогда не заменит Рима, и существует только для Рима. Но ты прав, дорогой. Братец устал и попросился на отдых, он едет к нам с миром…

– А если не только? – спросил Марк, глядя на нее в упор. Глаза поблескивали, как твердейший зеленый берилл.

Феофано подошла к нему и, положив руки на плечи, усадила его в плетеное кресло, стоявшее у эскувита за спиной. Она наклонилась над воином.

– А если не только, если он соскучился по сестре… я первая к нему приеду! – сказала василисса.

Марк задохнулся.

– Это безумие! Он убьет тебя, и здесь, в его владениях, его никто не остановит и не обличит!

Феофано сжала губы и толкнула его в плечо.

– А на что мне ты, могучий Ахилл? Ты поедешь со мной!

Марк тяжело дышал, в глазах появилась мольба.

– Василисса…

Феофано смотрела, как бугрятся мышцами его грудь под рубашкой и обнаженные руки. Потом улыбнулась и потянула Марка за руку.