Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
По этой самой причине. Любовь всегда делает человека неполным: неполным и несчастным. Только смерть навеки соединит всех - и всех отдаст в вечное владение друг другу.
Патрикий встал из-за стола, оставив скомканное и залитое слезами письмо валяться как было, и пошел на поиски жены. Он искал ее долго – она была занята хозяйством; но под конец обнаружил в библиотеке.
Он вырвал у нее из рук то, над чем она корпела, - что-то, подобное измышлениям сестры, которая, как и его супруга, была слишком умна для женщины, - и, схватив на руки, отнес жену в спальню.
А потом тихо сказал, обняв неподвижную жену, которая смотрела не на него, а в окно:
– Прости меня.
– Я не сержусь, - ответила Феодора, все так же глядя в сторону.
Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя; и тогда жена улыбнулась.
– Ты лучшее, что у меня есть, - но иногда я боюсь тебя, - сказала она.
Муж поцеловал ей ладонь, потом запястье:
– Не бойся… Я никогда не сделаю тебе зла!
Они крепко обнялись, и Нотарас пробормотал, смеясь и плача, уткнувшись лицом ей в волосы:
– Метаксия написала, что Флатанелос напал на Константинополь с моря - и император отбился с помощью другого Флатанелоса, его несчастного родственника! Мне пора научиться плавать!
Феодора засмеялась.
– С тобой мне никогда не придется скучать!
Потом серьезно попросила:
– Научи плавать и меня. Пусть с нами обоими займутся твои люди, которые это умеют.
Муж опешил.
– Но ведь тебе нельзя!
– Никак не более нельзя, чем то, что мы делали сейчас, - усмехнувшись, возразила Феодора. – Или ты скажешь, что жене плавать неприлично?
Глаза Нотараса засияли восторгом.
– Очень неприлично, но к тебе это не относится! – сказал он.
Потом прибавил, неожиданно опять помрачнев:
– Скоро мне, наверное, придется вернуться ко двору. А без меня я тебе плавать не позволю, и сына тебе оставить нельзя! Ты слышала, что я сказал о нападении?
– Я и сама не соглашусь оставить сына, - прошептала встревоженная Феодора.
Казалось, она и в самом деле только сейчас услышала эти новости. Флатанелос наконец дал знать о себе! И что теперь будет?
Она слишком привыкла к деревенскому спокойствию…
– Ты уедешь от меня? От нас? – спросила Феодора.
Фома кивнул.
– Да, моя дорогая. Иначе никак нельзя. Я оставлю с тобой охрану… а сам я должен вернуться на службу.
Он встал, и Феодора с ним. Муж поднял ее и посадил в кресло – а потом опустился перед ним на колени, держа подругу за руки:
– Я теперь оставлю тебя полновластной и законной госпожой этого имения. Может быть, тебе будут приходить письма, предназначенные мне…
Феодора слабо улыбнулась, не отрывая от мужа взгляда. Возможно, таким путем она узнает то, чего не услышала из уст Фомы?
– Мне пересылать их тебе не вскрывая? – спросила она.
Патрикий опустил глаза.
– Можешь вскрывать. Но потом пересылай мне – я буду давать знать о себе так часто, как смогу.
Он вздохнул.
– Твое спокойствие мне дороже всего на свете.
Феодора склонилась над ним и поцеловала
его с нежностью, взяв за голову. Она не сомневалась, что этот человек связан с нею неразрывно, всем существом, пусть и не желал таких уз.– Вернись хотя бы к тому времени, как родится твой ребенок, - сказала она, едва не закончив: “твоя дочь”. Муж улыбнулся.
– Гораздо раньше, любовь моя. Я уже скучаю по вас.
* Должность во флотской иерархии Византии: начальник отряда из нескольких кораблей.
========== Глава 42 ==========
Патрикий уехал через неделю после того, как состоялся этот разговор. Никаких неприятных вестей больше Нотарасы не получали – а может, те просто не успели дойти?
Феодора попрощалась с мужем в портике, который особенно почему-то полюбила: место словно бы и в доме, и на воле. Она поднесла ему поцеловать Варда.
Муж взял у нее мальчика, который стал уже тяжел, и с восторгом и тоской сразу посмотрел в карие глаза. Жена угадала верно, глаза потемнели очень скоро, и сделались совсем как те…
Вернув Феодоре сына, патрикий обнял обоих.
Он увидел, как осунулась супруга, как увеличились ее глаза, - словно на иконах, с которых смотрела только бестелесная душа, - и ласково погладил ее по щеке.
– Я к тебе вернусь: очень скоро.
Феодора кивнула и, медленно повернувшись, поднялась по ступенькам и скрылась в доме. Она не стала смотреть, как Фома отъезжает: наверное, испугалась, что не вынесет этого, а ей нельзя терять чувства, ушибаться…
Патрикий громко выругался на родном языке. Взбираясь на лошадь с помощью конюха, он думал, пытался вспомнить, - когда жена в последний раз говорила с ним на языке своей родины. Почему-то вспомнить это стало очень важно. А когда на языке московитов говорил он сам – не разучился ли, сможет ли их понять?
Нотарас так и не вспомнил этого и, выругавшись еще раз, пришпорил лошадь. Если бы он оглянулся – увидел бы, что жена высунулась в окно и провожает его жадным взглядом; но патрикий не оглянулся.
Феодора долго плакала после отъезда мужа, так что осунулась еще больше. Она подошла поговорить с Магдалиной, потом прошлась по дому – проверить работу слуг; но все здесь с отъездом хозяина стали ей чужими, и сама хозяйка ощутила себя чужой, лишней. И еще хуже – причиной великих бедствий, карой господней, ниспосланной жестокой, развратной и неповоротливой Византийской империи.
Быть может, Господь и в самом деле избрал ее Своим орудием, - но люди всегда ненавидели таких, как она: и прежде всего женщин.
– Я должна быть сильной… как Евдокия Хрисанфовна, как… она, - прошептала Феодора. – Нас три - священное число. Блудница, святая и мать; и матери - все мы.
Почему-то это вдруг показалось ей ужасно забавным, и Феодора громко засмеялась.
Потом она поднялась в библиотеку и продолжила обдумывать то, что прервала неделю назад: что показалось невозможным дописывать при муже.