Ставрос. Падение Константинополя

– Дорогой, я на это не способна, - сказала она. – Мужчины – звери… все, кому позволяют зверствовать. Настоящие люди и христиане – это женщины, так что уймись, прошу тебя.

Нотарас засмеялся и упал в кресло напротив нее. Провел рукой по волосам.

– Я очень хорошо теперь знаю, кто из нас зверь - и кто на что способен, милая сестра, - пробормотал он. – Скажи, это ты подбросила Флатанелосу такую счастливую мысль? Ты можешь себе вообразить, что мы из-за вас претерпели?

– Это была только военная хитрость… ты знаешь, что я бы на такое не пошла, - возразила Метаксия.

– Я ничего, ничего о тебе не знаю, - сказал патрикий с каким-то восхищением и ужасом сразу.

Он встал, запустив руки в золотые волосы, - потом опять сел.

– Что тебе нужно? Зачем ты приехала?

– Поговорить… провести переговоры, если ты предпочитаешь называть это так, - ответила императрица. – Мы сейчас сделались людьми, очень важными и нужными друг другу и всей Византии. И подозреваю, что я о тебе знаю куда больше, чем ты обо мне. Ты хотел бы узнать больше – и предсказывать мою политику. Это правда?

Патрикий склонил голову, внимательно глядя на нее.

– Но ведь ты все равно мне солжешь.

– Ты можешь сказать, когда я лгу, - в отличие от других, - ответила патрикия. – Так что спрашивай, а потом буду спрашивать я.

Нотарас глубоко вздохнул.

– Каким образом ты рассталась с Флатанелосом, и как оцениваешь его силы?

Метаксия усмехнулась твердым ярким ртом и склонилась к брату.

Они спустились вниз только спустя час с лишним, и теперь шли под руку. По их возбужденным лицам, горящим глазам было видно, что они еще не наговорились, и их силы опять объединились – сплавились общим огнем.

Феодора встала; и ей вдруг захотелось захлопать и поклониться обоим, точно приветствуя императорскую чету. Марк шагнул к лестнице, впиваясь взглядом в лицо госпожи, - и Феофано спокойно кивнула воину.

– Все хорошо, Марк. Мы установили мир. Правда, Фома?

Она посмотрела на брата, потом выпустила его руку.

– Да, - сказал патрикий.

Он посмотрел на воинов сестры.

– Может быть, теперь пообедаем? Феодора?

– С радостью, - ответила хозяйка. Она уже достаточно оправилась. – Сейчас прикажу накрывать стол!

– Мои люди поедят отдельно, - быстро прибавила Феофано. – Пусть слуги покормят их после нас.

И она посмотрела на Марка, который немедленно подошел и остался стоять в стороне от стола. Прочие солдаты покинули столовую, а на него словно бы приказание не распространялось.

По лицу Нотараса прошла тень, но он ничего не сказал.

Вскоре вернулась Феодора со слугами, и они вместе принялись накрывать стол. Разного рода хлеба, рыбы, устриц, зелени, оливок, фруктов - всего было в достатке, как и хорошего старого вина. Кувшин распечатали под внимательным взглядом Феофано и ее охранителя.

Поели молча, но мирно и с удовольствием; под конец Феофано даже принялась шутить, так что рассмешила хозяина с женой. Остроумие ей никогда не изменяло.

А когда трапеза завершилась и Феодора со слугами отправилась распорядиться насчет воинов гостьи и Марка, хозяин с Феофано встали из-за стола и отошли в сторону, не сговариваясь, как будто чего-то не докончили - или не могли докончить.

Фома прожигал взглядом сестру. Казалось, он хотел высказать ей многое, но получилось только одно:

– И как ты только посмела привезти в мой дом своего любовника! Это ни на что не похоже!..

Феофано засмеялась. Марк стоял далеко, и мог только видеть их, но не слышать.

– Ты ничего не знаешь о нас, - возразила императрица.

– У меня есть глаза и уши, милая сестра, - сказал патрикий.

Он несколько успокоился.

– Ты, похоже, совсем потеряла уважение к своему имени.

Феофано усмехнулась.

– Когда-то я говорила тебе то же самое. Мой Марк хотя бы истинный ромей, он эллин из Спарты!

– Дело женщины совсем другое, и ты это знаешь!
– гневно ответил брат.

Феофано сделала презрительный жест.

– Но это не твоего ума дело, - сказала она.
– И мы говорим сегодня о политике, а не о семейной чести.

Тут она улыбнулась, и ее чеканное лицо смягчилось. Фома опять увидел седину в ее волосах, когда сестра отвернулась, скрывая свои чувства.

– Но сына ты мне покажешь? Я слышала, что он очень красив!

– Это правда, - смягчившись, ответил брат.
– Мы с женой покажем его вдвоем… Это ее право.

Когда Фома Нотарас с женой провожали гостью, Феодора, как когда-то давно, стояла и смотрела, как пылит ее колесница, исчезая в сумерках. Потом они медленно пошли в дом, обнимая друг друга за талию.

А в доме, в тишине обеденного зала, Феодора сказала:

– Я должна знать, о чем вы говорили!

Фома кивнул.

– Разумеется.

Он дал сестре слово, но на Феодору эта клятва, конечно, не распространялась.

========== Глава 41 ==========

С этих пор у дома Нотарасов еще несколько раз появлялись вестники – они привозили письма хозяину и забирали его ответы. Собственной особой императрица больше не появлялась.

– Это мы с тобою короновали ее, - сказал патрикий жене, прочитав одно такое письмо: его лицо дышало скорбью, негодованием и гордостью сразу.

Он посмотрел на Феодору.

– А может быть, одна ты.

Даже не делая ничего, женщина может произвести великие бедствия.

Феодора ответила:

– Я ни о чем не жалею, муж мой.

Она погладила живот, в котором только предчувствовала, но еще не ощущала новое дитя, и пожелала, чтобы в этот раз на свет появилась Анастасия. Вард подрастет и будет оберегать сестру… если им дадут вырасти.

Патрикий долго смотрел на жену с нежной скорбью. Потом покачал головой и обнял ее.

– Осталось ли в тебе хоть что-нибудь от прежней Желани?

Феодора резко засмеялась.

– Не могу сказать… Не помню ничего, чем я жила до встречи с тобой, - призналась она. – Ты знаешь, что женщины очень легко заменяют свою природу другой, если жизнь требует? А прежнюю Желань ты не знал совсем – она и сама себя не знала.