Стигма

– Арчер ответил тем же. Сравнял счет. И я не стану нарушать равновесие, если только он снова не заявится в клуб.

– И на что это похоже? На ковбойское родео? – спросила я, насмехаясь над этой чепухой. – Тогда он мог бы попробовать еще раз!

– Мог бы, да. Но однажды ему уже было плохо, и он знает, что я сразу отсыплю ему двойную порцию неприятностей. А учитывая, как прошла наша первая встреча…

Я внимательно посмотрела на него.

Я уже давно поняла, что интеллект заключается не в умении использовать сильные аргументы или изощренные слова, а в способности сделать свою речь понятной для слушателя. Мне вспомнилась глупая сказочка, которую Андрас рассказал Арчеру: несмотря на гротескную сатиру этой маленькой истории, смысл ее был ясен как день.

– Все это… – я недоверчиво покачала головой, не в силах подобрать точные слова, чтобы выразить свою мысль, – …какой-то абсурд.

– Нет, – поправил меня Андрас, – это баланс.

– И ты совсем не думаешь о маленькой девочке, да?

Я еле выдержала взгляд его неподвижных зрачков.

– Ты должен быть для нее надежной опорой и защитой. Должен создать для нее уютную, здоровую обстановку, в которой она могла бы спокойно расти. А ты приходишь домой в синяках и кровавых ссадинах!

Наверное, я сошла с ума. Что, черт возьми, я делаю? Читаю нотацию? Андрасу?!

Нет, я проецировала на эту маленькую девочку свою израненную часть. Озвучивала то, чего желала бы для себя. То, чего я хотела всю свою жизнь.

Девочке не на кого больше рассчитывать, Андрас – ее единственный родственник. И он должен оберегать и защищать ее, а не вести себя как безответственный, эгоистичный дурак.

– Ты ничего не знаешь, – процедил он тихо, губы его едва шевелились, а зрачки казались кусочками необработанного кварца, но меня не пугал источаемый ими холод.

– Она твоя сестра.

Голубое небо задрожало между его веками и на миг сделалось ярче – в подтверждение правильности моих слов.

Олли была младшей сестрой Андраса. Несмотря на малое сходство и большую разницу в возрасте, их связывали именно такие узы. Их объединяло что-то настолько естественное и нерасторжимое, что воспринимается как маленькое чудо теми, у кого никогда не было братьев или сестер. Это особая связь между людьми, ее не охарактеризовать словами; возможно, только те, кому не хватает таких взаимоотношений, способны прочувствовать их уникальность и проникнуться ими.

– Уходи.

Андрас смотрел куда-то сквозь меня, словно был не здесь, а где-то за пределами времени, там, где терялся его взгляд и куда никто не смог бы попасть.

Потом он встал, швырнул упаковку со льдом на стол позади себя. Движения уверенные и безапелляционные.

– Уходи.

– Хорошо, – сухо ответила я, – но знай, что больше я ничего не буду делать для тебя.

– Для меня? – Андрас насмешливо приподнял бровь и медленно двинулся в мою сторону. – Ты же только что сказала, что помогла мне ради себя.

– Не прикидывайся, что не понимаешь, о чем я говорю, – прошипела я, тыча пальцем Андрасу в грудь.

Он опустил глаза на мой указательный палец, упершийся в него, такой тонкий и хрупкий и в то же время дерзкий.

Андрас нависал надо мной скалой, я чувствовала исходящую от него силу, но почему-то не отступала и не пятилась.

– Нет, ты все-таки объясни. Мне не терпится услышать, что ты скажешь, – яростно прошептал он, подходя ближе, все сильнее упираясь в мой палец, предвкушая извращенное удовольствие от копания во мне. – Просвети меня, ведь я постоянно натыкаюсь на тебя там, где тебя не должно быть. Почему так получается?

– Может быть, потому, что ты только и делаешь, что создаешь мне проблемы, – упрямо ответила я, – с тех пор как я тебя встретила!

– Да неужели? – Он подошел еще ближе и теперь, казалось, дышал моим воздухом. Атмосфера накалялась, и я с большим трудом заставила себя проигнорировать внутренний сигнал тревоги, велевший мне как можно быстрее увеличить дистанцию между нами. – Почему бы тебе не рассказать, как я разрушил твои маленькие мечты? – Теперь он издевался над моим стремлением защищать и отстаивать свои права.

– Может быть, виной всему твоя дурная башка? – Я сильнее надавила на кончик пальца и передразнила его издевательский тон, чтобы укусить, заставить его глаза сиять раздражением. – Не говоря уже о твоем таланте заводить друзей, – добавила я, намекая на «приятное» ночное происшествие. – Но, наверное, в этом тоже есть какая-то ирония, да?

Я убрала палец и отступила, продолжая яростно буравить его глазами, но Андрас схватил меня за запястье и больно дернул на себя, так что я даже вскрикнула. Он снова навис надо мной, как и минуту назад, расстояние между нами было в один вздох.

– Зато ты очень хорошая, да? – прошептал он мне в лицо, и мое сердце забилось быстрее. Дрожь пробежала по телу, когда он с силой сжал мне руку. – Всегда скажешь доброе слово, всегда готова подарить людям свою бесценную нежность.

Он давил на меня, вынуждал отступить, но я стояла неподвижно и твердо, слишком упрямая, чтобы сдаться.

– Ты в клубе уже больше недели, и за это время ни к кому не проявила ни капли уважения или дружеской симпатии. Где твое человеколюбие? В чем благородство твоей души? Помогать тому, кого презираешь, чтобы не чувствовать себя виноватой? Вау, какое чистое у тебя сердце!

Казалось, ему нравилось наблюдать, как его слова оседают на дне моих глаз.

– Ты приходишь сюда и пытаешься учить меня жить. Строишь из себя непогрешимую, а сама смотришь на людей через одну-единственную линзу, которая у тебя есть, – через презрение. И ты думаешь, что сильно отличаешься от меня? – Он поднес мою руку чуть ли не к своему лицу, чтобы показать мне, какая я маленькая и беспомощная, и дуновение этих слов коснулось моей ладони. – Прости, зверюшка, – выдохнул он, и в его исполнении это прозвучало как ласковое обращение, – но это не так.

Я продолжала смотреть на него, поджав губы; меня трясло от гнева, щеки горели. Андрас ничего обо мне не знал. Он не знал, через что мне пришлось пройти, он не знал, что сделало меня такой и почему мое сердце стало таким, какое оно есть сейчас. Но если мне было стыдно за саму себя, то Андрас не стеснялся показывать миру себя настоящего.

– Я не такая, как ты.

Я попыталась выдернуть руку, и он ее отпустил.

Нет, я никогда не пойму, что творится в его душе. Никогда не узнаю, из чего соткана тьма в его глазах.