Столичный доктор. Том VIII
Шрифт:
Он застыл. Потом слегка покраснел. И улыбнулся — тихо, сдержанно, но искренне. Как человек, которому вдруг подали руку из будущего.
— Спасибо, Евгений Александрович. Для меня… это честь. Приложу все усилия… Я про «Русскую больницу» даже не думал…
— Помечтали, и хватит. У нас отдых, пока мы перемываемся.
К вечеру поток раненых потихоньку начал убывать. Привозили, конечно, но не так бешено — хватило времени даже пообедать. Почти бездельничали, получается. Мы с Михеевым сидели на солнце и грелись, как два кота. Я мечтал о постели — мягкой,
Александр Васильевич травил душу воспоминаниями о гражданской жизни:
— Публика, Евгений Александрович, совсем, простите за грубость, зажралась. «Всё болит» среди ночи — это уже классика. А перед отъездом, — он поднял палец, — диспетчер рассказывал, звонили и требовали врача, потому что младенец, видите ли, «невкусно пукнул». Телефон — это зло! Он из средства связи в повод поболтать превратился. Даже боюсь представить, что дальше будет…
— Только хуже. Сначала телефон сделают портативным, размером… ну вот с ваш портсигар.
Михеев удивленно на меня уставился.
— Можно будет звонить из любого места. Хоть с улицы бригаду сразу вызвать.
— Да ладно!
— А потом и вовсе его в мозг встроят.
— В черепную коробку!?
— Именно. Три раза мигнули — набрали «ноль три»!
Футуристические фантазии прервала повозка в сопровождении конного штабс-ротмистра.
— Где князь Баталов?
А я видел его раньше. Ну точно, адъютант Кашталинского. Встал, подошел.
— Слушаю вас.
Штабс спешился, приблизился ко мне почти вплотную.
— Ваше сиятельство, личная просьба генерала Кашталинского… Поручик Волков… Тяжело ранен час назад, вот, доставили. Николай Александрович очень… Если можно…
— Выгружайте, я сейчас посмотрю.
Не повезло Волкову. Осколочное ранение живота, скорее всего, кровит там неслабо. И лицо. Месиво просто, переломы нижней челюсти плюс раны. Если останется жив, вряд ли сможет улыбаться. И есть нормально тоже. Ага, а вот и знакомое скобяное изделие — шлем, один из тех, что взял у меня «для эксперимента» Куропаткин. Дырочка свежая явно еще от одного осколка, не долетевшего до головы поручика.
Штабс-ротмистр не уезжал, ждал вердикта, или еще чего-то. Я повернулся к фельдшеру:
— В операционную. Немедленно. Готовьте к операции. Пригласите Гедройц и Бурденко. Я скоро буду.
— Что скажете? — офицер подошел чуть ближе.
— Ничего. Сейчас будем оперировать. Чем это закончится, не могу сказать. Будете ждать?
— Если можно.
Я пошел переодеваться. Надо сказать Жигану, пусть прачек еще найдет, а то с такими темпами мы скоро голыми оперировать будем.
Бригада уже мыла руки в предоперационной.
— Как наркоз давать? — тихо спросила Гедройц. — Там маску не наложить. Под местной анестезией?
— Невозможно, — покачал я головой. — Ревизия брюшной полости… Умрет от шока.
— Может, трахеостомию? Но ведь есть решение, вы что-то придумали? — спросила княжна. — Вижу, у вас на лице написано, что авантюру какую-то готовите.
Я замолчал, глядя в пространство. В памяти всплыл доклад, услышанный на одном конгрессе в конце девяностых. Как же его звали? Август Бир. Спинномозговая анестезия. Полное обезболивание
нижней половины тела без потери сознания.— Подготовить длинную иглу, стерильный кокаин. Положение на боку, колени к животу. Мы сделаем это по методу Бира.
— Никогда не слышала, — призналась Гедройц.
— Сейчас увидите. Немец делал это в клинике. А у нас будет первый случай применения в военно-полевой хирургии. Сможете статью написать.
— Мне только и осталось, что подобной ерундой заниматься. Вот, господин Бурденко напишет, — кивнула она на спину моего протеже. — Ему надо авторитет зарабатывать.
— Подождите минутку, сообразить надо, — остановил я академические споры. — Кокаин быстро сгорит… Где там эта японская аптечка?
Принесли коробочку, подарок от благодарных пациентов. Ампулы в ней, конечно, с иероглифами, но и латиница тоже присутствовала. Экстракт надпочечников мы общими усилиями распознали. А вот и не знал я, кто и когда адреналин выделил. Моя вина, нашему эндокринному производству такое под силу, и очистка наверняка получше была бы. Но имеем что имеем.
— Ампулу в шприц, все сто микрограмм!
— Зачем? — спросила Вера.
— Продлить действие кокаина, конечно. Приступаем! И дай бог, чтобы давление падать не начало!
Поручик не кричал. Даже не стонал. Чуть дернулся только, когда игла со скрипом прошла между третьим и четвёртым поясничными позвонками.
— Господа, мы на месте, — сказал я, когда из иглы закапал ликвор. — Шприц!
Операция шла почти два часа. Провели ревизию, удалили селезенку, кусок подвздошной кишки. Гедройц была безукоризненна. Думаю, Трепову можно простить всё за то, что привел ее к нам. Профессионал высочайшего уровня. Имея такого зама, можно спокойно уходить в загул. Бурденко ассистировал, подавая инструменты молча, почти не мигая. Всё прошло как по нотам. Лихницкий, пока мы возились с животом, подлатал лицо.
Давление, конечно, падало. Как и сказала Гедройц, авантюра. Так только шок усугубить можно. Капали тот же кокаин в вену, атропином сердце разгоняли. Господь миловал, обошлось.
Когда всё закончилось, и я снял перчатки, в операционной повисла тишина.
— Поздравляю всех участников и пациента, — сказал я и вышел.
На выходе ждал адъютант. Бежал, не шел.
— Ваше сиятельство? — с надеждой спросил он.
— Жить будет, — устало ответил я. — Но пусть готовится к дополнительным операциям на лице — его восстанавливать придется долго.
— Благодарю, — он выдохнул с облегчением. — Разрешите откланяться?
— Езжайте с богом.
Адъютант замялся.
— Ваша светлость, позвольте забрать шлем поручика? Очень мало их, берегут прямо… Просили вернуть.
— Да, конечно. Не претендую.
Гедройц вышла, встала рядом со мной, и закурила.
— Не люблю громких слов, но это было… почти гениально.
— Придумал не я, только вспомнил. Да и вы сами понимаете, метод не для потока. Слишком велик риск осложнений, высокие требования к стерильности, точности укола. Короче, для избранных. Так что попробовали, запомнили, и продолжаем работать менее экзотическими способами.