Столпник и летучие мыши

— Друзья, товарищи, мои верные подданные! Многие годы мы с вами верой и правдой служили Всевышнему. Что есть мочи мы боролись со змеиной кровью в наших телах, отмаливая грехи дедов и прадедов. Иешуа приходил к ним дважды. Ушами они слышали божье учение, глазами видели чудеса, но, как были жестоковыйными, так и остались. Мы же — те, кто никогда не видел ни чудесных исцелений, ни воскрешений, ни умножения хлебов, остаёмся верны и Сыну, и Отцу, и Духу Святому. Веками мы сохраняли русскую культуру, правдиво преподавали потомкам историю нашей горячо любимой Родины. Мы верили, что звезда новой жизни воссияет, и гнёт подземелья падёт. Милостивый Бог услышал наши молитвы! Воздадим славу Отцу Небесному за спасение, которое Он послал нам в лице светоносного воина!

В этом месте государь зарыдал, как дитя, облапив матовыми перепонками лицо. Нервы властителя сдали, — сегодняшний день всех потряс. Народ отстранился от пиршества и, пав на колени, принялся истово молиться. Прозвучало «аминь», руки взлетели в едином крестообразном жесте, лбы прильнули к площадному камню. Столпник поднялся, запылал очами.

— Братья и сестры! Да возвернётся род людской к первородной силе и впредь не будет погнушаем! Клянусь биться с гадом до победного конца!

Тут началось нечто невообразимое. Народ вскочил и, сметая хвостами стаканы и тарелки, кинулся к спасителю. Не стесняясь наготы, граждане горячо прижимали благодетеля к холодным шершавым животам, тискали и обцеловывали. Потом подняли его на руки и принялись качать, подбрасывая высоко вверх, точно мяч. Они так разошлись, что пришлось спасителя от их нечеловеческой силушки отбивать. Государь прикрикнул на русичей, и те отхлынули. Столпник, помахивая на прощание рукой и расправляя примятую грудную клетку, удалился почивать в сопровождении Фру. Лили испарилась.

***

Бессонные рыбы резвились, выпрыгивая из воды; их тихий плеск убаюкивал. Но донные прожекторы нещадно лупили по глазам. «Ишь, как разошлись. Горят не хуже солнца. Нет у них, видать, ни дня, ни ночи», — сладко зевнул Семён, растянувшись у воды, и приладил над глазами козырёк-ладонь. И в ту же секунду яркий свет улёгся, остались только тонкие фитильки ночников. Озеро и берег погрузились в полумрак. Молодец нисколько этому не удивился, только вспомнил, что лежать придётся на голом камне: нечего и под голову положить. Он даже не успел пожалеть о рюкзаке, забытом на пиру, как вдруг обнаружил под собой пуховую перину, а сверху — лебяжье покрывало.

По внутренним часам Семён определил девять часов вечера: день прошёл, надвигался сон. Фру лежала рядом, утопая в перине, свернувшись бубликом и положив под голову ладошки, как в детстве. Синеватая бритость почернела: волосы за пяток дней отросли и перестали колоться. Семён прильнул животом к острому позвоночнику, обнял щуплые плечики, прижался губами к тёплому родничку. «Спи, любушка, набирайся сил. Чай, умаялась, бедняжка. Ишь, как отощала-то. Ну, это ничего: были б кости, а мясо нарастёт. Не сегодня-завтра аспида вместе с приплодом я изничтожу. А тады сыграем свадебку и заживём в ладу и любови. Домик справим у подножия горы, обонпол* речки, поблизу Разумихина. Вот бы поглядеть, что там нынче деется?..»

И только он об этом помыслил, сразу же увидел свою деревушку — всю, как есть. Она лежала в руинах. Лишь обгорелые печные трубы торчали над землёй, подобно перстам пророков. Вороний грай и собачий вой оглашали пепелище. Село сгорело подчистую. В округе никого. Вдруг Семён заметил слабое шевеление. Маленький пятачок обугленной земли приподнялся. На поверхность вылезли двое вурдалаков. Приглядевшись, парень узнал в чумазых лохмачах деревенских мужиков. Стараясь не греметь, они осторожно прижимали к себе вёдра, как если бы несли в руках новорожденных младенцев. Крестьяне бесшумно и с оглядкой ринулись в сторону разгромленного журавля*. Столпник запечалился.

Он моргнул, и декорации сменились. В змеином логове, позвякивая цепью, медленно слонялась от стены к стене бледная, как тень, Марфа. То ли от голода, то ли от страха девичье лицо было обескровлено, синюшные губы дрожали, а ясные глазоньки стали чернее омута. Дочь пасечника покосилась на яичную кладку, перекрестилась и тихо заплакала. В нишах на перекладинах висели какие-то пугала с оскаленными черепами. Вид их поразил Семёна в самое сердце. Он пригляделся, догадался, что это украденные змеем девы, и почувствовал в себе силу оживить их одним прикосновением руки. От болезненного чувства жалости Столпник застонал и крепче прижал любимую к сердцу.

Он увидел, что Марфа перестала плакать. Она изо всех сил упёрлась руками в камень, намертво придавивший не только собачью цепь, но и всю её христианскую душу. Пыхтя и рыча, она то тянула привязь, упершись ногами в ямку на валуне; то пыталась раскачать громадину тонкими ручонками; то толкала её плечом. Махина не сдвинулась и на вершок*. Не удержавшись на ногах, бедняжка шлёпнулась, как лягушонок, поднялась, не отряхивая замызганного сарафана, и плюнула на ещё не вылупленных змеевичей. На всех сразу. Это Столпника развеселило. Он тихонько хохотнул и закрыл глаза…

…и увидел себя подле алтаря в белой шёлковой рубахе, счастливым до бесконечности. С ним плечо к плечу Фру, — взволнованно-бледная, но сказочно красивая в раззолочённом багряном сарафане, с венчальным венком на голове, ясноокая, чернобровая, нежная, как утренняя роза, пульсирующая, как звезда, распахнутая перед счастьем длиною в жизнь. Порфирий в серебристом стихаре строго читает псалом. А сам нет-нет, да и взглянет на невесту, да и улыбнётся в бородёнку. Уж так хороша девица, что глаз не отвести.

В монастырскую церковку всё прибывают прихожане. Уж набилось их — не продохнуть. Всем охота посмотреть, какую красавицу жену отхватил себе непутёвый Симеон Неправедный. Чернецы украдкой выглядывают из-за спин, смотрят, как брат надевает обручальное кольцо на дрожащий девичий пальчик. Новгородцев смотрит во все глаза на суженую и видит, как вспыхивает она алою зарёю. Неожиданно церковные витражи темнеют, мерцает паникадило. Огни свечей вздрагивают, трепещут и вдруг гаснут. Ох, не добрый знак. Незнамо откуда врывается ветер. Аналой складывается, точно крылья у подстреленной птицы, и обрушивается на пол.

Гости озираются. Проносится ропот. Церковь быстро наполняется могильной тьмой. Удушливый страх сдавливает тисками каждую душу живую. Народ бросается к выходу, теснится, кричит. Порфирий размахивает крестом, точно боевым мечом. И вдруг! Стена разверзается. Через алтарь врывается быстрая, как молния, мощная, как таран, с когтями острыми, как серпы, убийственная лапа дракона. Она хватает невесту и…

_________________________________________________

*вихотка — старая тряпка для шорканья тела в бане.

*кантаэль — традиционный тканый камбоджийский коврик, изготовленный из пальмы или тростника.

*Кампучия — название Камбоджи в годы правления Пол Пота.

*обонпол — на другой стороне.

*журавль — колодец с особым подъёмным механизмом, называемым журавлём.

*вершок — старорусская мера длины, равная длине фаланги указательного пальца.