Столпник и летучие мыши

— Лунная сфера, — теперь их даже две… и живые лампы нам подарила природа. Это реомидис натуралис — флуоресцентный червь. Поддаётся дрессировке.

Светильники, услышав своё латинское имя, вытянулись колбасками и стали соответствовать классификации. Кесарь положил фолиант на бесконечно длинный, как торговые ряды, плоский валун, смахнул золотой венец и поставил в нишу. Оглядевшись, он подцепил скипетром близлежащего реомидиса, усадил рядом с книгой, велел «служить». Потом утёр со лба испарину, примостил царский жезл у стены, обернулся на одной ножке вокруг своей оси и обратился в простого парня, про которых говорят «свой в доску».

Он, по-приятельски потрепал Столпника за плечо, приобнял девушек, заглядывая им в лица и, растягивая щербатую улыбку от уха до уха, промурлыкал, как мультяшный Матроскин*:

— Так-то лучше будет, проще. В непринуждённой-то обстановке беседовать всегда приятней, — безо всякого этого крахмального официоза. И проще, и безопасней. А то у моего секретаря, что ни слово, то — свая, протоколы — железобетон. Коли что скажу, то потом и зубами не выгрызть. Есть ещё у меня пара душегубов писарю под стать. Один — министр народного хозяйства, тот за каждый глоток воды налог взимает. А второй — министр информационной политики. Его задача так соврать, чтобы никто из граждан даже не догадался, что его обдирают.

Властитель нахмурился, засопел, надул щёки. Потом тряхнул головой и вмиг преобразился, зашумел, как весенний куст.

— Вся надежда на тебя, спаситель. Ну, что? Давай знакомиться, как говаривают у нас, у русских, — поближе. Светозар Третий, царь.

Венценосец сунул Семёну похожую на пучок ивовых плетей десницу — для поцелуя или для пожатия — не ясно. Парень осклабился, неловко сложился, оттопырив зад, и боязливо притронулся к монаршей ручке, которая неожиданно крепко, точно тисками, сжала молодцу ладонь. Семён стушевался, покраснел, как рак, заёрзал. Искры так и посыпались из очей, когда патриарх вдобавок дружески огрел дорогого гостя шуйцей* по спине. «Ну, и силушки у царя-батюшки. Одним махом могет любому хребет переломить. Богатырь! А с виду и не скажешь — уж больно тощ. Да и ростом — недомерок», — мелькнула в голове спасителя свежая мысль. Но виду он не подал, осклабился, старательно соблюдая приличия.

— Семён…

— Знаю. Новгородцев, сын плотника. В прошлом столпник, ныне — спаситель всея Руси, избавитель рода человеческого от змеиной погани.

— А вот мои…

— Знаю. Твои ангелы-хранители, выпускницы класса исполнителей, постоянные представители Межгалактической Организации на Земле. Михал Иваныч, позывной Лили. И Лин Эн, позывной Фру.

Два царственных указательных пальчика устремились дирижёрскими палочками в сторону сестёр и застыли на паузе.

— Верно. Откуда у вас эта информация? — подала голос старшая впервые за всё время.

Её кособокая улыбочка говорила, что именно она, и никто иной, руководит миссией. И если товарищ царь станет вмешиваться в процесс, то… Что «то»? Да ничего. «Главное, чтобы не зажал коня с мечом. Уже не терпится на них взглянуть. Побыстрей бы. Времени осталось менее двух суток. Но ничего не поделаешь, нужно соблюсти этикет. Боюсь, чтобы Столпник не выкинул какой-нибудь фортель… Фру какая-то грустная. Не нравится мне это».

Государь не переставал улыбаться. Поводя из стороны в сторону хвостом и шлёпая «ластами», он величаво прошёлся вдоль стен. На вертикалях спасители остановили удивлённые взгляды. То, что казалось отделкой стен, было на самом деле корешками книжных переплётов. Они сплошной плотной массой уходили от пола в неизведанную высь и там терялись в темноте.

Колоссальная книга, которой правитель подземного государства лихо размахивал на площади, лежала на столе и сияла серебристой рубашкой. Светозар торжественно приблизился к бесценному тексту, подвинул лампу поближе, отогнул закладку. Фолиант со вздохом распахнулся. Спасители замерли. Преданный реомидис натуралис горел что есть мочи, досконально освещая текст и монаршее лицо. Лучи съели зелёный пигмент, и глазам миссионеров предстал мужичок-добрячок с дряблыми щеками, коротким вздёрнутым носом, высоким морщинистым лбом и глазами-катафотами.

Головы склонились над страницами. Казалось, буквы обрели объём и вес. Государь огладил затылок и, возвышая голос, прочёл в мерцающем свете пророческий текст:

— И явится из глубины веков спаситель, чтобы вывести народ русский на поверхность. И восстановит он славу былую каждому, кто не забыл Создателя.

Царь оторвался от книги, перекрестил лоб на икону Божьей Матери с Младенцем на руках. Из «красного угла» приглушённо сиял оклад с тёмным жемчугом в изгибах потускневшего серебра. Две пары пристальных глаз на чёрной, как дёготь, доске смотрели в лица спасителей с немым вопросом: «Доколь?»

Все почтительно перекрестились на священную древность. Даже Фру сложила ладони и поклонилась, как это она делала в прошлой жизни перед каменным Буддой.

Столпник, не успев разжать перстов, жадно прилепился к библиотеке, скользя взглядом по корешкам со страстью пылкого любовника. Одну за другой он извлекал невиданные книги, упоённо листал, и чем больше листал, тем сильнее распалялось в нём желание погрузиться в море книг. Новгородцев напрочь позабыл, зачем он здесь.

Светозар тронул его за плечо.

— Нравится моя библиотека? Тут Байрон, Пушкин, Достоевский, Фолкнер, Элиот, Низами, Борхес — вся мировая литература. А там, ближе к небу, — труды, письма и дневники мудрецов, философов, изобретателей: Сенеки, Леонардо да Винчи, Архимеда, Бруно, Канта, Конфуция, Цицерона, Теслы, Козырева, Гребенникова, — самодержец наклонился к уху спасителя и прошептал. — Есть даже апокрифы апостола Павла.

— Да ну!

— Угу-у-у… В книгохранилище всего миллион экземпляров!.. Примерно, — государь поднял лицо к непроглядной тьме, сбившейся в плотный ком где-то там, куда птицы не летают.

Царский коготок уколол замершего на книжном массиве реомидиса. Тот встрепенулся и взмыл метеором ввысь, превратившись в далёкую ярко горящую точку. Купол осветился, и грандиозные масштабы книгохранилища потрясли. Синие, бардовые, коричневые переплёты устремлялись в бесконечность, постепенно теряя очертания и сливаясь в одну бурую гущу. Фонарь с минуту послушно повисел, помаячил и стал снижаться.

— Здесь вся история человечества от сотворения мира и до последнего момента. Мой летописец, будьте уверены, опишет сегодняшний великий день в трёх стилях — публицистическом, историческом и поэтическом.

Вопрос, который преследовал Столпника, вырвался-таки наружу взыгравшим сидором.

— Государь, скажи, как на духу, отчего русичи такие зелёные и хвостатые? Неужто со змеищем породнились?

— Не то слово. Отдались гадам в полное их владение. Как написано в священной книге, змей Горынович родил тринадцать детёнышей, и мерзейшего из них — Поганыча — оженил на лучшей разумихинской красавице Марфе. С тех пор и опоганился род человеческий. Поначалу-то полукровок можно было по пальцам сосчитать, и от людей они ничем не отличались. Но потом…