Страхолюдие

Часы на стене в конце коридора, пробили полночь. Окончательно изнеможденные люди стояли у лестницы и коллективно соображали: Что делать дальше? Чувство дикой усталости, и физической, и психологической - как было упомянуто ранее - порождали в людях безволие и немощь.

– Нам необходимо отдохнуть.

– Ага, мистер Тилобиа, как бы не так. Генри Кармайн уже отдохнул. Теперь желаете, чтобы и мы все, отдохнули?

– Я не только желаю, мистер Кортнер, я настаиваю. В любом случае нам завтра понадобятся силы и мужество. А в таком никудышном состоянии мы мало, что сможем противопоставить врагу.

Мужчины, конечно, еще хоть как-то держались, но на дам, невозможно было смотреть.

– Да катись оно все к черту!
– Некогда холеное лицо Засецкой, теперь выглядело весьма плачевно.
– Будь что будет - мне уже плевать.

– Напрасно вы так, голубушка.

– Ни при каких обстоятельствах нельзя сдаваться раньше времени.
– Тилобиа блеснул своими стеклышками точно глаз ворона.
– Я вас уверяю, завтра все может оказаться как нельзя лучше.

Баронесса понурила голову и, уже в который раз по ее щекам потекли слезы.
– Или хуже...
– Промямлила она сквозь плачь.

– Значит так господа, главное продержаться до утра.
– Уподобился Тилобиа великому стратегу. Он двумя растопыренными пальцами ткнул в Эскота и Кортнера.
– Вы друзья ступайте в холл, и дежурьте там. Можете даже по очереди поспать на канапе.

Теперь Аливарес.
– Доктор взял графа за руку и, увлекая за собой, скрылся за ближайшей дверью.

Когда же он вскорости вернулся - отрапортовал: - Я уложил беднягу в постель: от Луиджи сейчас мало проку.

Ну, голубушки, теперь вы. Думаю, в следующей комнате вам будет удобно.

Засецкая категорически запротестовала: - Вы что!? Боже упаси! Мы сами там не останемся, ни при каких обстоятельствах.

– Да не волнуйтесь вы так.
– Тилобиа отобрал у режиссера топорик, а ему вручил свою кочергу.
– Я лично буду караулить здесь, под вашей дверью, до утра. Можете на меня положиться: в ваши покои не проскочит даже мышь.

Глубоко вздохнув, с некоторым обречением, Засецкая согласилась.

Обернувшись к мужчинам, доктор подбоченился.
– Ну-с, джентльмены, а вы чего ждете? Смелее отправляйтесь вниз.
– Теперь он смотрел на Засецкую.
– Пойдемте сударыня, я лично осмотрю опочивальню.

Просторная спальня оказалась выполненной в добротном, но изящном стиле времен Людовика XII. Основными приоритетами тут служили резное красное дерево, и бархатная вуаль мягких тканей. У окна, как бы исполняя дифирамбический этюд, громоздилась гигантская пышная кровать, с точеными стойками и тюлевым балдахином небесного цвета. Это царское ложе выглядело таким монументальным и пышным, что казалось в нем можно утонуть как в трясине. Элегантный секретер, в паре с изящным цветастым пуфиком, как нельзя кстати дополняли роскошный ансамбль из двух низких, широких кресел и такого же диванчика, обитых кроваво бордовым стеганым велюром. Чуть поодаль присутствовал еще один, на сей раз более габаритных размеров диван - обнимая своими, аристократически изогнутыми подлокотниками с дюжину маленьких серебристых подушечек. Из дальнего, затененного угла спальни он лукаво поблескивал золотом богатой парчи; весь окруженный французскими жардиньерками, наполненными свежими розами. Большой плательный шкаф, обитый рыжим маркизетом, по своим формам напоминал сказочную тыкву: на своих кривых ножках он раскорячился в самом начале противоположной стены, всю остальную часть которой занимала эмблема Людовика XII - дикобраз с торчащими в разные стороны иглами.

Не выпуская из рук топорик и подсвечник, Тилобиа сию минуту убедился, что окно - на чьем подоконнике, в изящных горшочках произрастали пурпурные пеларгонии и бело-синие лобелии - надежно заперто изнутри. Тем паче фурнитура из красной меди не давала повода усомниться в своей компетентности.

– Вот видите, все просто превосходно. Никакого окказионализма стрястись не должно.
– Он сунул резак подмышку и рукой несколько раз надавил на мягкие перины кровати.
– На этом экстравагантном ложе вам хватит места с избытком. А вот здесь, - доктор указал на секретер, - наблюдаются свечи и спички... если понадобятся.

В изнеможении Сарра плюхнулась прямо на покрывала и в блаженстве потянулась.

– Да-а, тут душновато.
– Заметила Засецкая.

– Тем не менее, сударыня, открывать окна не следует.

– Что же, попытаемся уснуть так.

– Это более благоразумно.
– Откланявшись, Тилобиа скрылся за дверью.

В опочивальне восторжествовала тишина и покой. Полумрак, рассеиваясь сквозь окно лунным мерцанием, создавал ощущение долгожданного умиротворения и услады. Еще некоторое время Засецкая постояла у окна. Ничего, кроме воссоединения верхушек пальм со звездным небом разглядеть не удалось. Она легла. Тихо посапывала дочь. Закрыв глаза, баронесса стала слушать тишину. Впрочем, идеальной, как говорят гробовой, тишины не было: рядом сопела Сарра, в коридоре топал Тилобиа. Доктор прохаживался у дверей, под собственное озвучивание одного из сочинений Глюка.

Засецкая уже успела задремать, она уже окунулась в дурманящий туман царствия снов, как вдруг, приглушенный храп девочки вернул сознание в явь. Засецкая открыла глаза, напрягла слух - в коридоре теперь было тихо. Она подняла голову над подушкой, и обнаружила, что под дверью сочится узкая полоска света.

– Ах, Антонио, наверняка сидит под стеночкой и видит сладкие сны.

Внезапно, ее чуть заметная улыбка слетела с уст, словно согнанная порывом ветра.

"Странно, я никогда не слышала, чтобы моя девочка храпела.
– Засецкая перевернулась на бок и посмотрела в окно.
– Интересно, я долго спала?"

К сожалению ночной мрак не давал даже малейшего намека на рассвет. Баронесса нежно прикоснулась к щеке дочери и в самое ушко прошептала:

– Милая, перевернись на бочок, иначе своим храпом ты перепугаешь всех дикарей.

От этой своей импровизированной шутки она даже тихонько хихикнула. Девушка пробурчала нечто несуразное и стала поворачиваться лицом к матери. Та сперва упивалась умиленным видом своей любимицы, однако, спустя уже пару мгновений до Засецкой дошло: "Сарра не храпит!" В том смысле, что храп есть, но дочь только невинно посапывает носиком. Поднявшись на постели, баронесса насторожилась. В первые секунды она решила, что звук этот исходит из коридора, что это Тилобиа уснул на своем посту. Но храп доносился из дальнего угла комнаты. В душе моментально вспыхнуло волнение. Засецкая склонилась над дочерью. Девушка проснулась не сразу. Ее блестящие глаза некоторое время бестолково блуждали в пространстве: наконец, остановились на матери. Лицо баронессы в лунном мареве выглядело чужим и страшным.

– Что, дикари?
– Встревожено прошептала Сарра.

Засецкая мотнула головой.
– Слышишь?

Сарра напряглась.
– Кто-то храпит.

Засецкая бесшумно покинула постель, подошла к секретеру; спустя минуту комнату озарило тусклое мерцание двух свечей; при этом в нос ударил запах жженой серы.

– Мистер Тилобиа, голубчик!

Оклик растворился в пляшущих тенях без ответа, а храп продолжал резонировать воздух. Взяв свечи, дамы двинулись к выходу. Пятно света выхватило из кромешной тьмы дальнего угла два кресла и диван. Они подкрались ближе. Противный звук исходил именно из-под лежащего на диване пледа.

– Ну, Антонио, - облегченно выдохнула Засецкая, - так-то вы охраняете наш покой?
– Она поднесла подсвечник к тому месту, где, по идее, должна была покоиться голова спящего.
– Сейчас мы вас проучим.

Баронесса скорчила свирепую мину, и с рыком дикого зверя, резко сдернула плед. Со стороны можно было подумать, что она подавилась; одновременно кашляя и хватая воздух губами. На некоторое время ужас парализовал все конечности и отобрал дар речи у обеих дам: мать с дочерью застыли над диваном что статуи. И причиной тому послужили чрезвычайно веские основания - под пледом лежала Алиса Кармайн; с головой!!! Прекратив храпеть, она открыла подернутые белой пеленой глаза, следом разомкнула губы: в черном провале рта появилось некоторое шевеление. Все происходило как в немом, черно-белом кино. Еще миг, и на губах Алисы Кармайн появилась большая, размерами с указательный палец взрослого человека, сороконожка. Беспрестанно шевеля двумя длинными усиками, тварь пробежалась по щеке, заглянула в ушную раковину, и скрылась в волосах, где-то под шеей: Вдоль всей видимой длины окружности шеи, чернела широкая, кровоточащая рана. Чудовищная картина ввергла Засецкую с дочерью в истерический транс. Двухголосый гортанный крик способен был заглушить рев слона. Животный страх разрывал тело на части, и заставлял шевелиться мозги. Дамы опрометью бросились к двери, и будь щеколда заперта, без сомнений, они смели бы ее как картонный муляж. Впрочем, этого не случилось, в виду чего дверное полотно распахнуло точно ураганом - и, в тот самый миг... "О Боже!!! Боже!!!" Предел человеческому нервному рубежу находился в двух шагах. Поперек коридора, распластанный навзничь, с искаженным оскалом и с топором в груди, лежал мертвый Тилобиа...