Страхолюдие

– Порою, баронесса, ваша навязчивость бывает невыносимой.
– И в следующий миг его глаза полезли на лоб.
– Тилобиа!? Доктор мертв!?
– Он схватился за голову.
– Мой Бог, какое несчастье!
– А после последней фразы граф словно опомнился.
– Но помилуйте, на каком основании вы смеете обвинять меня?

– На элементарном!
– Рявкнула Засецкая.
– Ему вонзили в грудь топор, а никто не слышал ни шума борьбы, ни криков. Вот и получается: Тилобиа знал убийцу, и без излишних треволнений подпустил к себе на небезопасное расстояние.

Кортнер собрался более живописно дополнить трагическое известие, и уже раскрыл рот, но, не издав пока ни звука, так и замер. Через секунду все поняли, в чем причина его безмолвия и оторопи: Слух начал улавливать свист. Кто-то насвистывал веселенькую мелодию - звук доносился со стороны лестницы.

– В холле посторонний...
– Изрек Эскот как страшный приговор.

– Кто же там может быть?
– Засецкая стиснула дочь в дрожащих объятиях.
– Ведь кроме нас некому.

– Может дикари?
– Выдвинул Эскот нестерпимую версию, и крадучись двинулся к двери, ведущей на лестницу.

– Что-то не похоже.
– Кортнер таким же манером стал красться за режиссером.
– Эту вещь я слышал в знаменитом "Камеди Франсе". Услышать такое от дикаря?..

Когда оба джентльмена оказались возле дверного проема, и осторожно выглянули из-за стены в холл, они первую минуту стояли неподвижно. Затем Эскот вышел на балкончик, а писатель норовисто подбоченился, обернулся к Засецкой. Баронесса была бледна, во взгляде читался испуг. Сарра тряслась рядом. В шаге от них, с ноги на ногу переминался Аливарес.

– Ну-ка, милые паникерши, сделайте милость; подойдите сюда и соблаговолите осязать события нижнего этажа.
– Он растянул губы в ухмылке ехидной иронии.

Опережаемые Аливаресом, дамы неуверенно направились к двери.

Холл пребывал в ярком освещении; тут горели все существующие канделябры. Возле большого черного стола, нарезая лимон дольками, пританцовывал человек. Засецкая разинула рот, а Сарра, почувствовав как подкашиваются ноги, оперлась плечом о дверную фрамугу.

Оставив в покое цитрус и ухватив початую бутылку "Гранж-Гавр", Тилобиа поднял голову.

Аливарес присвистнул: - Вот проказницы! Здорово же вы нас разыграли.
– Он по-детски погрозил пальцем баронессе.
– И не совестно?

Услышав голос Аливареса, доктор обошел стол, у подножия лестницы остановился, подслеповато щурясь, всмотрелся наверх.

– Господа, ну где же вы запропастились? Покинули свой пост?
– Покачал он головой Эскоту.

Почти слетев по ступеням, Засецкая кинулась руками щупать доктора, который в ответ только выпучил глаза.
– Это что, порыв страсти?
– Он довольно улыбнулся.

Опомнившись, Засецкая отпрянула в сторону.
– Но я... но мы... там...

Тилобиа перевел взгляд на остальных.
– Что с ней?

Совершенно растерянная, подавленная женщина, не издавая более ни звука, плюхнулась на стул. Поддерживая за плечи, Кортнер усадил рядом с матерью и Сарру, которая вообще потеряла дар речи.

– Дело в том, - начал Эскот, - что наши досточтимые дамы имели конфуз лицезреть воочию оживший труп Алисы Кармайн, с головой. А в коридоре, милейший доктор, ваш труп с топором в груди.

– Вот так страсти!
– Тилобиа машинально потрогал свою грудь рукой.
– Но я, слава Богу, жив и, как мне кажется, невредим.

Подойдя к нему вплотную, Аливарес не преминул собственноручно в этом удостовериться.
– Вы правы док, ни малейшего намека даже на порез.

Обе Засецкие сидели точно две мумии, с абсолютно отрешенным видом. Но тут, вдруг, баронессу осенило:

– А где ваше пенсне!?
– Взвизгнула она, тыча в Тилобиа пальцем.

Тот с досадой махнул рукой.
– Банальная история: На лестнице я споткнулся, и чуть было не полетел вниз кубарем. К счастью мне повезло - я успел схватиться за перила. А вот к несчастью; пенсне слетело с носа, и я на него в сумятице наступил.

– Он извлек из кармана останки.
– Вот, полюбуйтесь, уцелело одно стекло; и то дало трещину.
– Тилобиа бережно вынул его из оправы и вставил в глаз, зажав между бровью и щекой.
– Теперь будет монокль.

Засецкая, казалось, опять что-то вспомнила: она тяжело поднялась со стула и подбоченилась.
– А где ваш кухонный резак?

Изобразив обиду, доктор опустил уголки рта.
– Что же, по-вашему, лежит на столе?

Теперь Засецкая увидела, чего раньше не заметила. Она в гробовой тишине подошла к столу, внимательно осмотрела резак, затем вернулась обратно, в глубокой задумчивости села на недавно покинутый стул: с тем, чтобы уже спустя секунду вновь его покинуть с видом ликующей разоблачительницы.

– Тогда позвольте вас всех спросить: откуда там взялась лужа крови!?

Доктор выронил линзу себе в ладонь.
– Вы в этом убеждены? Вы проверяли? Может там вовсе и не кровь?

– Увы, док, к сожалению, мы не проверяли.
– Американец решительным шагом направился к лестнице.
– Но сейчас я это сделаю, и немедленно. Уж я-то смогу различить, где кровь, а где еще что.

Тилобиа повернулся к режиссеру.
– Вы бы, мистер Эскот, составили старику компанию. В этом замке, знаете ли, опасно путешествовать в одиночку.

Не проронив ни слова, Бэри Адер послушно догнал писателя уже на лестнице. Коридор второго этажа пребывал во мраке. Все свечи в подсвечнике, кроме одной, давно догорели, а эта последняя пыжилась из тающих сил еле приметным огоньком. Двое мужчин настойчиво преодолевали расстояние, которое их разделяло с дверью в последнюю комнату. Желание установить истину главенствовало над остальными словно навязчивая идея; оно было непреодолимо и всепоглощающе. До нужного места оставалось всего несколько шагов, как вдруг, идущий впереди американец, застыл на месте в шоковом состоянии. Причем он остановился так резко и неожиданно, что плетущийся сзади Эскот наткнулся на него как слепой котенок на лапу матери. Произнести соответствующие чертыханья режиссер не успел, ибо из-за плеча седовласого писателя увидел то, что, представ пред взором Кортнера, так эффективно парализовало его опорно-двигательную систему. В том месте, где еще полчаса назад имелась лишь лужа предполагаемой крови, теперь покоился доктор Тилобиа, собственной мертвой персоной, с резаком в груди: рядом валялось растоптанное пенсне. В психиатрических клиниках Лондона и Чикаго умалишенные пациенты имеют более благопристойный вид, нежели в данный момент имели облик два застывших индивидуума. Мужчины натурально вросли в пол у изголовья трупа и имели весьма реальную схожесть с восковыми муляжами неандертальских предков из краеведческого музея. Неизвестно сколько прошло времени, прежде чем один из них - это был Кортнер - вернулся в мало-мальски приемлемое, судя современной адаптации, состояние.

– Не сойти мне с этого места - тот, что внизу, оборотень.

За его спиной, кривляясь всеми мышцами лица, Бэри Адер воспроизвел звук, в принципе, похожий на человеческую речь.

– Мы в заднице...

Теперь Кортнер оттаял; он подшагнул и пнул ногой труп.
– Он мертв.
– Изрек американец глубокомысленное наблюдение.

Эскот, наконец, оторвал от трупа ошарашенный взгляд; теперь он смотрел на писателя взглядом напившегося до невменяемости тапера.

– В своей проницательности, друг мой, вы прямо как Афинский Перикл. Ваше гениальное чутье больше не о чем не вторит? Вы ж у нас такой хват.