т.1 Стихотворения и песни

БЕЛЫЙ СНЕГ

На белом свете есть прекрасный белый цвет — Он все цвета собрал как будто бы в букет. По краскам осени хожу я, как во сне, И жду, когда вернется тихий белый снег. На белом облаке неспелые дожди. Ты приходи и никуда не уходи. На белом море белым солнцем день оббит. Ты полюби и никогда не разлюби. О белизна твоей протянутой руки… И льет луна на крыши белые стихи. Лежит под лампой белый снег твоих страниц, И сквозь снега я вижу лес твоих ресниц. Потом был поезд, и какой-то человек Сметал метлой с перрона тихий белый снег, Чтоб от следов твоих не стало и следа, И мы смеялись, чтобы вдруг не зарыдать. И все на свете перепутались цвета В одну лишь краску под названьем «темнота», Ведь в ту страну сплошных озер, лесов и рек Ты увезла с собою тихий белый снег. На белом свете есть прекрасный белый цвет — Он все цвета собрал как будто бы в букет. По краскам осени хожу я, как во сне, И жду, когда вернется тихий белый снег. 24 сентября 1976

«Осколок луны над антеннами колок…»

Осколок луны над антеннами колок, И вновь виражом начинается жизнь. Ты в сердце свое этот лунный осколок, Как знак рубежа, навсегда положи. Ведь дело мужчин — пересилив тревогу, Надежно держать чуть дрожащий штурвал И молча глядеть на ночную дорогу, Чтоб компас души верный путь указал. Нас грохот турбин постоянно находит, Чужих городов нам мелькают огни. От прошлых времен мы, конечно, уходим, И все ж, уходя, дорогой, оглянись. И в час неудач так неловки движенья, И кажется вдруг, что уж все решено, Что жизнь состоит из одних поражений, А наши победы забыты давно. Вот скрылась луна, как ночная бегунья, Сквозь тучи видны лишь ее миражи. Но дело все в том, что придет полнолунье И полная радость, и полная жизнь. Ведь дело мужчин — пересилив тревогу, Надежно держать чуть дрожащий штурвал И молча глядеть на ночную дорогу, Чтоб компас души верный путь указал. 18–25 сентября 1976

ФЛОТ НЕ ОПОЗОРИМ

Куда девались звезды, Упавшие в моря? Маяк кричит тревожно. Я говорю серьезно: Пока еще не поздно — Списаться с корабля. Корабль наш имеет Трубу и задний ход. Труба дымит опасно, Винты скрипят ужасно, И никому не ясно, Чем кончится поход. Но, в общем, нет печали, Досады даже нет. Видали вы едва ли Все то, что мы видали. На вас не напасешься, Ребята, сигарет. Но мы в морях не раз встречали зори И пили спирт, болтаясь между льдин. Мы все пройдем, но флот не опозорим, Мы все пропьем, но флот не посрамим. 6 ноября 1975–1976

КАК Я ЛЕТЕЛ НА САМОЛЕТЕ

Правдивая история о том, как я летел на самолете и во время полета размышлял о том, что происходит в разных концах моей жизни

А жена моя сейчас зажигает зажигалку И закуривает «Яву», и мурлыкает эфир, И какой-то нехороший говорит ей: «Слушай, Галка, Не смотри на вещи мрачно — как прекрасен этот мир! Ну, а может быть, сейчас нам с тобою повезет, Ну, а может, разобьется этот самый самолет». И все это происходит, пока самолет наш мчится И с криком рвется воздух чуть впереди крыла, И все мы тут желаем пораньше приземлиться. (Но, Боже мой, не раньше, чем сказано в расписании, утвержденном Министерством гражданской авиации.) А у штурмана товарища Семенова Настроение паршивое вообще: Он резонно понимает, что не далее как в полдень Съел какую-то субстанцию в борще. И болит его желудок, а на сердце все сосет: Ну когда ж товарищ штурман, Наш замечательный работник, Он жену себе в четвертый раз найдет? И все это происходит, пока самолет наш мчится И с криком рвется воздух чуть впереди крыла. И летим мы, все летим, пролетаем город Нежин, И оттуда умный мальчик в телескоп на нас глядит. Телескоп весь ледяной, город Нежин весь заснежен, Мальчик видит наш фонарик и волнуется в груди. Он-то думает, что мы на летающей тарелке. Умный мальчик, ты ошибся, мы ведь местные, свои. И все это происходит, пока самолет наш мчится И с криком рвется воздух чуть впереди крыла. И сижу я тут, сижу, весь пристегнутый ремнями, И скопленье населенья наблюдаю под собой. И вся жизнь моя летит разноцветными огнями, И летающих тарелок в небе явный разнобой. И я думаю, что прав композитор Д. Тухманов И поэт В. Харитонов, что заметили однажды После тщательных раздумий и проверки многократной, Что действительно прекрасен этот мир. И все это происходит, пока самолет наш мчится И с криком рвется воздух чуть впереди крыла. Февраль — март 1977

МАНЕЖ

Когда кончается сезон удачи И ветер, как афиши, рвет последние листы надежды, Когда сложилось так, а не иначе, То, значит, время грим снимать и пересматривать одежды. Когда бы жизнь свою я начал снова, В ней были б горы и моря, ну и немножечко успеха, В ней были б ты да я, да шум сосновый, А остальное подождет, а остальное мне не к спеху. Но снова я на вас гляжу с надеждой, Хотя наивно это все — я это ясно понимаю И все-таки надежде той внимаю, Поскольку очень вас люблю, как не любил ни разу прежде. Просто жизнь моя — манеж, Белый круг, со всех сторон освещенный. Просто жизнь моя — манеж, На коварство и любовь обреченный. Ветер сумеречный свеж. Подарите мне любовь, подарите. Просто жизнь моя — манеж, Ну а вы, мой друг, мне кажется, зритель. Октябрь 1976 — 3 апреля 1977

ПЕСНЯ О ПЕСНЕ

Там, где лыжники летят по снегу, Где неистовое солнце О щеку красотки трется Щекой, Там однажды сочинился, Сам собой ко мне явился Вот мотив Какой: Пура-пу-пам… Он забавным показался — Сразу я подумал, Что, наверно, это песня Про какой-то курорт, Где отпускники гуляют И веселый джаз играет Этот Фокстрот: Пура-пу-пам… Но потом мне показалось, Будто это песня человека, У которого на сердце Болит. Чтобы скрыть свое несчастье, Он, отчаявшись отчасти, Тихо бубнит: Пура-пу-пам… Нет, решил я, этого не надо. Будут в этой песне горы И вершина под названьем Донгузорун-Гетче-Чегет-Карабаши. Будут розовеющие скалы И крутые перевалы, И все то, что нужно нам Для души. (И я стал сочинять:) Как хорошо, Что есть на свете горы, Что есть на свете горы — Вершина красоты… (А дальше не сочинилось.) Пура-пу-пам… Но потом, критически помыслив, Я решил, что продвигаюсь По ошибочному явно Пути, Потому что без любимой Мне не то что эти горы — Шагу Не пройти! Как хорошо, Что есть на свете горы, Что есть на свете горы — Вершина красоты… Как хорошо, Что есть на свете горы, Но также крайне важно, Что есть на свете ты! 3 апреля 1977 Терскол

СОРОКАЛЕТЬЕ

Нас исполняет музыка по лицам, Нас исполняют судьбы, как по нотам, Записанным в нестойкие страницы Каким-то все напутавшим Фаготом. В тех нотах есть живущие фигуры И те, кто попрощались, улетая, Но в самой середине партитуры Есть наша с вами песенка простая. Смотрите, не забудьте позвонить В тот час, когда настанет непогода, Какое б ни случилось время года, — Чтоб этот час нам вместе пережить. Смотрите ж, догадайтесь промолчать, Когда нахлынет небо голубое, Чтоб эта мысль явилась нам обоим — Друг друга ненароком повстречать. В наш век всему простому мало места — Из старого лишь моден перстень старый. Я сам поклонник джазовых оркестров, Но верю в семиструнную гитару. И верю, что разлука есть потеря, Что честь должна быть спасена мгновенно. Я вас люблю — я в это тоже верю, Хоть это, говорят, несовременно. Что было, то забудется едва ли. Сорокалетье взяв за середину, Мы постоим на этом перевале И молча двинем в новую долину. Там каждый шаг дороже ровно вдвое, Там в счет идет, что раньше не считалось. Там нам, моя любимая, с тобою Еще вторая молодость осталась. Май — 6 июня 1977 Памир

ДВА КОГУТАЯ

Приду сюда хотя б весной И встану в час заката — Два Когутая надо мной, Как два балкарских брата. Пойду туда тропой лесной, Взойду по снежным скатам — Два Когутая надо мной, Как два балкарских брата. Внизу остался мир смешной, Сомненьями богатый, — Два Когутая надо мной, Как два балкарских брата. Потом уеду в край иной, Но будет память свята — Два Когутая надо мной, Как два балкарских брата. 21 июня 1977 Памир

ХОДИКИ

Когда в мой дом любимая вошла, В нем книги лишь в углу лежали валом. Любимая сказала: «Это мало. Нам нужен дом». Любовь у нас была. И мы пошли со старым рюкзаком, Чтоб совершить покупки коренные. И мы купили ходики стенные, И чайник мы купили со свистком. Потом пришли иные рубежи, Мы обрастали разными вещами, Которые украсить обещали И без того украшенную жизнь. Снега летели, письмами шурша, Ложились письма на мои палатки, Что дома, слава Богу, все в порядке, Лишь ходики немножечко спешат. С любимой мы прожили сотню лет, Да что я говорю — прожили двести, И показалось мне, что в новом месте Горит поярче предвечерний свет И говорятся тихие слова, Которые не сказывались, право, Поэтому, не мудрствуя лукаво, Пора спешить туда, где синева. С тех пор я много берегов сменил. В своей стране и в отдаленных странах Я вспоминал с навязчивостью странной, Как часто эти ходики чинил. Под ними чай другой мужчина пьет, И те часы ни в чем не виноваты, Они всего единожды женаты, Но, как хозяин их, спешат вперед. Ах, лучше нет огня, который не потухнет, И лучше дома нет, чем собственный твой дом, Где ходики стучат старательно на кухне, Где милая моя и чайник со свистком. 28 июня 1977 Памир

ГОРЫ — ЭТО ВЕЧНОЕ СВИДАНИЕ

Здравствуйте, товарищи участники! Ветер мнет палаток паруса. Горы, накрахмаленные тщательно, Гордо подпирают небеса. Радостным пусть будет расставание, Наши огорчения не в счет. Горы — это вечное свидание С теми, кто ушел и кто придет. Ах, зачем вам эти приключения? Можно жить, ребята, не спеша. Но исполнен важного значения Каждый высоту дающий шаг. За горою вечер догорающий. Путь наш и не легок, и не скор. И живут в сердцах у нас товарищи, Те, кто больше не увидит гор. Но потом, вернувшись с восхождения, Чаю мы напьемся от души, И горит в глазах до изумления Солнце, принесенное с вершин. Радостным пусть будет расставание, Наши огорчения не в счет. Горы — это вечное свидание С теми, кто ушел и кто придет. 29 июня 1977 Памир

ПАМИРСКАЯ ПЕСНЯ

Ну как же тебе рассказать, что такое гора? Гора — это небо, покрытое камнем и снегом, А в небе мороз неземной, неземная жара И ветер такой, что нигде, кроме неба, и не был. Ищите, ищите мой голос в эфире, Немного охрипший — на то есть причины, Ведь наши памирки стоят на Памире, А мы чуть повыше, чем эти вершины. Гора — это прежде всего, понимаешь, друзья, С которыми вместе по трудной дороге шагаешь. Гора — это мудрая лекция «Вечность и я». Гора — это думы мои о тебе, дорогая. В палатке-памирке моей зажигалась свеча, Как будто звезда загоралась на небе высоком, И слабая нота, рожденная в блеске луча, Надеюсь, к тебе долетала, хоть это далёко. Вот так и ложится на сердце гора за горой, Их радость и тяжесть, повенчанные высотою. Мы снова уходим, хоть нам и не сладко порой, — Уж лучше тяжелое сердце, чем сердце пустое. Ищите, ищите мой голос в эфире, Немного охрипший — на то есть причины, Ведь наши памирки стоят на Памире, А мы чуть повыше, чем эти вершины. 5 июля 1977 Памир