т.1 Стихотворения и песни

РОМАНС

О яхта, мой корабль! Мне пассажир твой снится. Дощатый старый пирс, лиловая заря, Как вы присели к нам, загадочная птица, — Ведь надо ж отдохнуть, летя через моря. Нам дали солнца стог, нас ветром наградили, Нам выпала весна с оврагами в снегу, И караваны яхт в то утро выходили — Веселые щенки на мартовском лугу. О взгляды в тишине! О молнии украдкой! И отвечали мне вы крыльями ресниц. То было все для вас случайною посадкой — Лесной аэродром на трассе двух столиц. Вы вышли из меня, летали вы немало, И вот вернулись вы на тот дощатый пирс. Но желтый лист упал, как будто все пропало, И снеговые тучи в небе поднялись. Зеленая весна осталась за горами, И вы молчите зря, и курите вы зря, Ведь караваны яхт влекутся катерами К печальным берегам седого ноября. 1971

ПОГОДА

Вот и снова пал туман на полосу аэродрома, И алмазинки дождя на крыльях вогнутых дрожат. Ах как грустно это все, как это все давно знакомо. А по радио твердят, что здесь никто не виноват. Погода, погода, С заката, с восхода Тянется погода, погода — Циклон свиданий и разлук. За туманом, за дождем, за много сотен километров Есть другой аэродром, где много всякой синевы. Там стоит мой человек и щурится от теплых ветров, И не знает, что пока задержан вылет из Москвы. Много мы прошли погод, погод и ясных, и ненастных. Ждали мы друг друга в снег, друг друга ждали под дождем. Что ж, наверно, это все, пожалуй, было не напрасно. Много ждали мы с тобой — туман, надеюсь, переждем. Погода, погода, С заката, с восхода Тянется погода, погода — Циклон свиданий и разлук. 1971

«Маркшейдер мне сказал: „Ты лучше ляг…“»

Маркшейдер мне сказал: «Ты лучше ляг. Пойди в тенек, пока спадет погода». Здесь даже с небом сходится земля, Как челюсти огромных сковородок. Здесь нету ни дождей, ни облаков, Здесь не было всемирного потопа. Восточная Европа далеко — На западе Восточная Европа. Бульдозера вгрызаются в песок, Он строится, как будто бы в сугробы. Ах, лучше пулю дайте мне в висок, Но землю я хочу увидеть, чтобы: Тропиночка сверкает под ногой, На варежку снижаются снежинки… Маркшейдер говорит: «Слышь, дорогой, Я пить тебе принес. Да не спеши ты!» Лежу я под машиной и дышу, И что-то совершается такое, О чем я доложить не доложу, Но что пропахло потом и тоскою, Чего, как муху, не смахнешь с лица, Что зябнет в сердце, как аккорд гитарный… Маркшейдер говорит: «Держись, пацан, Щас вертолет прибудет санитарный». Прощайте, неумытая братва, Пустыня — море. Встретимся на суше! Газопровод наш Бухара — Москва Пылает в перегретых наших душах. Гремят, как невозможные басы, Пропеллеров оранжевые пятна. Восточная Европа, я твой сын! Возьми меня, пожалуйста, обратно! 1971

БЕЛЫЙ ПАРОХОДИК

— Здравствуй, белый пароходик, Увези меня отсюда В край, куда ничто не ходит — Ни машины, ни верблюды, Где кончаются концерты, Не снимаются картины, Где играют с чистым сердцем Синебокие дельфины. — Здравствуй, мальчик на причале, Здравствуй, мальчик поседевший, Расскажи ты мне вначале — Что там в мире надоевшем? Я один, по мне топочут Ноги-ноги, грузы-грузы… У спины моей хлопочут Невеселые медузы. — Что там в мире? Все как было, Только ветры стали злее, Только солнце чуть остыло, Только вымокли аллеи. Я один, по мне топочут Ночи-ночи, муки-муки… За спиной моей хлопочут Ненадежнейшие руки. — Грустный мальчик, до свиданья, Не возьму тебя с собою. Где-то слышатся рыданья Над нелепою судьбою. Размножает громкий рупор Расфальшивые романсы, И выходит с шуткой глупой Человек для конферанса. — Пароходик, мой любимый, Что же ты сказал такое? Не плыви куда-то мимо, Я хочу в страну покоя. Глупый мальчик, я ведь тертый, Тертый берегом и морем, Я плыву от порта к порту, Я иду от горя к горю. 1971

ПЕСНЯ-РЕПОРТАЖ О СТРОИТЕЛЯХ КАМАЗА

Ты пойми, что такое КамАЗ: Это сотни ревущих моторов, Это сотен ветров кутерьма На широких прикамских просторах. И стоит на виду всей страны Город Набережные Челны. Ты пойми, что такое КамАЗ: Это парни — не парни, а боги! Это вьюжная наша зима, Это тяжкие наши дороги! И трудом дни и ночи полны — Город Набережные Челны. Ты поймешь, что такое КамАЗ, Если станешь к обочине тракта И проедешь, товарищ, хоть раз На машине с названием «вахта». И далеко огни нам видны — Город Набережные Челны. Ты поймешь, что такое КамАЗ, Если сердце твое не дремало, Если здесь побеждал ты не раз, И все мало тебе, и все мало… Адрес подвига, адрес весны — Город Набережные Челны. 1971

МАЛЕНЬКАЯ ПОЧТА КАМАЗА

В переулке, вдоль садочков, Где заборов размыкается кольцо, Вот он, домик старой почты С покосившимся от времени крыльцом. Печь железная в сторонке По причине ранней осени горит, В узкой будке парень громкий С кем-то, видно, очень близким говорит: «Здравствуй, дорогая! Как ты поживаешь там сейчас? Здравствуй, дорогая! Это я звоню тебе, КамАЗ!» У крыльца пустует скрепер, Два бульдозера уткнулись в коновязь — Через годы, через степи Их хозяевам понадобилась связь. Ждут Одессу, ждут столицу И неведомый Тюкалинск тоже ждут. Свет огня бежит по лицам. Сколько раз слыхали стены эти тут: «Здравствуй, дорогая! Как ты поживаешь там сейчас? Здравствуй, дорогая! Это я звоню тебе, КамАЗ!» А за полем, недалеко, Паруса домов восходят торопясь. Там раскинулся широко Посреди степных просторов наш КамАЗ. Мчатся МАЗы, мчатся ветры, И столбами ходят синие дожди, Клонит ветер к окнам ветки, Чей-то голос в проводок одно твердит: «Здравствуй, дорогая! Как ты поживаешь там сейчас? Здравствуй, дорогая! Это я звоню тебе, КамАЗ!» В старой почте пусто стало, Два бульдозера ушли, как корабли, Гасит лампы сторож старый, Будто гасит разговоры до зари. Новый город с новой почтой, С новой жизнью, с новым видом из окна. Это правда, это точно, Что отсюда даль высокая видна. Май 1972

ТРИ СОСНЫ

Ах, какая пропажа — пропала зима! Ну не гнаться ж за нею на север? Умирают снега, воды сходят с ума, И апрель свои песни посеял. Ну да что до меня — это мне не дано: Не дари мне ни осень, ни лето, Подари мне февраль — три сосны под окном И закат, задуваемый ветром. Полоса по лесам золотая легла, Ветер в двери скребет, как бродяга. Я тихонечко сяду у края стола, Никому ни в надежду, ни в тягость. Все глядят на тебя — я гляжу на одно: Как вдали проплывает корветом Мой веселый февраль — три сосны под окном И закат, задуваемый ветром. Ах, как мало я сделал на этой земле: Не крещен, не учен, не натружен, Не похож на грозу, не подобен скале, Только детям да матери нужен. Ну да что же вы всё про кино, про кино — Жизнь не кончена, песня не спета: Вот вам, братцы, февраль — три сосны под окном И закат, задуваемый ветром. Поклянусь хоть на Библии, хоть на кресте, Что родился не за пустяками: То ль писать мне Христа на суровом холсте, То ль волшебный разыскивать камень. Дорогие мои, не виновно вино, На огонь не наложено вето, А виновен февраль — три сосны под окном И закат, задуваемый ветром. 1972

РАССКАЗ ВЕТЕРАНА

Мы это дело разом увидали, Как роты две поднялись из земли И рукава по локоть закатали, И к нам с Виталий Палычем пошли. А солнце жарит — чтоб оно пропало! — Но нет уже судьбы у нас другой, И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч, Постой, подпустим ближе, дорогой». И тихо в мире, только временами Травиночка в прицеле задрожит. Кусочек леса редкого за нами, А дальше — поле, Родина лежит. И солнце жарит — чтоб оно пропало! — Но нет уже судьбы у нас другой, И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч, Постой, подпустим ближе, дорогой». Окопчик наш — последняя квартира, Другой не будет, видно, нам дано. И черные проклятые мундиры Подходят, как в замедленном кино. И солнце жарит — чтоб оно пропало! — Но нет уже судьбы у нас другой, И я кричу: «Давай, Виталий Палыч, Давай на всю катушку, дорогой!» …Мои года, как поезда, проходят, Но прихожу туда хоть раз в году, Где пахота заботливо обходит Печальную фанерную звезду, Где солнце жарит — чтоб оно пропало! — Где не было судьбы у нас другой… И я шепчу: «Прости, Виталий Палыч, Прости мне, что я выжил, дорогой». 1972

ВЕРЕСКОВЫЙ КУСТ

Вот хорошо: и тихо, и достойно, Ни городов, ни шума, ни звонков. Ветру открыты все четыре стороны, Мачта сосны и парус облаков. Из-под сырой травы желтеет осень, Вешнее солнце щиплет щеки нам. Ты говоришь: «Куда это нас сносит? Я несказанно так удивлена…» Вересковый куст, словно лодка, И далёко-далёко земля. Вересковый куст, словно лодка, А в лодке ни весел, ни руля. И, торопливых слов не понимая, Руки раскинув в небе пустом, Вся ты плывешь в синей воде мая Брошенным в реку белым крестом. Версты любви — их вдоволь было, вдоволь — За горизонт ушли, за облака, Только вот жалко вереск тот медовый, Да и, пожалуй, тех мест не разыскать. 17 апреля 1972

СОЛНЫШКО

— Солнышко! Помнишь ли ты наш апрель? — Да, конечно, мой любимый. — Солнышко! — Что же вспоминать теперь? Годы прошли как туман. — Солнышко! Я надолго улетал. — Что ж изменишь, мой любимый? — Солнышко! — Ну каким ты странным стал. Годы прошли как туман. — Солнышко! Ну взойди еще, взойди! — Нет, уже поздно, мой любимый. — Солнышко! — За окном стучат дожди. Годы прошли как туман. Осень бродит по сырым полям, Видно, пришло ее время. И скоро в снег укроется земля, В белый снег, и будет зима. 1972

ОСТРОВ СОКРОВИЩ

Качка, Каспий, волны, вечно шумящие, — здрасьте! Здравствуй, мой возникший средь моря очаг. Море, Каспий, будто крашено синею краской — Это мой высокий рабочий причал. Остров в море мы сварили своими руками, Верной дружбой и нефтяников, и моряков. Здесь мы вместе достаем через воду и камень Солнце, погребенное в толще веков. Нашей дружбе не нужны ни слова, ни пароли, Просто нужно быть немного погоды сильней. Наши губы солоны от непрошеной соли, Наши судьбы — биография трудных морей. Если Каспий черной краскою красит просторы, Остров в море принимает шторма, как бои. Ждите сводок, ждите радиопереговоров, Верьте в нефтяных робинзонов своих. И когда вышки встают над волной, В сердце волненье не скроешь: Будто по морю плывет голубой Остров сокровищ. Май 1972