Таёжный, до востребования

Я заболела бронхитом в первый день ноября, из-за чего на две недели выпала и из рабочего процесса, и из общественной жизни, включая празднование Седьмого ноября с большим концертом в Доме культуры, и отмечание юбилея главврача, на котором я не смогла присутствовать, потому что в тот день еще температурила.

Бронхит был тяжелым, с вероятным переходом в пневмонию, поэтому терапевт назначила антибиотики. Медсестра Рита делала мне уколы дважды в день. Нина варила супчики на курином бульоне, Рустам где-то раздобыл лимоны, которые я ела с сахаром, Оля принесла банку малинового варенья. Можно сказать, я болела с комфортом, если не считать изматывающего кашля, лихорадки, отсутствия аппетита и скуки, особенно днем, когда все уходили на работу. Я спасалась чтением, поскольку накануне болезни, словно движимая предчувствием, успела взять в библиотеке несколько новых книг.

– От праздника остался торт, – сказала главврач. – Он в холодильнике.

– Это вам. – Я протянула ей пакет, который прятала за спиной. – С днем рождения, Фаина Кузьминична!

– Что это? – Она растерялась.

– Подарок.

– Зачем же вы!.. Я ведь говорила – никаких подарков.

– А я не слышала, потому что болела.

– Мне очень приятно, хотя это, в самом деле, лишнее. – Фаина Кузьминична взяла пакет. – Какой тяжелый! Что там?

– Откройте и посмотрите.

Главврач вынула из пакета коробку, развязала ленту и открыла крышку.

Внутри, на атласном ложементе, покоился хрустальный штоф. По бокам от него лежали четыре стопки в виде раскрывшихся тюльпанов. Все они были с видами Кутаиси, а на штофе, под изображением монастыря Моцамета, шла витиеватая надпись: «С любовью из Кутаиси!»

У Фаины Кузьминичны задрожали губы.

– Зоя Евгеньевна, голубушка, как же вы…

– Я подумала, вам будет приятно, ведь вы начинали работать именно в этом городе.

– Вы еще спрашиваете! У меня с Кутаиси связано столько теплых воспоминаний. – Главврач посмотрела на меня восхищенным взглядом. – Это лучший подарок, который я получала на день рождения. Пойду покажу Глаше.

Она направилась к комнате сестры-хозяйки.

– А почему Глафира Петровна сама к нам не выйдет?

– Она приболела.

– Простыла?

– Нет. Потом расскажу.

Главврач скрылась за занавеской. Из комнаты донеслись возбужденные голоса, а потом, совершенно неожиданно – характерный звон соприкоснувшихся стопок. Я подумала, что Глафира Петровна болеет даже с большим комфортом, чем я, если держит в своей спальне бутылку наливки, или чем там они чокались. Но Фаина Кузьминична, вернувшись в гостиную, развеяла это предположение.

– Звук у пустых стопок отличный! В следующий раз проверим, какой будет звук, когда мы их наполним настойкой, которой я вас угощала тогда, в сентябре. Сегодня, Зоя Евгеньевна, вам не налью, уж не обижайтесь, вы после антибиотиков.

– Мне достаточно чая.

– Тогда несите торт. Я приберегла для вас пару кусочков, хотя это было нелегко. Глафира Петровна ужасная сладкоежка.

Если бы Фаина Кузьминична знала, чего мне стоило достать этот подарок, она бы оценила его вдвойне. Мне пришлось попросить Нану, чтобы она позвонила своей сестре, которая жила в Кутаиси, и попросила ее купить набор посуды, лучше всего чайный или кофейный сервиз, с видами города. Я сказала, что стоимость может быть любая, деньги я незамедлительно вышлю телеграфом. Когда коробка прибыла на почту, я принесла ее домой, распаковала и в первую минуту, увидев штоф и рюмки, испытала чуть ли не отчаяние. Они были очень красивые, но дарить их на семидесятилетие! Но потом я вспомнила про малиновую настойку и успокоилась.

В штофе можно держать не только водку или коньяк, но и «женские» напитки. Однако сомнения все же оставались – вдруг Фаине Кузьминичне не понравится? Я не знала ее предпочтений, а спросить было не у кого, да и расспросы подобного рода могли вызвать подозрения. Я и Нане соврала, что подарок для моей подруги, которая якобы очень любила Кутаиси, но в силу обстоятельств не могла туда вернуться.

Обманывать я не любила, но тут был особый случай, к тому же во всем, что касалось Наны, я не испытывала угрызений совести.

Мы установили видимость перемирия, не без участия Нины, которая, проявив не свойственную ей дипломатичность, подстроила все так, что в какой-то момент мы оказались рядом на общежитских посиделках, а Оля, которая очень переживала из-за нашей конфронтации и мечтала нас помирить, вначале втянула нас в общий разговор, а потом буквально вынудила поговорить друг с другом. В конце концов мы обе сделали вид, что помирились. При этом каждая из нас преследовала свою цель: мне было удобнее не враждовать с соседкой по этажу, а Нана, как я подозревала, руководствовалась принципом «держи врага на близком расстоянии». Как бы то ни было, теперь мы снова собирались вчетвером, чтобы выпить чаю и поболтать, в столовой обедали за одним столиком. Мне по-прежнему было некомфортно в обществе Наны, я не забыла ни ее несправедливых обвинений, ни ее ревности из-за Мартынюка, ни слухов, которые она обо мне распускала. Мои профессиональные успехи еще больше настроили Нану против меня, хотя большинство коллег относилось ко мне с уважением. Правда, некоторые по-прежнему продолжали считать меня выскочкой (особенно усердствовал уролог Согомонян), но я не принимала это близко к сердцу, воодушевленная переменами, происходящими в стационаре.

Торт действительно был очень вкусный (такой невозможно было купить ни в местном магазине, ни в кулинарии – они изготавливались на заказ для руководящих работников). За чаем мы обсуждали темы, не связанные с работой: погоду, праздничный концерт в Доме культуры (Фаина Кузьминична сидела в первом ряду и осталась очень довольна), скорую премьеру фильма «Валентина», снятого Глебом Панфиловым по пьесе «Прошлым летом в Чулимске», которую я смотрела четыре года назад в театре им. Ленсовета и осталась под большим впечатлением. Премьера фильма должна была состояться послезавтра. Я надеялась, что фильм будет таким же удачным, как и спектакль, и посоветовала Фаине Кузьминичне непременно его посмотреть. Она пообещала, хотя призналась, что не любит кинотеатры, да и Глафиру Петровну не хочет оставлять без присмотра.

– А что с ней? – спохватилась я.

– Что-то с сосудами, – понизив голос, ответила главврач. – Сильные головные боли, головокружения. Она уже неделю не встает с постели.

– А давление?

– Нормальное. Даже ниже среднего.

– Ей обязательно нужно сделать рентген и сдать анализы. Попросите ее прийти ко мне на прием в понедельник.

– Уже просила. Она и слушать об этом не хочет. Как я ее ни уговаривала – бесполезно. Упертая, как не знаю кто! – сердито воскликнула Фаина Кузьминична, позабыв об осторожности.

– Это кто упертый? – раздался ворчливый голос из-за занавески. – Я, что ли?

– Ты! Скажешь, нет?

– Я, может, и упертая, а вот ты, Фая, паникерша почище своей протеже, которая, поди, мой кусок торта сейчас уплетает без зазрения совести.

– Я не протеже, – серьезным тоном возразила я. – Я травести. То есть инженю.

Фаина Кузьминична рассмеялась, чем еще больше вывела Глафиру Петровну из себя.

– Вот я сейчас поднимусь с кровати, будете знать, как надо мной смеяться!

– Я сама к вам приду, Глафира Петровна.

Сестра-хозяйка лежала под одеялом в старомодной ночной рубашке с длинными рукавами и глухим воротом, обманчиво-беззащитная в уютной обстановке комнаты, но я не питала иллюзий относительно настроения злобной старушки – о нем красноречиво говорил взгляд, которым она одарила меня перед тем, как демонстративно отвернуться к стене.

Я взяла стул, поставила его возле кровати, села и, обращаясь к ее затылку, сказала:

– Глафира Петровна, расскажите, что вас беспокоит.