Таёжный, до востребования

Мы заговорили одновременно:

– Что, Фаина Кузьминична?..

– Вам ввели иммуноглобулин?

– Да, да, всё в порядке. Так что вам сказал начальник здравотдела?

– Пройдемся немного.

Главврач подхватила меня под руку и увлекла к аллее, широким полукругом огибавшей корпус; шаг у нее был размашистый, я едва за ней поспевала. Когда мы оказались за елью, скрывавшей нас от тех, кто находился на парковке и на крыльце здания, Фаина Кузьминична остановилась, отпустила мою руку и мрачно сказала:

– Ничего не вышло.

– Как? – упавшим голосом спросила я. – Совсем ничего?

– Давайте присядем.

Мы сели на мокрую от дождя скамейку.

– Вначале все шло хорошо. Я рассказала Николаю Харитоновичу об идее ликбеза, он заинтересовался и позвал своего заместителя, товарища Подгурского, чтобы обсудить идею с ним.

Я была наслышана о Подгурском. Это был желчный, неприятный человек со вздорным характером и пренебрежительным отношением к нижестоящим. Его путь хирурга, едва начавшись, закончился смертью пациента из-за допущенной грубой ошибки; ходили слухи, что Подгурский избежал тюрьмы лишь благодаря вмешательству влиятельного московского родственника, по протекции которого он оказался в Богучанском здравотделе на скромной должности, однако за несколько лет сумел подняться до заместителя начальника.

– Я передала товарищу Головко план ликбеза и методичку и рассказала, как важно ее растиражировать, поскольку она очень поможет ликбез-бригадам, которые будут ездить по району и подкреплять лекции практическим материалом, раздавая его всем желающим. Головко сказал, что ознакомится с планом и с методичкой позже, когда у него будет время. Тут вмешался Подгурский и высказал критические замечания. Я начала приводить аргументы, но меня прервали и попросили перейти к следующему пункту.

– То есть к потребности в пульмонологе и инфекционисте?

– Да. Но разговор вышел коротким.

– Вам отказали?

Фаина Кузьминична кивнула. Она сидела впол-оборота, отвернув лицо, но я видела, что она едва сдерживает слезы. В моей душе поднималась буря, но я сохраняла внешнее спокойствие.

– Подгурский сказал, что штат стационара раздут до безобразия, что многие поселки Красноярского края довольствуются фельдшерскими пунктами и «не качают права», что от нас до Богучан меньше часа езды, и так далее. Когда я рассказала про энцефалит, меня едва не высмеяли с нашими четырьмя случаями. «Съездили бы вы в Абанский район! – сказал Илья Давыдович. – Вот где настоящая эпидемия. А вы и своими силами управитесь». Николай Харитонович добавил, что пять лет назад стационар справился со вспышкой менингита самостоятельно, и он не видит причин, почему на этот раз должно быть по-другому.

– А глобулины?

– Когда партия сыворотки поступит на склад, мы получим ее в установленном порядке. На вопрос, когда это случится, Головко не дал прямого ответа, а Подгурский сказал, что мне должно быть стыдно ходить с протянутой рукой, что я должна ждать, как ждут остальные.

– Так и сказал – с протянутой рукой?

– Да… И добавил, что мне пора на пенсию. После моего юбилея десятого ноября вопрос будет рассмотрен трудовой комиссией. Велика вероятность, что из Красноярска пришлют более молодого и перспективного главврача. Николай Харитонович попытался подсластить пилюлю и сказал, что моих заслуг никто не умаляет, что я могу остаться на менее ответственной должности, не требующей физического и морального напряжения, которые в моем возрасте вредны. Потом у него зазвонил телефон, и со мной попрощались.

Я вскочила, словно подброшенная пружиной, и кинулась к зданию здравотдела.

– Вы куда? – крикнула главврач мне вслед.

– Я скоро! Пожалуйста, не уезжайте без меня.

Распахнув тяжелую дубовую дверь, я влетела в вестибюль, поднялась по устланной ковровой дорожкой лестнице, на секунду остановилась, принимая решение – направо или налево по коридору, выбрала направо и не ошиблась, почти сразу выхватив взглядом табличку «Начальник здравотдела».

За дверью оказалась приемная. Вдоль стен стояли стулья, занятые посетителями. За столом, стоящим в простенке между окнами, сидела дородная дама с пышно взбитыми крашеными волосами. Она печатала на машинке, но при моем появлении с шумом вернула каретку на место и без особой любезности спросила:

– Что вы хотите?

– Мне нужно видеть товарища Головко. Он у себя?

– У себя, но занят. И принимает только по предварительной записи.

– Мне нужно видеть его по очень важному вопросу!

– Здесь всем нужно его видеть, – сердито заметил представительный мужчина с кожаным портфелем на коленях. – И к нему очередь, если вы, гражданка, не заметили.

В этот момент дверь кабинета открылась, выпуская посетителя. Не обращая внимания на возмущенные крики секретарши, я ворвалась в кабинет, захлопнула дверь и повисла на ручке, которую отчаянно дергали с той стороны.

Впоследствии я не раз вспоминала эту минуту и пыталась представить, как разворачивались бы дальнейшие события, если бы я не сделала то, что сделала. Преодолевая расстояние от стола секретаря до двери с табличкой «Н. Х. Головко», я вряд ли отдавала себе отчет в своих действиях, а тем более о последствиях этих действий.

Я окинула кабинет быстрым взглядом, определяя дислокацию.

У дальней стены, под портретом Ленина, стоял массивный лакированный стол, за которым сидел полный лысеющий мужчина лет шестидесяти, при моем появлении удивленно поднявшийся. Второй мужчина, сидевший за боковым столом и небрежно листавший сброшюрованные страницы, в которых я мгновенно признала свою методичку, уставился на меня рыбьими, навыкате, глазами и скорчил брюзгливую мину, придавшую его некрасивому лицу еще более отталкивающее выражение.

– Что происходит? – сердито спросил Головко. – Оставьте дверь, что вы ее держите?

Я отпустила ручку, и дверь тут же распахнулась, явив секретаршу с колыхающимся от возмущения внушительным бюстом, стиснутым лацканами пиджака, который был ей явно мал.

– Простите, Николай Харитонович! Без очереди прорвалась, безобразие какое. Женщина, выйдите немедленно! Я сейчас милицию вызову.

– Идите, Раиса Андреевна, я разберусь, – сказал начальник здравотдела.

Женщина вышла, продолжая возмущаться, и захлопнула дверь.

– Представьтесь, будьте любезны, – неприязненно произнес Николай Харитонович.

– Доктор Завьялова из Таёжинского стационара.

– Доктор? Сомневаюсь. Представители этой профессии не врываются в кабинеты, словно дикари, а ведут себя согласно правилам приличий, если, конечно, вы с ними знакомы.

– Прошу прощения, товарищ Головко, за свое поведение. Если бы не обстоятельства…

– Что вам нужно? – сердито перебил он.

– Десять минут назад у вас была товарищ Тобольская, главврач Таё…

– Я в курсе, какое учреждение она возглавляет! Дальше.

– Вы не должны так с ней обращаться. Фаина Кузьминична заслуживает уважения, и…

Мужчина, до этого момента молча листавший методичку, захлопнул ее и воскликнул:

– А это занятно! Деревенская выскочка будет учить нас, что мы должны и чего не должны.

– А вы, по всей видимости, товарищ Подгурский? – повернулась я к нему. – Тот самый, кто считает, что медучреждение, обслуживающее пятитысячный поселок, не нуждается в профильных специалистах, и кто сравнивает главврача с нищенкой?