Талисман
Шрифт:
В этом мире (а разве не луна ЭТОГО мира вела его за собой?) больше не было зловония химических соединений и смерти. Вместе с воздухом он вдыхал то, что напоминало ему о сладости и мощи земли, оставшейся в Долинах. Даже когда он проходил мимо человеческих жилищ, даже когда он убивал какую-нибудь собачонку и превращал ее в груду обглоданных костей, он ощущал журчание холодных ручьев глубоко под землей и яркий белый снег на вершинах гор где-то на Дальнем Западе. Все здесь казалось светлым и прекрасным перерожденному Волку, и он понимал, что, если он убьет хоть одного человека, он будет проклят.
Он не убивал людей.
Возможно, отчасти потому, что их не встречал. За три дня пребывания волком Волк убивал
Но дважды Волк чувствовал, как что-то непонятное запрещает ему убивать свою жертву, и это помогало ему чувствовать домом тот мир, в котором он сейчас находился. Все дело было в месте — не в каких-то там абстрактных понятиях, — а внешне места мало чем отличались друг от друга. Одно было участком леса, где он гнался за зайцем, другое — задним двором фермерского дома, где хозяйская собака сидела на цепи перед своей конурой. Как только он ставил лапу на эти земли, его шерсть вставала дыбом и мелкая дрожь пробегала по позвоночнику. Это были священные земли, а в священных землях Волк не мог убивать. Не мог, и все. Как и все священные земли, они были выделены среди других очень-очень давно, так давно, что слово «древние» было вполне к ним применимо — это слово в большей или меньшей степени дает нам представление об огромном временном пространстве, которое чувствовал Волк на заднем дворе фермы или на маленьком участке леса, о плотной череде лет, спрессованных в единое целое в маленьком, наполненном живой энергией месте. Волк обходил эти земли стороной и направлялся куда-нибудь еще. Как и крылатые люди, которых Джек видел в Долинах, Волк жил среди таинственности и был привычен к такого рода вещам.
И он не забывал обещания, данного Джеку Сойеру.
В закрытом сарае все свойства характера и сознания Джека небывало обострились.
Некоторые из них он обнаружил только сейчас.
Единственным предметом мебели в сарае являлась деревянная скамейка, единственным развлечением — журналы почти десятилетней давности. Но он даже не мог по-настоящему заняться чтением. В сарае не было окон, и только когда первые лучи восходящего солнца пробивались в пространство под дверью, он с трудом мог рассмотреть картинки и фотографии. Слова же сливались в сплошные серые полосы. Джек не мог себе представить, как он сможет выдержать здесь целых три дня. Он подошел к скамейке, при этом больно ударившись об нее коленкой, сел и задумался.
Первое, что он обнаружил, — время внутри сарая течет совсем не так, как снаружи. За стенами секунды летели быстро, складываясь в минуты, которые, в свою очередь, складывались в часы. Целые дни незаметно пролетали мимо, целые недели. Здесь же секунды практически отказывались двигаться — они превращались в чудовищные секунды. В резиновые секунды. Снаружи вполне мог пролететь час, пока в сарае проползали, спотыкаясь и падая, пять секунд.
Второе — что мысли о медлительности времени только усугубляют положение. Как только он начал следить за секундами, они совершенно отказались двигаться. Тогда он решил хоть как-то отвлечься, иначе ему ни за что не пережить эти три дня. Медленно переступая и считая свои шаги, он выяснил, что сарай имеет девять футов длины и семь футов ширины. По крайней мере у него достаточно места, чтобы ночью вытянуться во всю длину.
Обходя сарай по кругу, он проходил тридцать два фута.
Обходя сарай по кругу сто шестьдесят
пять раз, он проходил милю.Ему было нечего есть, но зато было где ходить. Джек снял часы и положил их в карман, дав себе обещание смотреть на них только в случае крайней необходимости.
Он уже прошел четверть своей первой мили, когда с ужасом вспомнил, что в сарае нет воды. Нет еды, и нет воды. Он предположил, что за три дня умереть от жажды невозможно. Когда Волк придет за ним, он будет жив и здоров… Ну, по крайней мере жив. А если Волк не придет? Тогда ему придется вышибать дверь.
«В таком случае, — подумал он, — лучше попробовать это сделать сейчас, пока еще есть силы».
Джек подошел к двери и толкнул ее обеими руками. Он толкнул сильно — петли скрипнули. В порядке эксперимента он ударил ее плечом в районе петель. Плечо заболело, но с дверью ничего не произошло. Тогда он ударил посильнее. Петли снова скрипнули, но не сдвинулись ни на миллиметр. Нет, Джек не сможет вышибить эту дверь, а после таких ударов он не смог бы сделать это, даже если б она была из картона. Оставалось только ждать Волка.
К полуночи Джек прошел семь или восемь миль — он уже потерял счет тому, сколько раз он сделал сто шестьдесят пять кругов по сараю, но предполагал, что около семи или восьми. Он был голоден, в желудке урчало. Сарай пропах мочой, потому что Джеку приходилось время от времени поливать дальнюю стену, где щели между досками давали надежду, что по крайней мере какая-то часть выйдет наружу. Он устал, но спать не мог. По часам в его кармане, он находился в заточении чуть больше четырех часов, но здесь они превратились в двадцать четыре. Он боялся спать.
Сознание не отпускало его — примерно так он себя чувствовал. Он пытался восстановить в памяти страницы книг, прочитанных им за последний год, имена всех его учителей и игроков команды «Лос-Анджелес доджерс»… но страшные видения прерывали его воспоминания. Он видел Моргана Слоута, разрывающего небеса; лицо Волка под водой, его руки бессильно колыхались, словно водоросли; Джерри Бледсо, корчащегося перед электрическим щитом со стекающими по носу очками; желтеющие глаза Элроя и его руку, превращающуюся в козлиное копыто; вставные челюсти дяди Томми, падающие в канализационный люк у дороги; снова Моргана Слоута, с покрывающейся волосами головой — только теперь он подходил не к нему, а к его маме.
— Песни «Фэтз Уэллер», — сказал он сам себе, делая еще один круг по сараю. — «Твои шаги слишком широки», «Этого не случится»…
Элрой склонился над мамой, злобно шипя. Его рука вцепилась в ее шею.
— Страны Центральной Америки: Никарагуа, Гондурас, Гватемала, Коста-Рика…
Даже когда он настолько устал, что ему пришлось лечь и свернуться на полу, положив под голову рюкзак вместо подушки, Элрой и Морган Слоут не оставили его в покое. Осмонд с горящими глазами хлестал по спине Лили Кевинью, Волк, огромный и совершенно непохожий на человека, протягивал когтистую лапу к ее груди и вырывал сердце.
Когда первые солнечные лучи разбудили его, Джек почувствовал запах крови. Тело требовало воды и еды. Джек вздохнул. Три такие ночи почти невозможно пережить. Проникшие внутрь лучи осветили стену и крышу сарая. Сейчас они казались больше, чем прошлой ночью. Ему снова хотелось писать, хотя он никак не мог поверить в то, что его тело еще способно выделять какую бы то ни было жидкость. Наконец он понял, что сарай кажется больше, потому что он лежит на полу.
Потом он снова почувствовал запах крови и посмотрел в сторону двери. В щели под ней лежала тушка зайца. Она лежала на грубых досках, истекая кровью. Длинная полоска грязи на полу указывала на то, что останки зайца были с силой заброшены в сарай. Волк старался его подкормить.