Таможня дает добро

Оттуда после трёхдневной стоянки крейсер зашёл в Каперну (Роман не отказал себе в удовольствии расспросить местных жителей о девушке Ассоль и её удивительной судьбе), после чего направился в Аламбо — где и встал на очистку котлов. Дзирта же, оставив судно на попечение старшего офицера и механиков, проводила время на берегу, совмещая продолжение «свадебного путешествия» с официальными визитами — вроде посещения «Суана», куда они и катили сейчас в элегантном ландо, нанятом на всё время пребывания в городе. Роман предпочёл бы прогуляться пешком — центр город напоминал ему старую, историческую часть Одессы, где он успел побывать до известных событий 22-го года — но Дзирта была непреклонна. «Не подобает капитану зурбаганского флота разгуливать по улицам на потеху зевакам, — объяснила она. — Можешь не сомневаться, в нашем местном консульстве найдётся доброжелатель, который сообщит об этом дяде-адмиралу, и он по возвращении в Зурбаган устроит мне выволочку. Старик и так не вполне ещё смирился с моим выбором, — добавила она с лукавой улыбкой, — так что не стоит дразнить его лишний раз…»

Так что пришлось любоваться красотами города Роману пришлось с колёс — спасибо хоть, правила поведения зурбаганских морских офицеров не требовали пользоваться закрытыми экипажами. Ландо весело тарахтело железными ободьями по вымощенным известняковыми плитами мостовой. Ближе к порту сходство с «жемчужиной у моря» постепенно сошло на нет да и реплики многочисленных прохожих ничем не напоминали неповторимый одесский говорок — приморские крварталы Аламбо вызывали в памяти скорее, города на Адриатике, вроде Триеста или Дубровника. Роман предоставил своей спутнице раскланиваться со встречными военными- их было здесь неожиданно много, что в чёрных флотских, что в малиново-песочных армейских мундирах — а сам стал перебирать в памяти подробности своего недавнего пребывания на Земле.

К полученному от Гильдии предписанию как можно скорее уладить неприятное дело с ньюфаундлендским маяком Кейп-Спир, прилагался чек на солидную сумму — для покрытия текущих расходов, в числе которых первой строкой значился наём судна и Лоцмана. Что Роман и сделал, обратившись к Врунгелю, который успел набить руку в пользовании астролябией и вполне мог сам провести шхуну по Фарватерам. Остальная часть указанной в чеке суммы, была обращена в золотые монеты — для конвертации в земную валюту, — и всего сутки спустя Роман мог любоваться с палубы «Квадранта» суровой северной красотой берегов Ньюфаундленда.

Сам визит произвёл на него, как и на вызвавшегося сопровождать его Казакова — «я всё же Маячный Мастер, подскажу, посоветую…» — крайне тягостное впечатление. Они ожидали, что проштрафившийся смотритель — худой, долговязый канадец лет семидесяти с гладко выбритым лицом и черепом — сразу же начнёт юлить, отрицать и вообще, всячески выкручиваться. Но ничего подобного не случилось. Смотритель несколько раз прочитал предъявленный документ, затравленно посмотрел на Казакова — тот стоял рядом с Романом, как бы невзначай положив ладонь на коробку «маузера» (знаю я этих жителей Фронтира, чуть что, сразуза револьвер хватаются!) и очень тихо сказал, что со всем согласен, претензий не имеет, готов подписать все нужные бумаги. Покончив с формальностями, смотритель попросил время, чтобы собраться — ему предстояло отправиться вместе с ними в Зурбаган, чтобы предстать перед гильдейским судом. Отказывать ему причин не было и визитёры (беседа шла в домике смотрителя, приткнувшегося к маячной башне) устроились за столом, на котором красовался кувшин с превосходным домашним пивом. Они опорожнили кувшин почти наполовину, когда за распахнутым по случаю хорошей погоды окошком что-то мелькнуло, раздался глухой шлепок — словно кусок сырого мяса с размаху бросили на железный стол. Роман, обуреваемый самыми скверными предчувствиями, выскочил наружу — и увидел на гранитных плитах у подножия Маяка, распростёртое тело.

На столе в комнате они обнаружили запечатанный конверт. Казаков после недолгого колебания вскрыл его и прочёл предсмертную записку. «Понимаю, нехорошо это, неправильно…» — сказал он, оправдываясь, — только с этого типа станется оставить пару строчек насчёт Фарватеров и всего прочего, а ведь ему и о Бесовом Носе известно — сведения открытые, внесены в Реестр и он, как смотритель одного из земных маяков, имеет к ним доступ…' Роман в ответ пожал плечами — сам-то он не усмотрел в действиях спутника ничего предосудительного, нормальная мера предосторожности… хотя и сомневался, что проделал на его месте то же самое.

Ничего подобного в предсмертной записке не оказалось — обычные в подобном случае просьбы простить и никого не винить. Родственников у смотрителя не было — на двух фотографиях, которую они обнаружили в его комнате, была на одной женщина средних лет, а на другой — простая надгробная плита с надписью «Маргерит Дженн Хаммингс» и двумя датами — «1953 г. — 2006 г ».

Письмо они оставили на прежнем месте, как и прочее имущество покойного. Забрали только маячные книги, в которые заносились все перемещения по Фарватерам — для этого пришлось подниматься на самый верх маячной башни. Заодно сняли «особое», изготовленное в Зурбагане зеркало — его, разобранное на отдельные концентрические сегменты, пришлось с массой предосторожностей спускать с верхушки башни на тросе.

Возня с зеркалами досталась на долю троих матросов и боцмана, присланных Врунгелем; они же упаковали ценный груз в ящики с опилками и переправили их на «Квадрант».После чего шхуна, выбрав оба якоря, длинным гудком попрощалась с одинокой могилой на верхушке утёса Кейп-Спир и, развернув паруса, парусах направилась к зюйду.

Казаков и Роман не принимали в этом участия. Запершись в каюте с дюжиной бутылок чёрного покетского рома, они не появлялись на палубе трое суток, а когда выбрались наружу — шатались, хватаясь за снасти и распространяли вокруг себя густые ароматы пота и застоялого похмелья. Проветрившись слегка на морском ветерке, они отправились на полубак,окатили друг друга морской водичкой из шланга (Врунгель с мостика смотрел на происходящее с осуждением, однако вмешиваться не стал), после чего, пополнив запасы алкоголя и закусок, удалились в свой склеп на следующие трое суток. Шхуна тем временем спустившись к зюйду вдоль берегов Северной Америки, не прошла Наветренным проливом и, оставив за кормой Кубу, Гаити и Ямайку, взяла курс на Панамский перешеек.

[1] Персонаж из рассказа А. Грина 'зурбаганский стрелок. Во время нападения на Зурбаган он вдвоём с другим героем рассказа преградил путь целой армии.

II

Переход в Мир Трёх Лун — уже привычным маршрутом, в обход Зурбагана — дался неожиданно трудно. То ли я что-то напутал с настройками астролябии, то ли это один из «фарватерных штормов», о которых так любят травить байки коллеги-Лоцмана, а только напротив утёса с зеркальной башней мы вынырнули с поломанной мачтой, порванными снастями в клочья изодранными парусами — и это не считая прочих повреждений, нанесённых яростными ударами волн. Вынырнули, осмотрелись, обменялись положенным набором эфирных точек и тире с диспетчерской посёлка, приветственно мигнули ратьером маяку и, запустив дизель, на остатках солярки поплелись к входу в лагуну.

«Квадранта» на нашем маленьком рейде не было — ушёл в Гель-Гью для ремонта и переборки котлов — после недавнего визита на Землю они остро в этом нуждались. В результате, большая часть работ по ремонту легла на наши с Казаковым усталые плечи.

В лагуне тихо; «Ланифер» едва покачивается на стояночных якорях, собака Кора (она, едва заметив с маячного утёса вдали нашу яхту, примчалась в посёлок и с тех пор ни на шаг от нас не отходит) валяется на крыше рубки и улыбается на свой собачий манер. Мы с Петром сидим вот и сейчас мы сидим, скрестив ноги по-турецки, на полубаке и латаем стаксель при помощи заплат, вырезанных из грота — сам он ремонту не подлежал, разобранный на полосы бешеными шквалами на Фарватере. стаксель. Небо над головами по тропически бездонное, лёгкий ветерок разгоняет зыбь на океанском просторе, шелестит широченными листьями пальм на берегу.

— Что, вот так, до самого Панамского канала и пили? — я недоверчиво покачал головой. — Нет, я понимаю, в свои тридцать ты и не на такие подвиги был способен, но сейчас-то, в твои шесть с хвостиком десятков?

— Сам же сколько раз повторял, что здешний воздух полезен для здоровья и способен омолаживать. — Казаков сделал круговой жест кистью с нацепленным на неё гартаманом, имея в виду и остров Валуэр и всю окружающую его действительность. — И не путай термины. «Бухать» — это от скуки или для пущей полноты жизни, а мы пили. За Романа, Рамона то есть, не скажу — но если бы я тогда протрезвел хоть на минутку, то сам бы за борт прыгнул, с колосником на шее, горелым и ржавым.

— Что, так скверно?

— А ты как думал? Второго Маячного Мастера за какой-то месяц отправить на тот свет собственными руками! А дальше что — бог троицу любит?

— Ну, всё же не совсем собственными… — неуверенно отозвался я. — Этот, на Ньюфаундленде, сам с башни сиганул, никто его в спину не подталкивал.

А бумаги, по которым он должен был в Зурбагане пойти под трибунал Гильдии — кто ему зачитал? Видел бы ты, как он среагировал, словно сдувался с каждым словом, под конец будто бы вдвое усох, глаз ни разу не поднял… А я, сволочь, позёр, ещё и добавил какую-то пафосную херь, вроде 'Это несмываемый позор на самой должности Маячного Мастера, из-за вас на Земле будет теперь на один маяк меньше… а ведь сам незадолго до того радовался, что задумка наша удалась! И ведь как удачно всё склалось: Кейп-Спир, лишившийся и смотрителя и зеркал, способных отражать свет зурбаганского Маяка, неизбежно будет вычеркнут из Реестра и превратится в самый обыкновенный навигационный знак, интересный, разве что, местным рыбакам да любителям экстремального яхтинга… Но кто ж знал, что для него в этом маяке вся жизнь? Оказывается, он, как и мастер Гивс, получил эту должность по наследству от отца, а тот от деда…