Таможня дает добро
Шрифт:
Казаков посмотрел на часы — из отпущенных ему двух часов прошло уже семь минут — закурил, подтащил к пьедесталу лавку и принялся раскладывать на ней извлечённые из рюкзака инструменты. О том, что стоило бы запереть ведущую в зал дверь, или хотя бы подпереть её парочкой сундуков, он не подумал.
Следующие полчаса со всей ясностью продемонстрировали — о незаметном, не оставляющем следов вскрытии, можно забыть. Глубокие щели на бронзовом корпусе оказались такими узкими, что в них не влезал даже кончик ножа; нажатие на многочисленные кнопки и рычажки тоже ничего не дали. Ни головок винтов, ни штифтов, которые можно было бы утопить, чтобы снять одну из боковых панелей, он не нашёл, хотя и осмотрел каждый квадратный сантиметр поверхности в сильную лупу. Оставался единственный вариант — шумный, грязный, не оставляющий
Что ж, нет, так нет, не очень-то и хотелось… Казаков выкурил сигарету — надо было унять дрожь в руках, — выбрал подходящий участок на боковой панели так, чтобы, не дай бог, не зацепить один из отчеканенных на бронзе значков. Надвинул на глаза очки-гогглы с кожаными, плотно прилегающими к лицу наглазниками, и потянулся за лежащей на лавке болгаркой.
* * *
Пронзительный визг болгарки забивал все звуки, и потому Казаков не услышал, как от с треском распахнулась дверь, и обернулся только на гневный рык мастера Гивса. И повернулся ровно в тот момент, когда Маячный Мастер ворвался в Зал Коллекции — багровый, свирепый, готовый рвать, метать и сокрушать наглеца, покусившегося на святая святых. На миг в зале повисла тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием да лёгким жужжанием электромотора; Пётр открыл рот для сакраментального «Это совсем не то, что вы подумали!..» — и не успел. Гивс рванул с шеи «собачий» медальон — цепочка лопнула, звенья со звоном покатились по каменным плитам пола, — вскинул кулак с зажатой в нём безделушкой над головой. И каркнул что-то на незнакомом языке. Сквозь пальцы сверкнула красная вспышка, зал наполнился низким звоном, в стенах открылись четыре ниши, и из-за отодвинувшихся дубовых панелей выбрались четыре существа.
…Или… не существа? Морды, бока были составлены из клёпаных бронзовых пластин, четыре лапы блестели гидравлическими цилиндрами и витками мощных пружин. В глубоких прорезях, заменявших глаза, светило багровым, и отблески отражались на бронзовых полированных клыках, отчего те казались покрытыми кровью. Поначалу механические псы — именно такой термин сразу пришёл Петру в голову, — поначалу двигались несколько замедленно, даже неуклюже, скрипя при каждом шаге — словно разминая свои металлические сочленения, слишком давно пребывавшие без движения. НА с каждым шагом твари — механизмы? — восстанавливали утраченную гибкость; вот они уже разошлись полукругом, охватывая нарушителя с боков. Пётр, наконец, сообразил, что целью готовящейся атаки станет именно он, отшвырнул болгарку и заскрёб ногтями по крышке маузера. Гивс снова каркнул что-то неразличимое — в голосе явственно угадывалось злорадство, — и тут на него со спины обрушился Сергей. Рукоятка зажатого в кулаке пистолетикаударила Маячного Мастера сверху, согласно заветам лейтенанта Таманцева, чуть правее макушки. Герой богомоловского «Момента истины» не подвёл — Гивс мешком осел на пол, медальон из разжавшейся ладони полетел к ногам Казакова.
Впоследствии, когда он в сотый раз восстанавливал в памяти этот эпизод, то так и не смог понять, почему ствол пистолета — длинный, с широкой мушкой на кончике — дёрнулся не навстречу механическим тварям, а в сторону катящегося по полу медальона. Но факт есть факт — знаменитое изделие «Маузерверке» трижды плюнуло огнём, затвор трижды отскочил назад, выплёвывая дымящиеся гильзы 7,63 x 25 мм — и первая же пуля угодила в точности в центр медальона, в оскаленную пасть собаки, изображённой на медальоне. Пуля пробила бронзовый кругляш насквозь и с визгом срикошетила от гранитных плит; простреленный кругляш взлетел на полметра и канул за сундуками с экспонатами.
Следующие три пули Казаков выпустил в ближайшего пса, но те, к его удивлению, не оказали на того особого действия –разве что высекли снопы искр из, покрывающих морду металлических пластин. Все три механические твари замерли, словно разом превратились в бронзовые статуи, и даже кровавый отсвет в щелях-глазницах вроде бы потускнел. В зале повисла давящая тишина, и только над срезом ствола курился
прозрачный дымок, сливаясь с плавающими под потолком слоями голубого дыма от сгоревшего металла и сигарет. Ковыряясь с копией источника. Казаков выкурил ихне меньше полудюжины, и запах «Ури Бельграва», которым он набивал свои самокрутки, смешивался с пороховой вонью сгоревшего пороха и запахом горелого металла.* * *
— Вроде, жив… — я опустившись на колени, перевернул лежащего ничком Гивса и положил ладонь на шею, нащупывая пульс.– Боялся, не рассчитаю, череп проломлю…
Казаков сел прямо на разложенные по скамье инструменты. Ноги, внезапно сделавшиеся ватными, не держали.
— Откуда он вообще тут взялся? Ты же обещал — полтора часа…
— Так полтора и прошло! — Я продемонстрировал циферблат извлечённых из кармана часов. — Удерживал, как мог, не вязать же его было! Ты лучше скажи — как догадался стрелять по медальону? Я, как эти твари повылезали, чуть не обделался от страха!
Казаков посмотрел на неподвижных механических псов.
— Понятия не имею. Вижу — светится, ну и пальнул… А это вообще что такое? Они живые?
— Спроси чего полегче. Мастер Валу, вроде, упоминал о мире, где таких то ли делают, то ли выращивают. Но вывозить их оттуда запрещено правилами Гильдии, это я точно помню.
— Значит, контрабанда?
— Или экспонаты коллекции. Может, они тут уже лет двести стоят?
Может, и так… Сергей поднялся с колен и подошёл к Источнику. От механических псов он старался держаться подальше.
— Как у тебя-то с дела-то? Нашёл что-нибудь?
— Нет, только начал вскрывать боковую стенку, когда вы…
Остаток казаковской фразы заглушил протяжный скрип. Одна из собак — та, в которую стрелял Казаков, — повернула металлическую башку и уставилась на обидчика. В щелях глаз разгорались кровавые огоньки, блестящие поршни, заменявшие механической твари мускулатуру, с шорохом втянулись в цилиндры.
Гр-р-ах!
Гр-р-ах!
Гр-р-ах!
Гр-р-ах!
Казаков, так и не успевший убрать маузер в коробку, четыре раза подряд нажал на спуск. Собака присела на задние ламы и было видно, как на грудных бронзовых пластинах одно за другим возникают тёмные отверстия. Из одного брызнула струйка ярко-зелёной жидкости, тварь со скрежетом сдвинулась — и снова замерла.
Вторая собака только начала двигаться, но тут уж я не стал теряться. Шагнул к ней, вложил в какую-то выемку бронзовой башкистволы «дерринджера» и выстрелил. Две пули немаленького калибра вынесли заднюю стенку металлического черепа, разбрызгав по залу подозрительно-зелёное содержимое. Отшвырнул бесполезный пистолетик и подхватил тяжеленную дубовую скамью.
— Пётр, вали остальных! Мы их сейчас…
Атаки не последовало. Две уцелевшие собаки развернулись на месте и одновременно бросились на лежащего на полу Гивса. Две пули, оставшиеся в магазине казаковского маузера, их не остановили — одна скользнула по боку одной и ушла в потолок, вторая вообще прошла мимо, — и твари с двух сторон вцепились в Гивса. Я с размаху снёс скамьёй одну их собак — та отлетела к стене и с лязгом врезалась в гранитную кладку. Но бронзовым суставам это было как слону дробина — тварь вскочила, скрипя повреждёнными суставами, и снова бросилась на свою жертву, даже не повернувшись в мою сторону. Похоже, мы Петром были ей больше не интересны — как и её товарке, как раз вырвавшей горло у несчастного Маячного Мастера.
Тело Гивса содрогалось в предсмертных конвульсиях, из разодранного горла фонтанировала алая артериальная кровь. Петр клацал затвором, в попытках вогнать новую обойму в магазин. Вогнал, вскинул маузер, и…
Ещё десять выстрелов, ещё три или четыре взмаха лавкой — и последняя механическая псина превратилась в груду металлолома. Пётр, оглядев дело рук своих, опустился — на этот раз, на пол. Меня хватило лишь на то, чтобы поставить на пол так хорошо послужившую мне лавку и усесться на верхом.