Таможня дает добро

Физиономия Казакова прямо-таки лучилась самодовольством.

— Да, я им воспользовался для того, чтобы расшифровать часть — увы, совсем незначительную — оставшихся записей, с остальными ещё предстоит поработать… Вот, глянь, я распечатал…

И он положил поверх дневников несколько листков — белая мелованная бумага и текст из лазерного принтера явственно указывал на их «высокотехнологическое» происхождение. А ещё несколько часов спустя, мы были в порту Зурбагана — убеждали латыша Валдиса бросить все дела и, отыскав подходящего лоцмана, отправляться как можно быстрее на Землю. Там, на Онежском озере, возле маяка на мысу Бесов Нос ждала на якорной стоянке яхта «Ланифер» — та самая, которую я прямо сейчас вёл к одинокой скале с Маяком.

* * *

Если не вдаваться в подробности, то дело обстояло примерно так.

Записи Лоцмана, которые мы с Петром нашли в подвале сгоревшего дома, содержали сведения о его попытке изготовить новый Источник, копию того, что когда-то Ури Бельграв заложил в фундамент зурбаганского Маяка, создав тем самым сеть соединяющих миры Фарватеров. Что подвигло Лоцмана взяться за это дело, где он добыл всё необходимое для работы — в расшифрованной части записок об этом не было ни слова. Зато там оказалось то, из-за чего мы и бросились, сломя голову, по Фарватерам в этот далеко не самый гостеприимный мир.

В прошлый, и пока единственный раз я побывал здесь как ученик лоцмана, сопровождая Валуэра — он тогда привёл по Фарватеру из Зурбагана большую пятимачтовую баркентину «Кариндар» с грузом деталей механизмов, оружия и машинного масла. Назад предстояло идти, под завязку набив трюмы тюками шерсти, главного местного экспортного товара, из которого в Зурбагане выделывали великолепные ткани, пока «Кариндар» стоял под разгрузкой и погрузкой, мы с мастером Валу воспользовались свободным временем и навестили его старинного знакомца, местного маячного мастера. Уж не знаю, о чём эти двое говорили, запершись в его комнате на самой верхушке башни, что помещалась под огромным маячным фонарём; сам же я, чтобы убить время, рассматривал коллекцию мастера Гивсом (так звали смотрителя Маяка), в которую помимо массы действительно уникальных экспонатов входила копия Источника — увы, недействующая. Именно с её помощью мастер Валу продемонстрировал мне последовательность действий по «активации» настоящего, действующего образца, что впоследствии нам с тобой и пригодилось; о копии же я и думать забыл, как и о её владельце.

Как выяснилось — напрасно. Из расшифрованной Казаковым части записок со всей непреложностью следовало, что эту копию изготовил тот самый Лоцман, а сказка о том, что это работа знаменитого зурбаганского мастера, попавшая в этот мир лет пятьсот назад, с первыми поселенцами — она сказка и есть, красивая легенда, предназначенная для того, чтобы скрыть истинное её происхождение. На самом деле это был результат первой, неудачной попытки Лоцмана создать действующий Источник. Убедившись, что настраивать и переделывать опытный образец — не более, чем пустая трата времени, он отставил его в сторону и взялся за новый, с которым и добился успеха. Забракованный же экземпляр Лоцман отдал своему старинному другу, маячному мастеру, предварительно спрятав в двойной стенке записи, чертежи, расчёты — словом, всё то, что касалось изготовления Источника. Включая (возможно!) и порошок из сушёных жаб и свитки заклинаний — или что ещё нужно для этого, несомненно, магического артефакта?

Мы сейчас можем только гадать, знал о неё новый владелец об этой «начинке», или Лоцман не посчитал нужным о ней сообщить. А вот что известно наверняка — так это то, что маячный мастер дожил до весьма преклонных лет и, умирая, оставил копию своему единственному сыну — вместе с богатейшей коллекцией навигационных инструментов и должностью маячного мастера, переходившей в этой семье по наследству.

Надо ли уточнять, что звали этого сына Гивс, а маяк, перешедший под его опеку после кончины родителя — тот самый, к которому сейчас подваливал, борясь с крутой зыбью, наш «Ланифер»…

* * *

— Как думаешь, что всё-таки Тиррей хотел тебе сказать? — спросил Пётр. Я едва не поперхнулся от неожиданности.

— другого времени не нашёл, чтобы поинтересоваться? Вали, вон на бак с отпорником, подходим же!..

— Успею. — Пётр набычился. — А ты от ответа-то не уходи! — Ведь явно было у парня что-то, а ты его даже слушать не стал!

— А когда было слушать-то? Мы уже и с якоря снялись, а тут он подгребает на надувнушке: «дяденька Лоцман, погодите, у меня дело, важное!..» Раньше, что ли, не мог?

— Может и не мог. Мы сколько на острове пробыли, после того, как пришли с Бесова Носа — час, два? А если он был, скажем, в горах, или на другой стороне лагуны? Вполне мог и не успеть…

— Ну, не успел и не успел, сам, значит, и виноват. — я пренебрежительно фыркнул. — Что бы у него там ни было, пару суток оно подождёт. Вот вернёмся — всё и расскажет…

Я мог сколько угодно изображать уверенность и равнодушие, но… Фитильщик Тиррей, один из самых надёжных наших помощников, выполнял, кроме массы иных поручений, одну весьма важную задачу. Через своих друзей по цеху фитильщиков (так в Зурбагане называли мальчишек, обслуживающих фонари на бакенах, обозначающих зоны «Прибытия» и «отбытия») он организовал слежку за некоторыми персонами. В них мы подозревали — и увы, не без оснований! — заговорщиков, успевших доставить нам немало неприятностей.

То, что сам Тиррей почти безвылазно торчал на острове Валуэр, а его «агентурная сеть» действовал на другом конце Фарватера, нисколько делу не мешало. Скрыть что-то от малолетних соглядатаев было решительно невозможно; собранные сведения они передавали через матросов судов, курсировавших между Зурбаганом и Миром Трёх Лун. А когда я спросил, почему бы не передавать её непосредственно Бонифатьичу или тому же Валдису, когда те оказывались в Зурбагане — Тиррей лишь усмехнулся и ответил, что не хочет светить своих «агентов». Я не спорил — доклады от него поступали регулярно и мне оставалось на досуге их читать, обдумывать и осмысливать. «На досуге» — потому что последние три-четыре месяца ничего стоящего в сети Тиррея не попадалось, потому я и не стал его слушать, когда выводил «Ланифер» из лагуны. Отделался, помахал на прощание рукой, крикнул что-то типа «Не сейчас, вот вернёмся — тогда, а сейчас никак…» Может зря, может, у парня действительно было что-то важное?

Ладно, чего уж теперь гадать… Серая громада утёса нависала над нашими головами — верхушки мачт едва-едва доставали до уровня основания маячной башни. Яхта обогнула скалу, от которой в море выдавался волнолом, сложенный за огромных глыб. За ним в крошечной искусственной лагуне виднелась дощатая, на сваях, пристань, возле которой покачивался на волнах маленький, выкрашенный в зелёный цвет, ялик. Я двинул на себя рукоятку газа — дизель под палубой застучал тише, — и повернул штурвал, направляя «Ланифер» к проходу в волноломе

* * *

Расстояние от пристани да планширя уменьшилась до двух метров… полутора… метра. Когда полоса воды сократилась до полуметра, Казаков, стоящий на полубаке, упёрся в доски с отпорным крюком, я повернул рычажок зажигания. Дизелёк под палубой, стучавший на холостом ходу, утих, и я перепрыгнул с борта на пирс. Пётр швырнул сначала кормовой, а потом и носовой концы; намотав их на чугунные кнехты, я шагнул назад, оценивая проделанную работу.

— Прилив тут высокий? — осведомился Казаков. — Если застрянем в гостях у мастера Гивса — как бы не накренило швартовыми концами…

— А его тут вовсе нет. — сообщил я. — Такой уж мир, без луны, которые нагоняли бы приливную воду. Пристань на стороне утёса, обращённой к берегу, большой волны тут быть не может, да и волнолом вполне себе защищает.

Действительно — несмотря на то, что ветер разошёлся, и за островом гуляли полутораметровые волны, в крошечной гавани у подножия утёса, образованной сложенным из каменных глыб молом, было спокойно. «Ланифер» слегка покачивался, сплетённые из тросов кранцы (никаких пошлых покрышек!) мягко стукались о сваи.