Таможня дает добро
Шрифт:
— А домика смотрителя нет. — Пётр стоял на палубе, задрав голову, и разглядывал вырубленную в скале тропинку, ведущую наверх, к основанию маяка. — Он что, прямо в башне живёт?
— Именно. На первом и втором этажах у него кладовая, кухня и комнаты для гостей, а сам он обитает в маленькой комнатке под самой площадкой с маячным фонарём. Лестница снизу ведёт туда внутри башни, а чтобы подняться на площадку — нужно выйти на балкон и по железной лестнице карабкаться на самую верхотуру.
— А коллекция где? Ты, помнится, говорил, что под неё отведён целый зал?
— Третий уровень башни, над кухней. Экспонаты коллекции хранятся в застеклённых то ли витринах, то ли сундуках, на
— И как мы до него доберёмся?
— Так же, как и в прошлый раз. Я буду заговаривать Гивсу зубы — есть одна тема, должно прокатить, — а ты, пока нас не будет,вскроешь эту штуку и заберёшь бумаги… или что ещё там спрятано?
— Порошок из сушёных жаб и свитки заклинаний. — с ухмылкой заявил Пётр. — Источник — это же магический артефакт, верно? Значит, и компоненты должны быть такие же…
— Увы, об этом Лоцман упомянуть забыл. Написал только, что надо вскрыть заднюю двойную стенку, там всё и помешается…
— Вот смеху-то будет, если окажется что владелец давным-давно обнаружил тайник и вычистил его содержимое. Или хотя бы забрал из этого зала и заныкал поглубже…
— Это с какого перепугу? — удивился я. — Сто лет без малого он там стоял, а теперь ни с того ни с сего — перепрятывать?
— Ну… — Пётр задумался. — Помнишь, за бумагами Валуэра кто-то охотился помимо нас? Гивс мог об этом узнать и принять меры.
Я покачал головой.
— Ерунда, ты уж извини. Ему никак не могло быть известно, что копия Источника так важна, что из-за неё кто-то полезет в башню. Скажу больше:Гивс вообще не считал его особой ценностью — так, курьёз, подделка…
— Что ж, пожалуй… — Пётр, кряхтя, перелез с дорки на палубу.- Годы, чтоб их… это тебе хорошо, прыгнул и готово…
— Не прибедняйся, а? — я ухмыльнулся. — На острове по три раза на дню слезаешь со своего утёса а потом обратно забираешься. А во-вторых — как ты собираешься вскрывать копию Источника? «Маузер»-то вряд ли поможет…
В ответ он продемонстрировал извлечённый из кармана лезермановский нож-мультитул.
— Неплохо, но недостаточно. Это тебе не заклинивший ящик письменного стола вскрыть, там листовая бронза и заклёпки размером с пятак. Без монтировки и аккумуляторной болгарки никак. Так что — полезай обратно, в каюте, в рундуке есть всё, что нужно. Да и учти: сработать лучше так, чтобы никто не заметил, что эту штуку вскрывали… хотя бы какое-то время.
— После болгарки-то? — Пётр хмыкнул. — Мечтать не вредно… ладно, постараюсь что-нибудь придумать. Ты, главное, постарайся подольше продержать Гивса на верхушке маяка. Ветер усиливается, волны бьют в основание утёса — за их шумом, глядишь, ничего и не услышит…
Я кивнул.
— Постараюсь. А сейчас забирай сумку с инструментами и пошли. Хозяин наверняка давно уже нас заметил, и теперь ждёт, когда мы сами к нему поднимемся.
VI
Смотритель Маяка дождался, пока гости поднимутся от пристани и встретил их на пороге своей башни. Особого радушия он при этом не продемонстрировал — а может, Казаков просто не разглядел его на выдубленной океанскими ветрами и сморщенной, словно печёное яблоко, физиономии смотрителя Маяка? Гивс пропустил визитёров и вслед за ними поднялся на пять лестничных пролётов верх. На третьей по счёту площадке они задержались, чтобы перевести дух. Казакову подъём дался особенно трудно — крутые, очень высокие
ступени, едва освещённые светом редких масляных фонарей, вымотали его похлеще каменистой тропы, по которой по три раза на дню карабкался на свой утёс.— Здесь у меня зал с Коллекцией. — он показал на среднюю из трёх выходящих на площадку дверей. — пусть ваш спутник тут осмотрится, подождёт, пока мы поговорим о дела. Только не трогайте ничего!
— Не буду. — согласился Пётр. — Я что, не понимаю? Ценности, и всё такое…
— А что это вы с поклажей? — Гивс кивнул на казаковский рюкзак. — Задержаться собираетесь? Тогда я сперва подготовлю гостевую комнату — она тут же, на этом уровне, — а уж потом можно и о делах…
И ткнул узловатым коричневым в правую дверь. Ноготь на пальце был жёлтый от табака, потрескавшийся, неровно обгрызенный, а в трещинах кожи было что-то чёрное — то ли угольная пыль, то ли смола. Этими пальцами он то и дело поглаживал большой медальон, висящий на шее, на толстой цепочке из красновато-жёлтого металла.
Медальон был сделан из бронзы массивный, на вид очень старый. В углублениях и многочисленных царапинах зеленела патина, рисунок — вернее сказать барельеф, изображающий оскалившегося пса — был, наоборот вытер до желтизны от постоянных соприкосновений с одеждой. Казаков пригляделся — морда пса была составлена из выпуклых металлических пластин, а в глазницах тускло поблёскивали красные камешки. На миг они вспыхнули багровым, и тут же погасли — на это краткое мгновение Петру показалось, что пёс ощерился, ещё сильнее обнажая блеснувшие кровавым отсветом клыки.
Он помотал головой, гоня видение прочь. В самом деле, что за вздор — это всё лампы, развешанные по периметру круглого зала, их свет заставил зловеще сверкнуть камешки, украшающие гивсову побрякушку…
— Здесь эти комнаты, аккурат под нами, над кухней. — повторил Гивс. Внимания гостя к медальону он не заметил. — Только, простите уж, сыро там, холодно. Я их давненько уже не протапливал, не для кого было стараться, гости у меня нечасто бывают…. Ставни на окнах закрыты, но всё одно — придётся камин разжигать, а уголёк-то снизу таскать, в комнатах его нет. Справитесь?
— Незачем, мастер! — жизнерадостно отозвался Сергей. — Мы, собственно, ненадолго, поговорим — и назад, у нас ещё в городе дела. А что до поклажи — это вам, из Зурбагана…
Казаков стащил с плеча «поклажу» — на самом деле, детский брезентовый рюкзачок, прихваченный ещё с Бесова Носа, — и извлёк на свет две жестяные банки с табаком. На каждой красовался изображение старика лоцмана с трубкой в зубах на фоне моря и маячной башни. Чуть ниже по-зурбагански было написано: «Лучший трубочный».
— «Ури Бельграв»! — похвастался Сергей. — Купили в лавочке на улице Полнолуния, там он наилучший. Хозяин смешивает его из пяти сортов табака, причём листья он самолично сушит, предварительно обработав по своему, особому какому-то методу. Говорит — табак за что не заплесневеет и аромата не потеряет, хоть десять лет храни!
Две внушительные, не меньше литра каждая, банки табака, носившего имя основателя Лоцманской Гильдии, самого, наверное, знаменитого персонажа во всей долгой истории Зурбагана, они закупили перед тем, как покинуть город. «Если память мне не изменяет, мастер Валу привозил Гивсу такой, когда мы его навещали… — сказал Сергей. — И в таких же точно жестяных банках. Вот и мы прихватим — а то как-то некомильфо являться в гости без подарка, а потом ещё и копаться в вещах хозяина!..»