Танцующая с волками
Шрифт:
– Не ожидал, что ты так легко согласишься быть в кандалах, – ликант скептически хмыкнул.
– А может, мне такое нравится, – нахально ухмыльнулся Рой.
– Не сомневаюсь, – едко бросил в ответ Ульрих, подходя к двери. – Спускайтесь ужинать.
Серебристая дорожка, дрожащая от ветра на водной глади, поднимается до самой луны. Он мог бы пойти по ней туда, где пустота и холод. Туда, где получится затушить этот пожар ненависти и хоть на мгновение обрести покой…
Располовинь сердце моё, располовинь,
Одну из половин себе забери.
Освободи кудри свои, освободи.
Где-то
Здесь никого нет, они далеко позади.
Перед глазами мелькает тень. Резкий бросок, и истошный вопль оглушает, заставляя яростно впиваться в нежную плоть. Кости хрустят на зубах, скрипят сухожилия и хрящи. Кровь орошает траву, её вкус сладок, он утоляет жажду. Неуёмную жажду, что стянет горло с новой силой с приходом рассвета.
Луна по-прежнему висит над головой, освещая поле боя. Он спотыкается о длинную жердь, обтянутую тряпицей и обутую в сапог. От нее несет потом и смертью. Луна улыбается, незримая свидетельница его безумия. Её взгляд – холодный и серый – преследует по пятам.
Этот взгляд.
Он видел его сотни раз, но точно во сне.
Засыпай, я буду здесь,
Ничего не бойся.
– Привет… – детская улыбка сияет солнечным зайчиком.
Серые глаза светят ярче звёзд, и темнота вновь настигает сознание, заставляя рвать на части всё, что попадётся на пути. Трещат разрываемые на части сплетения мышц. Перед мордой вновь мелькает взгляд.
Этот взгляд.
В темноте есть лунный свет,
Нам не надо солнца.
Луна со смехом скрывается за чёрными тучами, а небо окропляет вязкая краснота. Сотни светлячков вокруг мерцают слишком ярко, жужжат, заползают под кожу, чтобы там жалить нещадно. Его тело горит, злоба заливает глаза алым.
Её глаза.
– Уходи! Ты понял меня? Прочь!
Глухой рокот зарождается где-то в грудной клетке, там, где спрятано главное, забытое, оставленное. Он ускользает под землю, впитывается в корни, и расцветает первой зеленью на деревьях, заставляя пространство рябить от ненависти.
Не разбуди зверя в лесу, не разбуди.
– Уходи!
Этот взгляд. Он давит, заставляя прижимать уши и съеживаться до размеров песчинки. Подчиняет, опутывает, принуждает…
Так же, как и её.
Цветы не обрывай, заметай следы.
Они сливаются в единое целое – оборотень и девушка. Его рука скользит по тонкой, изящной шее, чтобы следом спуститься к груди. Глаза в глаза, губы в губы, но всё, на что хватает сил, – броситься вперёд, чтобы развести, разделить и сомкнуть зубы на горле ликанта. Изорвать в клочья, напитаться кровью…
Освободи кудри свои, освободи.
Жаль, я не
знаю, сколько там еще впереди [20] .Хриплый стон вырвался из горла, и Рой дёрнулся всем телом, выныривая из поглотившей его черноты.
– Тише, всё хорошо, – послышалось где-то над головой, и крепкие путы, обвившие лицо и шею, чуть сжались и вновь ослабли, превратившись в девичьи руки. – Это был сон. Просто сон.
Оливия осторожно провела ладонью по влажному от пота затылку и шее, продолжая шептать что-то утешающее, и Рой почувствовал, как от этого невесомого прохладного касания исчезает дрожь, охватившая всё тело.
20
Песня Marytale – «Засыпай».
– Это ты пела? – пробормотал он, едва узнавая собственный голос, что звучал будто издалека.
Оливия смущённо кивнула:
– Да, Роуз, когда была маленькая, успокаивалась и засыпала только под эту колыбельную, – она усмехнулась. – Пришлось попросить старуху научить меня.
– Красивая, – прошептал Рой и прикрыл глаза, наслаждаясь этим странным волнующим ощущением.
Её пальцы легко проходили сквозь короткие пряди волос, чуть щекотали висок и спускались по щеке, словно собирая липкую паутину преследовавшего его кошмара, но тот казался слишком реальным, чтобы оставаться лишь сном.
Ладони непроизвольно сжались в кулаки, и он почувствовал, что стягивающих запястья оков, которые Ульрих защелкнул на нем, когда все отправились по своим спальням, больше не было. Протянув ладонь, он неуверенно коснулся бедра Оливии и, не встретив сопротивления, прильнул к её телу, сжимая в объятиях и думая о том, что больше не отпустит. Только не сейчас. Оливия на мгновение замерла и тоже обняла его крепче.
– Все хорошо, – она нежно прижалась губами к его лбу. – Я с тобой.
Сколько они пролежали так, он не смог бы сказать, потеряв счёт времени. Порой ему казалось, что он вот-вот провалится в сон под тяжестью усталости и переживаний, свалившихся на него за один день. Мерное дыхание спящей в его руках Оливии и ровный стук её сердца убаюкивали, даря такое необходимое, но хрупкое спокойствие, вот только Рой понимал, что уже не уснёт.
Стоило лишь на мгновение прикрыть веки, и из темноты вновь появлялся он – чудовище, поглотившее разум, захватившее контроль над чувствами и телом. В голове снова и снова вспыхивала мысль, которую Рой пытался отогнать весь день: а что, если зверь одержит верх? Что, если он не сможет ему сопротивляться и вновь обратится в монстра, пылающего ненавистью?
От картин, созданных воображением, спину прошиб ледяной пот, и он невольно вздрогнул, едва не разбудив Оливию. Она что-то пробормотала во сне и вновь прижалась к его плечу. Рой посмотрел на неё и зажмурился, тряхнув головой, стараясь избавиться от её истерзанного видения перед глазами.
Память играла с ним злую шутку, подбрасывая смутные образы тех, кому не поздоровилось оказаться на пути дикого зверя. Перед мысленным взором мелькнули блестящие на солнце рыжие кудряшки. Что, если он перестанет различать, кто стоит перед ним, и снова нападет?
Он осторожно приподнялся на кровати, вытянув онемевшую ладонь из-под спящей Оливии. Пружины матраса тихонько скрипнули, когда он поднялся на ноги и подошёл к окну. Бледный диск луны показался из-за деревьев, освещая пологий спуск к реке. Рой прищурился, разглядывая немое безмолвное светило, ожидая, что оно вот-вот повернётся к нему другой, кровавой стороной, так хорошо знакомой зверю.