Театральные подмостки

Бортали-Мирская надменно приосанилась, сцепив вытянутые руки перед собой, и сказала:

– - Ну вот, Иван Михайлович, и сбросили лишний богатый витаминами и минералами жирок. Не ожидала, что вам удаться выйти из образа.

– - Ваня -- прекрасный актёр, -- заступилась за меня Ольга.
– - Дар перевоплощения у него -- в крови.

– - Ну... да... Мы тут все видели, как он перевоплощается.

– - О чём вы, Лидия Родионовна? Любовь преображает -- что ж в это плохого?

К нам подскочила неизвестная мне полная женщина, увешанная маржанами -- крупными алыми бусками в десять рядов. Она, на удивление резвая и озабоченная, беспрерывно суетилась и тяжело дышала, а лицо её покрывали пунцовые пятна.

– - Скоренько, скоренько, времени нет...

– - торопила она.
– - Кроватку -- в сторонку, а сами проходите в зал за гостевые столики.

Все послушно тронулись, а я так и сидел в больничной пижаме на кровати, отрешённо вспоминая только что увиденный сон. Я думал о Ксении и о её дочке, которую мы рвали с мясом на этом чудовищном суде. Кто же эта девочка? На спектаклях её не было. А может, это всего лишь актёрская игра? Моя душа вообще всего "Ревизора" одна сыграла. Может, и душа Ксении также придумала себе дочку. Некое сумасшествие, которое в тустороннем мире обретает реальные облики. Я где-то читал об одной сумасшедшей, которая считала, что у неё любимый муж и двое детей. И доктор не хотел её лечить, потому что она была счастлива в своём вымышленном мире. И если бы она выздоровела -- а ей было уже за сорок, -- вряд ли ей удалось бы создать семью и родить детей. Наверное, у этой женщины где-то в виртуальной, постановочной жизни была семья -- муж и двое детей, и её сознание "сконцентрировалось" в той реальности.

– - И вы тоже проходите, -- обратилась ко мне дама с бусками.
– - Гости у нас все в зале.

Бересклет шутейно погрозил пальцем.

– - Опять вы всё напутали, Антонина Денисовна: Ванечка не гость, а виновник торжества.

– - Ой, извините, не узнала, -- всплеснула руками женщина, и лицо её расплылось в слащавую улыбку.

Санитары уволокли кровать на арьерсцену. На подмостки набежали музыканты и принялись устанавливать аппаратуру, настраивать гитары. Геранюк завёл разговор с клавишником. Возле правых кулис чудесным образом появилось белое, как сама любовь, фортепьяно -- должно быть, для серьёзной музыки.

Я угодил за один столик с Ольгой Резуновой и Алаторцевым. Один стул у нас поначалу был свободный. Ольга старательно отгоняла всех, кивая на то, что, дескать, ждём дорогого гостя. Но приме Лидии Бортали-Мирской отказать не посмела.

Все расселись, и пришло время сказать нетленные слова в помин моей души. Толкнули Аркашу Стылого, как самого красноречивого и народного. Поднялся он, сумрачный и серьёзный, и странную пафосную речь грянул:

– - Сегодня мы справляем сорок дней, как отмучился наш всеми любимый Иван Бешанин. Как это здорово, когда человек, намаявшись в житейской бестолочи, оказывается в кругу самых дорогих и близких ему людей. И как же прекрасно осознавать, что его больше нет с ними... Когда Иван Бешанин скоропостижно покинул сцену, никто билетов не сдал...

– - Потому что билетов не было...
– - весело крикнул Вася Глинский.

Аркаша и глазом не моргнул.

...-- Своё горящее сердце Иван Бешанин целиком, не скупясь, положил на алтарь искусства! Это не громкие слова! Все мы знаем, что самое дорогое в жизни -- это животворящая сила творчества! Человечество знает немало примеров, когда безудержная, всепоглощающая, несокрушимая вера в искусство вдохновляла народы на великие подвиги, сплачивала всех воедино в великую силу. Но также человечество знает великое множество случаев, когда человек, теряющий связь с высоким культурным наследием, терял смысл жизни и даже кончал жизнь самоубийством. И как же повезло человечеству, несказанно повезло, что уходят такие, как Иван Бешанин, не позволяющие торжествовать добру над злом... Так выпьем же за неопалимый дар великого актёра Ивана Бешанина!

Выпили, не чокаясь, и покатились в мой адрес лестные эпитеты и слащавые комплименты, странные и двусмысленные.

– - Ты неплохой актёр, сынок, -- сказал Николай Сергеевич и тотчас же выпил. Вытер усы и бороду и добавил: -- Всевышний режиссёр, возможно, тобой и недоволен, зато Художественный оформитель, думаю, тобой гордится. Надо отдать должное: ты гармонично влился в антураж бренного мира.

– - Уже вылился...
– - сказала Ольга.

– - Ничего, зато след оставил.

– - Жидкости следы смывают, а не оставляют...

За столом принялись утончённо перемывать мои косточки, вспоминая мои "достижения" и огрехи. Особенно с упоением старалась наша прима. А я всё искал глазами Ксению, и мне было ровным счётом всё равно, что вокруг меня все сгогатывают и тычут пальцами.

После вдохновенной речи Стылого на авансцену вышел известный певун Георгий Гипс. Он вцепился в микрофон обеими руками и завыл песню, временами переходя на омерзительный кошачий визг, ну, ту самую, знаменитую, с надрывом:

Он не видел пути, не знал горя и зла,

Никогда не любил, никогда не страдал!

Я молчал и с тоской смотрел на чавкающих, хлюпающих и хрюкающих уважаемых людей. На мои поминки натекли люди известные, богатые и наделённые властью. Влиятельные воротилы из шоу-бизнеса, продюсеры, чиновники, владельцы элитных клубов, знакомый банкир и богатые люди, на чьи деньги снимаются пошлые и заказные гадкие фильмы. Не буду называть их имена и фамилии -- их человек тридцать, язык сломаешь, да и пёс с ними, всё равно это, как я понял, ненастоящие, бутафорские судьбы. Вся моя прошлая жизнь была более-менее связана с этим террариумом единомышленников, с этой глянцевой бутафорией. К ним ко всем я и при жизни не испытывал тёплых чувств -- мы подчас терпим друг друга, чтобы не вывалиться из роскошной телеги. Обидно, конечно, осознавать, что меня всю мою жизнь окружали люди, к которым не было настоящей человеческой привязанности. Наверное, одно из доказательств ценности твоей жизни -- это видеть на этом свете тех, кто тебе дорог и кому дорог ты. У меня же всё получилось иначе.

Но узрел я и отрадные вещи... Такое, наверное, только в тустороннем мире бывает... В земной жизни рядом с денежным мешком -- не важно, старый он или обрюзгший, -- частенько можно увидеть молоденькую красавицу, а то и несколько прекрасных пассий сразу. Здесь же женщины богатых трутней, известных славолюбивых пустозвонов и глумливых кровососов при власти представляли собой печальное и удручающее зрелище. В жизни не видал ничего страшнее... Прямо оторопь пробирает какая-то... Наверное, по всей России столько дурнушек не наберётся, сколько уместилось в моём тустороннем театре. Многие женщины выглядели ещё и намного старше своих ухажёров. Про наряды и говорить нечего: какие-то лохмотья, или вопиющая безвкусица, или вообще непонятно что.

Лишь только наши актрисы глаза радовали, да помреж Лиза Скосырева. Да ещё Алевтина Аркадьевна с Юлей...

Ну да, вы не ослышались, так и есть: на этих сюрреалистичных поминках можно было узреть много странных личностей. За одним из столиков сидели профессор Ламиревский, его дочь Юлия, Алевтина Аркадьевна и Меридов. Это которые из спектакля "Ящик Пандоры". Конечно же, я немало удивился: вроде бы вымышленные персонажи, и вдруг живут какой-то своей отдельной жизнью. Странно, не правда ли? Да и какое отношение они имеют к моей жизни и к моей смерти, чтобы быть на поминках? Стоит от чего задуматься. Воистину неисповедима твердь театральных подмостков!

Меридов и Юлия сидели рядом, но как-то отчуждённо друг от друга. Обои угрюмо ковырялись в своих тарелках, по сторонам не смотрели и совсем не разговаривали. А Ламиревский с Алевтиной Аркадьевной, напротив, вели себя раскованно, всё время шутили и смеялись, с безразличием игнорируя недовольное бурчание и косые взгляды окружающих. На профессора вообще было странно смотреть. Из серьёзного и озабоченного учёного он превратился в смешливого и забавного старичка, в некотором смысле с бесом в ребре. Странная улыбка не слезала с его лица, а в глазах мелькало нечто лукавое и игривое. Он постоянно что-то шептал на ушко Алевтине Аркадьевне, и она светилась от счастья или заливалась краской по самую макушку.