Театральные подмостки

– - Да-а...
– - протянул Бересклет, -- а то ещё в какой-то угол закинет, а там пылища столбом... Забудет, и ищи-свищи.

– - И что теперь делать?
– - вопрошал я.

– - Что тут сделаешь -- накрылась свадьба. Ситуация, конечно, неприятная, но против природы не попрёшь.

– - А как же голова? А если потеряется?

– - А что голова... штука полезная, но не главная... новая вырастит. Само собой время на это надо. Придётся по инстанциям побегать...

Зинаида Альбертовна, вся пунцовая от растерянности, кинулась к нашему столу и сразу набросилась на меня:

– - Я так и знала, что ты нам какую-нибудь гадость подстроишь!

Я удивился:

– - Помилуйте, Зинаида Альбертовна! Причём здесь я?

– - Не надо из меня дурочку делать! Ты меня знаешь! Это твой театр! Развёл тут зверинец!

– - Ну да, это я раньше в зоопарке жил...

– - Он ещё и издевается! Ладно, я с тобой потом поговорю! Твоё счастье, что я доченьку не могу надолго оставить!
– - и покатилась, вся такая возмущённая и озабоченная.

Родственники жениха и невесты посовещались и решили, что уже нет никакого смысла держать голову Шмыганюка на теле невесты. Ну и постановили вернуть её на место. Двое крепких мужчин аккуратно и не спеша с минуту вышатывали голову из хрупкого тела невесты, пока ни послышался характерный щелчок. Голова Шмыганюка -- надо отдать ей должное -- стойко перенёсла эту, видимо, болезненную процедуру, и даже не пикнула. Про тело невесты я вообще ничего сказать не могу. Оно сидело понурое с опущенными плечами и практически не подавало признаков жизни. А дальше... я не знаю, как свершилось таинство. Родственники и всякие там советчики обступили тело Шмыганюка со всех сторон, так, что мне ничегошеньки и видно не было. Но голова таким чудесным образом приросла, причём и шрама не осталось. Все сразу в зале захлопали в ладоши, послышались радостные крики и ликующие возгласы, всё больше иронические: дескать, жених-то какой красавец! Орёл!..

Ну а потом... потом решили, значит, не поддаваться унынию и спокохонько допить, доесть -- не пропадать же добру. Мне показалось, веселья даже прибавилось. Все кому ни лень шутили над незадачливым женихом, подтрунивали над невезучей невестой и под дружный хохот давали какие-то идиотские советы, пошлые и несуразные.

А вот у меня настроение упало, особенно после того, как какой-то шутник раздобыл где-то живую голову свиньи, которая всё время беспечно и с удовольствием хрюкала, нацепил на неё фату и объявил, что нашёл голову невесты. Ну, не кощунство ли? Правда, всем остальным шутка понравилась, и даже родственники Шмыганюка встретили эту хохму с восторгом и шутейно отмахивались, что им, дескать, свинью хотят подложить.

В какой-то момент туловище Леры занервничало. Оно стало беспокойно ерзать и крутиться на одном месте, а потом внезапно, широко гребанув рукой по столу, смахнуло рюмки и тарелки с кушаньями на пол. И надо ж было такому случиться: запачкало певуна Георгия Гипса соусной обливой. Тот вскочил как ошпаренный и, вспылив, опрометчиво брякнул: "Ты чё творишь, овца безмозглая?!"

Лера это, конечно же, не услышала, но за неё тотчас же вступился не Шмыганюк или кто-то из родственников, и, увы, не я, а один из двух любовников Леры -- на небесных свадьбах все любовники присутствуют в обязательном порядке. Что тут началось! В считанные минуты весь зал превратился в зверское побоище. Стулья ломались об чьи-то головы, столы переворачивались, и кушанья летели на пол. Тарелки со свистом проносились то тут, то там, в ход шли бокалы и бутылки, пустые и полные. Всё билось и громыхало, трещало и звенело. Я тоже не остался в стороне, стараясь отодвинуть дерущихся подальше от тела Леры, которая каким-то таинственным чутьём всё же чувствовала, что вокруг происходит что-то неладное, и сжималась от страха. А Шмыганюк всё время бочком переходил в безопасное место и там курил в сторонке. Женщины, старики и трусы поспешили скрыться за кулисами или за воротами зрительного зала. В какой-то момент к ним присоединился и Шмыганюк, бросив беззащитное тело невесты на произвол судьбы.

Помнится, Дионисий Разумовский писал в своей книге, что души живут одновременно, или параллельно, ещё и жизни животных. Одни души -- по собственной воле, ради интереса и пытливого ума, другим -- любовь девать некуда, третьи -- для определённого душевного равновесия, а четвёртые -- должна же хоть какая-то жизнь души принести пользу...

Когда свара стала всеобщей, люди вдруг стали превращаться в животных -- волков, медведей, гиен, шакалов, свиней, змей, попугаев... И грызня разгорелась с новой силой. Волки и гиены рвали друг друга на куски, свиньи топтали змей, змеи кусались, попугай зловеще хохотал, пока не свалился и не угодил в зубы шакалу. И так они истребляли друг друга до полного изнеможения. Мёртвые рассыпались в чёрную труху, и та сразу исчезала.

Страха я совсем не чувствовал, смотрел на это животноводство и думал: так вот, значит, откуда эти байки про оборотней. Похоже, в тустороннем мире всё возможно, а кое-что и в обычную жизнь просачивается в виде мифов, сказок и мракобесия.

За побоищем с интересом наблюдал и таинственный гриф. Он сидел на центральной люстре и, низко свесив голову на своей змеиной плешивой шее, важно ворочал крючковатым клювом. Я смотрел на него и думал, что где-то там в каком-то пыльном углу одиноко лежит несчастная голова Леры, скучает, переживает из-за сорвавшейся брачной ночи и сетует на испорченный макияж. И мне самому стало тоскливо и муторно.

Явление 13

Материнские подмостки

Мы сидели втроём в опустевшем театре среди разрухи и чудовищного кавардака за уцелевшим столиком -- я, Ольга Резунова и Николай Сергеевич и тихо разговаривали.

Голова Леры уже вылетела из моей головы, расстроенная свадьба так и не вышибла хоть какую-то слезу, а тяготили меня думы-кручины о Ксении, о детях и о таинственных спектаклях. Я не выдержал и рассказал всё как есть, излил душу, так сказать, не скрывая малейшей подробности и не приукрашивая.

Оказалось, Ольга и Николай Сергеевич прекрасно обо всём осведомлены... Тут же толково объяснили мне, что да как, разложили всю клюкву по кочкам. Выглядело забавно: Николай Сергеевич важно и неторопливо объяснял, а Ольга Резунова нетерпеливо ерзала и старалась вставить свои какие-то поправки и уточнения.

Как я и предполагал, всех действующих лиц в спектаклях сыграл я сам... а точнее, моя душа, или актёрская рубашка. Ну, как в том "Ревизоре", на который я вместе с Чичиковым и Собакевичем дивовался.

– - Ты, Ваня, в эту глубину не лезь, -- говорил Алаторцев.
– - Полной душой станешь -- сразу всё поймёшь. Всё это игра разума твоей души, её творческий бенефис. Оно ведь дело известное: актёрская рубашка характерные роли любит. Ей бы всё с человеческим сознанием играться, растягивать его по разным углам туды-сюды, да по тёмным закоулкам распихивать, да в мрачные тупики загонять -- обычная история. Смирись, раз уж в актёрской рубашке родился.

– - Я тоже так думаю: никакого умысла,-- добавила Ольга.
– - Рубашка не хотела над тобой поиздеваться или больней ударить. Это просто драматургия.

– - Хотя, конечно, какой-то тайный смысл имеется...
– - задумчиво сказал Николай Сергеевич.
– - Что-то есть...

– - А Ксению и детей сама Синичка сыграла, ты знаешь?
– - спросила Ольга и насмешливо добавила: -- А ты что думал: ты один в вашей семье актёр?.. Мужчина актёром может и не быть, а женщина актрисой быть обязана. Нам по природе положено.

Кто бы сомневался.

– - Я так и понял... А сегодня она зачем детей изобразила?

– - Ну как... согласись, детишки талантливо спели о маме... Так трогательно... У меня сердце чуть не оборвалось... Столько боли в глазах... Представь, как это страшно, когда знаешь, что тебе никогда не суждено родиться...

– - Оль, не морочь Ивану голову, -- устало буркнул Алаторцев.
– - Опять Ваньку валяешь...

– - А кто самая старшенькая девочка?
– - спросил я.
– - В спектаклях её не было.

– - Ну вот, что и требовалось доказать...
– - сказала Ольга и со значением посмотрела на Николая Сергеевича. Их лукавые физиономии затуманились, окривели и стали ещё хитрее.

– - Опять темните, -- сказал я и тут же задумчиво добавил: -- Знаете... я чувствую, эта девочка мне не чужая.

– - Ещё бы!..
– - усмехнулась Ольга.