Телохранитель Генсека. Том 3

— Полковник Медведев слушает.

— Здравствуйте еще раз, Владимир Тимофеевич! Это комендант. Спуститесь, пожалуйста, вниз, тут еще расписаться нужно. Лучше прямо сейчас. Лифт, кстати, уже снова работает.

— Хорошо. Сейчас буду, — я положил трубку и повернулся к теще. — Валентина Ивановна, вы закончили?

Теща встала, застегнула сумку. Потом взяла с тумбы в прихожей большой горшок с фикусом.

— Подруге отдам. У вас все равно засохнет, — она еще раз окинула жадным взглядом оставшиеся вещи и, всхлипнув, вышла из квартиры.

Я на минутку заскочил в туалет и когда вышел, теща уже входила в лифт. Она даже успела сама затащить туда коробки, фикус и большую сумку. Я хотел втиснуться в кабину вслед за ней, но не успел. Передо мной в лифт пулей влетел крепыш с черными буденовскими усами и густой шевелюрой. Судя по цвету кожи, выходец из южных республик. Наверное, кто-то из новых соседей. И показал он себя не с лучшей стороны в плане вежливости.

— Простите! — выдохнул сосед и нажал кнопку первого этажа.

Двери закрылись. Лифт тронулся и через несколько секунд послышался тревожный скрежет.

С нарастающим гулом кабина лифта рухнула вниз.

Падение закончилось глухим ударом.

Глава 7

Я несся вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступени и едва успевая схватиться за перила на поворотах. В голове билась одна мысль: хорошо, что Света и девочки не видят этого!

Комендант, бледный и потный, стоял рядом с консьержем. Консьерж, отставник из Девятого управления, говорил по телефону.

— … авария в десятом подъезде, — услышал я конец фразы.

Консьерж положил трубку и, глядя на коменданта, сочувственно произнес:

— Все, Кузьмич, тебе только стреляться теперь.

— Вот спасибо, ободрил… — проблеял, едва не плача, комендант.

Я тупо стоял возле закрытых внешних дверей лифтовой шахты. Оттуда не доносилось ни звука. Было совершенно понятно, что спасать уже некого. Выжить в лифте возможно, упади он этажа со второго или третьего — сработали бы ловители и остановили кабину на направляющих, а амортизаторы внизу смягчили бы удар. Несчастные, которым не повезло оказаться в кабине, отделались бы переломами. Но девятый этаж…

Аварийка прибыла вместе с выездной охраной нашего Девятого управления. Аварийщики отжали двери лифтовой шахты, кабину подняли быстро.

Врач скорой помощи констатировал смерть обоих пассажиров лифта. Изломанные тела моей тещи и ее случайного спутника уложили на носилки, накрыли простынями и увезли.

— Трос подпилен, центробежный регулятор скорости не сработал. Механизм зафиксировали болтом и подменили гирю, — отчитывался криминалист следователю.

Я тоже дал показания, особо отметив, что позвонил комендант, попросив спуститься.

— Я действительно звонил вам. Расписаться надо было в журнале заселения. Сразу как-то забыл дать на роспись. Вот, Виктор Палыч не даст соврать, — оправдывался испуганный комендант. — Я все время находился рядом с ним.

— Все так, — подтвердил консьерж. — И звонил при мне.

Зря я не обратил внимания на техника, когда тот препирался с комендантом. Но я же не могу пытаться лезть в мысли каждому случайному встречному. Вернее, мог бы, наверное, но сам ведь учился отсекать шум и концентрироваться, чтобы работать со своей способностью более сфокусировано. Так и результат получается чище, и собственные мозги целее. Но что уж теперь говорить? Знал бы, где упадешь, заранее соломки подстелил бы…

Комендант и консьерж тоже ничего внятного по поводу техника не сказали. Обычный парень, без особых примет, какой-то невзрачный, неопрятный.

— Он сказал, что закончил. Минут пятнадцать работал, как и обещал, даже меньше. И лифт ведь действительно потом работал нормально, я сам слышал. Правда, он пустой был, без пассажиров. Я даже расписался у него в журнале и в акте приема работ.

— Но хоть фамилию или какие-то данные вы взяли у него? — допытывался следователь.

— Конечно. Он мне удостоверение предъявил, завернутое в полиэтилен. Потрепанное, но все как обычно. И фамилия обычная — Иванов.

— И зовут Иваном? — саркастично заметил следователь.

— Нет, Михаилом, — растерянно ответил комендант. — Но отчество Иванович.

Я позвонил Рябенко, отчитался о случившемся. Обрисовав ситуацию, добавил:

— Что тут сказать… я, конечно, потрясен. Повезло еще, что жены и дочек не коснулось, их вообще не было дома. Но не представляю, как супруга теперь будет каждый день ездить в лифте, в котором погибла ее мать.

— Во-первых, соболезную, — сказал Рябенко. — Во-вторых, сейчас что-нибудь придумаем.

— Может быть, нам вернуться в Кратово?

— Уже поздно. Ты показания дал?

— Да, Александр Яковлевич. Побеседовал со следователем. Вроде толковый парень.

— Давай сейчас на Старую площадь, лично расскажешь Леониду Ильичу. О супруге не беспокойся.

В подъезд влетел Урнов. Андрей Юрьевич был взволнован, быстро распорядился увезти всех лишних, привести лифт в порядок, «взбодрил» следователя, прошипев ему в лицо что-то явно нецензурное. Через пять минут после его появления в подъезде остались только консьерж на своем посту и ремонтники — они работали на верхнем этаже, восстанавливая лифт.

Меня Урнов «заметил» минут через десять после своего эффектного появления.

— Владимир Тимофеевич, у меня к вам несколько вопросов.

— Слушаю вас, Андрей Юрьевич.

Урнову сейчас, в семьдесят седьмом году, всего сорок лет. Но, несмотря на столь «юный» по аппаратным меркам возраст, он занимал серьезную должность. Заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС имел значительное влияние. Хотя, когда замечая этого «денди» среди матерых разведчиков, я испытывал когнитивный диссонанс. Урнов бы гораздо органичнее смотрелся среди публики Уимблдонского турнира или в компании английских игроков в гольф.

— Какие отношения вас связывали с погибшим? — спросил он, стараясь просверлить меня взглядом.

Я даже не сразу сообразил, что речь о заскочившем в лифт «южанине». Пришлось считать мысли собеседника, чтобы узнать побольше. Излишне торопившийся сосед оказался каким-то афганским оппозиционером, укрывавшимся в СССР. По материнской линии родственник Бабрака Кармаля. Но человек сильный и надежный, в отличие от будущего афганского лидера, демагога и алкоголика. Неудивительно, что Урнов так сильно расстроился.