Телохранитель Генсека. Том 3

Утром я быстро собрался и поехал в Заречье. Снова касаться темы переезда и спорить с женой и тещей не хотелось.

Николай, несмотря на то, что я спустился во двор на двадцать минут раньше, уже был на месте.

— Коля, сейчас в Заречье, потом снова вернешься в Кратово. Отвезешь Светлану на «Серп и Молот», напишет заявление на увольнение. Потом на Кутузовский. Помоги ей с осмотром квартиры и описью, хорошо?

— Будет сделано, Владимир Тимофеевич! — бодро ответил Николай.

Он сегодня был непривычно молчалив и задумчив. Все мысли парня вертелись вокруг вчерашней официантки из семейной столовой Ивановых. Если сформулировать их покороче, то получалось примерно так: «какие глаза-губки-ушки-носик-талия-ножки-попка-фигурка»!

Глава 5

В Заречье я принял смену у Солдатова, обошел посты, поднялся в главный дом. Леонид Ильич уже позавтракал и собирался выезжать.

Мы прибыли в здание ЦК на Старой площади, где Брежнев сразу занялся документами. Александров-Агентов еле успевал бегать из кабинета в кабинет, выполняя распоряжения Генсека.

Мне предстояла обычная рутинная работа, но Леонид Ильич отправил меня подавать документы в Московскую школу КГБ. Николай уже вернулся в Кратово и потому пришлось взял одну из служебных машин. По пути заехал на Лубянку, в Управление кадров.

— Документы уже отправили в Высшую школу, — сообщил мне начальник Управления, генерал-лейтенант Пирожков (вот уж не самая подходящая фамилия для генерала), — тебе осталось там лично появиться и согласовать план обучения.

Мне не хотелось с ним разговаривать. Очень неприятный тип. Напоминал мне тонкий ледок на болоте, обманчиво прочный, а на самом деле… Внешняя лицемерная доброжелательность слетала с Пирожкова мгновенно, а взамен из генерала лезло откровенное хамство.

Я хотел уже попрощаться, но Пирожков завел очень интересный разговор:

— Тут до меня дошли сведения, что ты, Владимир Тимофеевич, подниматься стал высоко да быстро! Прямо с места в карьер. Интересно, это как-то связано с тем, что случилось с Андроповым и Щелоковым? Удобно для тебя получилось, не находишь?

— Точно, Владимир Петрович, и пистолет в руку Светланы Щелоковой тоже я вложил, — ответил в тон ему, но Пирожков сделал вид, что совсем не считывает сарказм.

— Ну-ну… Как говорится, наш пострел везде успел, — генерал-лейтенант прищурился, посмотрел на меня одновременно и зло, и многозначительно. — Высоко взлетаешь, товарищ полковник, смотри, чтоб больно падать не пришлось.

— Спасибо за заботу, товарищ генерал-лейтенант. Уж как-нибудь сгруппируюсь, если что.

— Широко шагаешь, Владимир Тимофеевич, ох и широко, — никак не мог успокоиться Пирожков. Очень уж ему хотелось вывести меня из себя. — Как бы штаны не порвались. Полковничьи. Или уже генеральские заказал? С лампасами?

— Генеральские штаны тоже рвутся, — заметил я.

Генерал-лейтенант принял намек на свой счет. «Если его сейчас не остановить, он всех нас передушит тут, как хорь кур в курятнике», — подумал Пирожков.

Я вышел из его кабинета усмехаясь. На Пирожкова Удилов уже столько сведений собрал, что ему поздно переживать из-за меня, о себе стоит подумать. У Владимира Петровича Пирожкова, или «товарища с Алтая», как его называли за глаза, рыльце было изрядно в пушку. Через него проходили все личные дела сотрудников КГБ, и я решил, что первым делом после моего назначения на должность начальника Управления собственной безопасности будет именно проверка Управления кадров и деятельности Пирожкова.

Я поехал на север столицы, на Ленинградский проспект. Ленинградка — самая широкая улица Москвы, адрес академии — Ленинградский проспект три. Уже совсем скоро, в восьмидесятом году — перед самой Олимпиадой — высшую школу КГБ перенесут в комплекс новых зданий, которые сейчас строятся одновременно с Олимпийской деревней. По этому поводу было много шуток, говорили, что Олимпийскую деревню расположат прямо в академии КГБ, чтобы лучше следить за иностранцами.

В секретариате утвердили график учебы. Назначили куратора. Им оказался пожилой полковник Сухоруков. Внешне он казался еще тем зверюгой и ему очень подходило прозвище «Дядя Волкодав», промелькнувшее в мыслях секретаря.

Суровый, со шрамом в пол лица, жесткий седой ежик на голове. Прямой и жесткий, он мог бы сниматься в фильме «Аватар» без грима — в роли командира службы безопасности на Пандоре.

Несмотря на такую внешность, Антон Аркадьевич Сухоруков, оказался человеком деликатным. Говорил мягко, никогда не повышая голоса. То есть его прозвище не соответствовало поведению, только внешности. Кроме того, такие шрамы на гражданке не получишь. Наверняка немало интересного имелось и в послужном списке Дяди Волкодава.

Закончив беседу с куратором, я вернулся на Старую площадь.

Леонид Ильич как раз спал, у него было время дневного отдыха. Первым делом, обедая с Рябенко, я спросил у него о Сухорукове. У Рябенко загорелись глаза и он с восторгом рассказал мне, что Антон Аркадьевич — легендарный диверсант. Он начинал служить еще у самого Эйтингона, организовавшего убийство Троцкого в Мексике. Во время Великой Отечественной Лаврентий Павлович Берия поставил Наума Исааковича на подготовку диверсантов — и туда из военкомата направили еще совсем юного Антона Сухорукова, который прибавил себе два года к реальному возрасту, чтобы попасть на фронт. Павел Анатольевич Судоплатов, тогда занимавший должность начальника 4 Управления НКВД особо выделял Сухорукова, не раз отмечая, что для того нет «Невыполнимых заданий».

— Он еще молодой для преподавательской работы, — заметил Рябенко, — но ему повезло. Перед смертью Сталина его посадили вместе с Эйтингоном и Судоплатовым. Потом Берия, уже когда Сталин умер, распорядился выпустить. Не успели расстрелять. Получается, что в феврале посадили, даже еще не начали допросы вести, а в марте уже освободили. Но после ареста Лаврентия Павловича их снова закрыли. Если Судоплатов симулировал сумасшествие, а Эйтингон отсидел до начала шестидесятых годов, то за Сухорукова вступилась Зоя Воскресенская.

О Воскресенской я слышал. Известная детская писательница, автор книг про Ленина, а сейчас, в семьдесят седьмом году, полковник КГБ в отставке.

— Сухорукова освободили и, учитывая его довольно молодой возраст и при этом серьезный послужной список и опыт, назначили сначала аналитиком, а потом перевели в Высшую школу КГБ. Тебе повезло, Володя, что у тебя будет такой куратор. Я бы сам не отказался у него поучиться.

Вот и отлично! Кажется, я уже знаю, с кого начну формирование команды для Управления собственной безопасности. То, что мне дадут карт-бланш на привлечение сотрудников, я даже не сомневаюсь — здесь и Цвигун, и Удилов пойдут мне навстречу. И заполучить в свою команду Дядю Волкодава будет большой удачей.

После сна Леонид Ильич снова занялся документами и до конца своего рабочего дня не планировал отвлекаться на другие дела. Но две встречи все-таки пришлось провести. Первым к Генсеку «прорвался» Суслов.

Он вошел в кабинет со скорбным выражением на лице и, не говоря ни слова, сел напротив Брежнева.

— Михаил Андреевич, слушаю вас, — Леонид Ильич находился в хорошем настроении. Он посмотрел на печального Суслова и тепло ему улыбнулся.

Главный идеолог СССР ответил не сразу, а секунд десять сидел, пожевывая губы. Наконец, глубоко вздохнув, произнес тихим голосом: