Телохранитель Генсека. Том 3

Я это знал. Дело было в том, что вся мебель, все вещи в квартире — посуда, ложки-вилки, ковры — да все, кроме личных вещей, являлось государственной собственностью. Если житель номенклатурной квартиры терял свою должность, то он должен был сдать все, что получил вместе с квартирой, по описи. Стоимость испорченных или потерянных вещей высчитывалась из зарплаты. С дачами была такая же история. Дачи у работников аппарата были только государственные — даже те шесть соток, которыми владели простые советские граждане, были недоступны для людей, работавших во власти.

В моей прошлой реальности, после развала Союза, был такой некрасивый случай:

Бывший первый секретарь Московского горкома КПСС Гришин Виктор Васильевич после того, как он передал должность Борису Николаевичу Ельцину, был выселен из служебной квартиры в комнату в коммуналке. В центре Москвы, конечно, но все-таки с соседями и общей кухней. Пенсию он получил по тем временам хорошую, триста пятьдесят рублей. Но начавшаяся инфляция в девяносто втором году практически съела все накопления. Он умер в здании районного отдела соцобеспечения, куда пришел переоформлять пенсию. Ходили слухи, что когда к нему пришли домой, в его комнате царила удручающая нищета. Кровать с панцирной сеткой, диванчик — продавленный, старый, древний шкаф, стол и стул. Вещей было немного, в основном строгие костюмы, в одном из которых его и похоронили.

После перестройки много писали о шикарной жизни партийных бонз, о жирующей номенклатуре, но зачастую все было совсем иначе. Особенно для честных людей, не разворовываших государственное имущество. Такой человек в чем приходил во власть, в том он из нее и уходил. Прорабы перестройки, в том числе знаменитый Гавриил Харитонович Попов, шутили по этому поводу: мол, не умели жить, поэтому у них и не было мотивации развивать экономику. И добавляли: а вот если бы у них был процент с каждого внедрения или сделки, то и сами бы стали миллионерами, и страну бы за собой потянули.

И все-таки, квартира Щелокова мне не подходит. Пока слишком яркие воспоминания о его трагедии… Как я приведу туда свою жену, недавно оправившуюся от рака? Как отвечу на неудобные вопросы дочек? Приняв такое решение, я сказал:

— Михаил Сергеевич, и все-таки я хочу попросить что-то другое. Может быть есть поскромнее вариант? Квартира хорошая, но в ней было две смерти. А у меня жена после болезни, дети. Да и не по чину мне такие хоромы. Куда мне пятикомнатную для четырех человек? Да еще с комнатой для домработницы…

Я отодвинул заявление, положил сверху авторучку и вопросительно посмотрел на Смиртюкова:

— Ведь наверняка найдутся и другие кандидаты на эту жилплощадь? И что скажете по поводу вариантов попроще?

— Вы правы, Владимир Тимофеевич. Генерал Цинев вот буквально вчера возмущался. Квартира министерская, он сам на нее нацелился. Пришлось отказать, так как у меня имелись другие распоряжения. А он шумел тут, ногами топал. Я ему предлагал новый ЦКовский дом на улице Щусева, а он меня послал открытым текстом, — Смиртюков обиженно вздохнул и добавил:

— А достаточно хорошие квартиры в новостройке у нас имеются… Но… как же быть с распоряжением Леонида Ильича?

— Думаю, у Леонида Ильича есть более серьезные заботы, чем переживать о том, в каком доме я буду жить?

— Не скажите, не скажите, Владимир Тимофеевич, — возразил Смиртюков. — Он несколько раз уже интересовался, как решается ваш квартирный вопрос. Кстати, у меня есть еще одна идея!

Смиртюков порылся в документах, что-то проверил.

— Имеется еще резервная квартира в том же доме, на Кутузовском. На девятом этаже, в соседнем подъезде. Таким образом получится, что мы и пожелание Леонида Ильича выполним, а заодно и ваше — про квартиру поскромнее и без трагичной истории.

— И даже мечту генерала Цинева осуществим, — облегченно засмеялся я.

— Ну это мы еще посмотрим… — буркнул Смиртюков, обиженный на генерала.

Он открыл папку, достал из нее ордер, заполнил его. Потом снова пододвинул мне заявление:

— Номер квартиры укажите согласно ордеру.

«А что, неплохо получилось, — думал Смиртюков, довольный решением не меньше моего. — И волки сыты и овцы целы».

Передо мной появилась еще одна бумага.

— Это отдадите коменданту дома, с ним же сверьте все по списку и потом распишитесь в акте приема-передачи. Ну, желаю счастья в новой квартире и… успеха на новом месте работы! — Смиртюков пожал мне руку, прощаясь.

Я вышел, раздраженно подумав, что как не старайся, шила в мешке не утаить. О моем предстоящем назначении, кажется, знает уже каждый человек в Кремле. То, как вежливо начали со мной здороваться те, кто раньше в упор не замечал, говорит уже о многом.

В доме на Кутузовском мне, простому полковнику, если уж говорить откровенно, жить было не по чину. И комендант, встретивший меня на вахте, это прекрасно знал. Но он был человеком тертым, иначе не удержался бы на таком месте так долго. Потому вел себя сдержанно. Мы вошли в лифт, поднялись на девятый этаж и, открыв дверь своим ключом, комендант пригласил:

— Прошу вас, Владимир Тимофеевич, проходите. Теперь это ваша квартира.

— Правильно сделали, что поменялись с Циневым, — растягивая гласные, что выдавало в нем южанина, рассказывал комендант. — Та квартира какая-то невезучая. Там жильцы или постоянно болеют, или умирают, или их с работы увольняют. Плохая квартира!

Он передал мне ключи, распахнул двери и по-хозяйски вошел первым.

— А это отличная квартира! Это резервная жилплощадь. Здесь в основном товарищи из братских компартий останавливались. Товарищ Родней Арисменди из Уругвая недавно вот жил. Очень хороший человек, вежливый. Но долго никто не проживал, так и стоит много лет пустая. Но квартира чистенькая, аккуратненькая. Ремонт вот недавно сделали. Обстановка, сами видите, отличная, — он говорил много и быстро, не мешала даже тягучесть гласных. Я усмехнулся — в двадцать пятом году из этого человека получился бы отличный риелтор.

Квартира была действительно отличная. Высокие потолки, большие окна, много света. Две спальни, кабинет, большая гостиная и кухня — тоже просторная, разделенная перегородкой с окном собственно на кухню и столовую.

Обстановка тоже достаточно приличная для этого времени. Массивная мебель, ковры на полу, красная ковровая дорожка в коридоре. На окнах портьеры, тюль — все как полагается. В горке посуда — сервизы, хрусталь. Открыл дверцу шкафа и хмыкнул — стопки полотенец, постельного белья, махровые халаты, несколько спортивных костюмов разных размеров.

— Вот это вот уберите все, — попросил я коменданта. — Супруге вряд ли понравится спать на казенных простынях.

— К сожалению, не могу, — ответил комендант, — здесь, знаете ли, полное казенное обеспечение! Здесь жить и радоваться надо, и голова вашей супруги не должна ни о чем болеть. Только о семье думать и детей воспитывать. И вам не надо будет от работы отвлекаться на бытовые вопросы.

Меня речь коменданта немного развлекла. Видно было, что он не просто любит свою работу, но даже гордится ею. Его следующие слова подтвердили мое предположение.