Телохранитель Генсека. Том 3

Леонид Ильич отложил в сторону переводы, внимательно посмотрел на меня и как-то задумчиво произнес:

— Не дураки там сидят все-таки. Интересно, когда в газетах появится твоя фамилия? Другого человека за спиной у меня нет.

— А Рябенко? О нем забыли? Я-то тут при чем? Я ведь уже десять лет с вами работаю и никуда не лезу, ни во что не вмешиваюсь. По должности не положено. Последнее, что меня сейчас интересует, это моя персона в западной прессе. Хотя… утреннее чтение газет натолкнуло на интересную мысль.

— Какую же? — заинтересовался Брежнев.

— Имеются ли статьи Джона Мастерса по поводу вчерашнего события?

— Это не у меня, у Александрова-Агентова поинтересуйся. Он переводчиками заведует.

За окном послышался шум мотора — Леонид Ильич переключился на этот звук, забыв о заинтересовавшем меня Мастерсе.

— Итак, — Брежнев посмотрел на часы. — Кто первый? Подожди, сам угадаю. Громыко?

— Он самый, — ответил я, выглянув в окно.

— Можно поспорить на деньги, что сейчас начнут один за другим прибывать остальные члены Политбюро. И я на сто процентов уверен, что каждый будет «случайно проезжать мимо» и «просто решит заехать, справиться о моем здоровье». Ну что, Володя, будешь спорить?

— Нет, Леонид Ильич, проиграю же, — улыбнувшись, отказался я от спора. И с удовольствием отметил, что бодрость, хорошее расположение духа и боевое настроение не покидают Генсека со вчерашнего дня.

Леонид Ильич оказался прав — не прошло и пятнадцати минут, как в Заречье по одному собрались все члены Политбюро.

— Надо же, какое ЧП государственного масштаба — Генеральный секретарь произнес речь без заготовки и впервые публично сказал то, что думает, — с сарказмом произнес Леонид Ильич. — Говорил же вчера, Володя, что вопросов ко мне много будет. Но главный вопрос: каким будет мой следующий ход и что они от этого получат?

Глава 21

Леонид Ильич вошел в небольшой зал заседаний, который на Госдаче в Заречье использовали нечасто. Обычно даже для проведения экстренных совещаний хватало его кабинета. Но сегодня собралось слишком много людей: и Кунаев, и Шараф Рашидович Рашидов, и товарищи из Азербайджана и Грузии — Алиев и Шеварднадзе, и многие другие.

— Здравствуйте, — поприветствовал Брежнев собравшихся. — Я смотрю, собрались вы хоть и спонтанно, но в полном составе. Товарищи, а что не отдыхаете-то, суббота же сегодня?

— Леонид Ильич — первым взял слово Громыко, — мы тут решили высказать… — он споткнулся на слове и тут же поправился: — обсудить вчерашнее ваше предложение! Тем более что мы их, насколько помню, раньше на заседаниях Политбюро не обсуждали.

— Так пожалуйста, — Леонид Ильич развел руки в стороны. — Я всегда открыт для новых предложений, — он сделал упор на слове «новых».

— Леонид Ильич, — продолжил Громыко, — немножко непонятно с обновлением кадров и передачей опыта. Короче, выращивания, как тут у меня некоторые говорят, дублеров.

— Не очень хорошее слово, — поморщился Леонид Ильич. — Словно каскадер в кино, который трюки вместо артиста делает.

— Простите, преемников.

— Да и преемников — это тоже не очень подходящее слово. Давайте скажем так: первые заместители. Но с расширенными полномочиями в определенных ситуациях. И в случае непредвиденных обстоятельств он вас сможет немедленно заместить, без лишних согласований и бюрократии.

— Я поддерживаю вашу инициативу, Леонид Ильич, — громко сказал Устинов. — Это по-армейски. У нас в армии если командир убит, следующий по должности тут же обязан заменить его и взять командование на себя. Без потери управляемости войсками. Потому что потеря управляемости — это поражение. То же самое должно быть в гражданских отраслях.

— Спасибо, Дмитрий Федорович, я и не сомневался в вашей поддержке. У кого еще будут какие мнения по этому вопросу?

— Понимаете, у нас немножко все совсем по-другому в Союзных республиках, — вкрадчиво начал Рашидов. — У нас, как вы знаете, исторически сложилось, что второй секретарь всегда русской национальности. Он решает технические вопросы, а я решаю политические. Потому что в Узбекистане всегда очень тонкое равновесие — всегда смотрят, из какого города происходит руководитель, из Самарканда или Ташкента, или из Ферганы, или из Андижана. И отношение соответствующее. А если что со мной случится и первым секретарем республики станет русский, то может быть что угодно…

В словах Рашидова, сладкий тон которых сочился медом, была завуалирована угроза:

— Такое немножко не поймут люди. Точно так же у наших соседей в Таджикистане. Первый секретарь всегда должен быть из Худжанда… Ленинабада, то есть. Председатель совета министров — из Куляба. А вот председатель Верховного совета из Курган-Тюбе. Ну там могут быть разные варианты, но ненадолго. Товарищ Расулов подтвердит, — он кивнул на первого секретаря Компартии Таджикистана. Джабар Расулович кивнул, соглашаясь со своим коллегой. Первый секретарь ЦК компартии Киргизии, Турдакун Усубалиев, тоже потряхивал седой гривой, соглашаясь.

Я сидел позади Генсека и мне было очень хорошо видно всех присутствующих, их лица, их эмоции и мысли — все как на ладони. Даже показалось, что я читаю этих людей словно открытую книгу. Что хорошо — эти поборники национальных устоев думали исключительно на русском языке. Только изредка проскакивали слова на родном, но они скорее придавали их мыслям колорита, чем мешали пониманию.

«Надо что-то придумывать, потому что вижу — раис серьезно настроен. А Москва… чего ей еще от нас надо? Чего не хватает? Кормит нас? Ну и пусть кормит. Дороги строит? Молодец. Но чтоб в дела наши так лезть — нет, этого я не допущу. И по хлопку тоже совсем ситуация запутанная. Надо будет подбить якунларни джамлаш, чтобы хоть немного концы с концами сходились», — думал Рашидов, при этом лицо его выглядело дружелюбной маской. Глядя со стороны на Первого секретаря Узбекистана, казалось, что он всем доволен и находится в превосходном расположении духа, хотя его слова, а тем более мысли, свидетельствовали об обратном.

Я смотрел на него, прищурясь. А Рашидов-то уже возомнил себя, считай, падишахом! Мне вспомнилось хлопковое дело, раздутое Гдляном и Ивановым до невообразимого размера. Да, действительно, нарушений было много, но московские следователи все-таки прошлись по верхушкам. Они не вскрыли саму схему преступления, и сразу же, как только дело закрыли, в республике все вернулось на круги своя. Но я не Гдлян с Ивановым. И структура для следствия у меня будет куда как серьезнее!

Мысли первого секретаря компартии Таджикистана шли примерно в том же ключе. Он пытался сходу сообразить, из какого клана и кто конкретно сейчас копает под него — из Куляба или из Курган-Тюбе? Джабар Расулович не думал, что перемены коснутся всей высшей системы управления СССР, почему-то решив, что суть затеи лишь в том, чтобы приставить чужого наблюдателя к нему лично. Который, в нужный момент, по приказу Москвы, воткнет ему в спину нож, образно говоря.

А вот Усубалиева интересовал вопрос сельского хозяйства. Причем культура, которая его беспокоила, была куда серьезнее, чем хлопок. «Сколько еще маковых полей тоодо? И конопля не скошена, ее нельзя трогать. И мак где выжигают, а где „случайно не заметили“ — везде свои люди, все схвачено, тууган-урук»…

Читая все эти мысли наших азиатских «друзей», я понимал, насколько сложно будет навести порядок в союзных республиках. Чтобы не наломать дров, действовать придется предельно аккуратно, с учетом особенностей местного менталитета. В противном случае не успеем погасить пламя межнациональных проблем, вспыхнувшее при развале Союза, а лишь подольем масла в огонь неосторожными реформами.