Тео. Теодор. Мистер Нотт

— Знаешь, что это за чары, а, Нотт? Это корпускулярный щит. Протего Корпускула Максима! Тоже учись им пользоваться, чтобы спастись от горсти щебня. Ну, чего встал! Показывай.

Слизеринец продемонстрировал профессору и другие чары, освоенные им, и удостоился одобрительного кивка.

— Это тот минимум, который ты мог бы освоить. Не думай, что ты теперь безумно крутой маг, Нотт, но для четырнадцатилетнего пацана это неплохо. Тренируй эти связки и дальше.

— Но профессор, я ведь…

— Идиот! — рвякнул Муди, после чего спешно приложился к своей фляжке. — Бояться надо не того, кто знает тысячу приёмов, а того, кто тысячу раз применял один — и может сделать это так, что ты ничего не применишь против! Знаешь, почему люди боялись Того-кого-нельзя-называть?

Не дожидаясь ответа, Муди продолжил.

— Потому что он в совершенстве овладел Непростительными. Он был по-настоящему Тёмным магом… кто-то из твоего класса говорил мне, что Люпин рассказал вам о арабской классификации, ха-ха! Да, Волдеморт был тёмным магом, чернее ночи, и немногие смело произносят его имя. Непростительные я показывал вам на первом занятии, ведь они приводят к заключению в Азкабане, когда применены против человека. А он не гнушался этого, и достиг мастерства, которое неподвластно было другим! Империус, наложенный Тёмным лордом, было почти невозможно распознать! Человек вёл себя совершенно так, как должен был бы вести! Министерство сильно страдало тогда, да…

Муди закрыл глаза, явно предаваясь воспоминаниям. Его скулу свело судорогой.

— Мой… старый коллега Бартемиус Крауч, которого ты сейчас так критикуешь, продавил тогда право применения Непростительных для авроров. Вчерашние мальчишки из Хогвартса, что заменили полегших в боях закалённых бойцов встали на пути Пожирателей смерти, которые едва не захватили власть в Министерстве. Но вот, что пугало людей! Министерские маги пытались убивать Смертельным проклятьем — а Пожиратели убивали. Министерские маги пытались брать пленных в подчинение — а Пожиратели подчиняли их. Тёмный лорд лично занимался этим, и именно Непростительные были его совершенным оружием.

Муди заложил руки за спину и прошёлся в молчании туда-обратно.

— Я всё думаю о твоих словах, Нотт, — продолжил говорить Муди. — Поттер сказал, ты помог ему с загадкой яйца, якобы, не видя его. Это так?

— Полагаю, если ему удалось нащупать решение, то моё участие здесь едва ли велико, профессор.

— Отвечать надо коротко, ДА или НЕТ! Ясно?

— Да, профессор, сэр.

— Так-то лучше. Теперь Гарри Поттер знает, что ждёт его на втором испытании… и я знаю, что его ждёт, — ухмыльнулся профессор, — и думаю всё больше. Магия — это то, что нас объединяет, да! Магия! А не чистота крови. Мы презрительно относимся к магическим тварям, а ведь Ньют Скамандер с первых курсов всех учит любить магию и её детей, а не уничтожать их. Во имя Мерлина, какой он поднял скандал, когда узнал, что у Боунс есть личные ликвидаторы опасных тварей! Я смеялся, когда мне рассказали об этом. Но есть в его словах ведь и что-то правильное, не так ли, Нотт?

Профессор остановился и хищно уставился на него. Оба глаза на этот раз, и настоящий, и волшебный, смотрели на его лицо. Теодор подавил чувство страха — ему было каждый раз непонятно и неприятно, что именно пытается ему сказать Аластор Муди.

— Пожалуй, что да, профессор, сэр. Мистер Скамандер прав, магическое стоит беречь, а не растрачивать.

— Вот именно, Нотт. Вот именно! Я вспоминаю, с каким огнём в глазах вчерашние школьники шли убивать друг друга, когда одни решили вырезать магглорождённых ради сохранения чистоты крови, а другие — защитить их ценой своей жизни, и понимаю, какие все они были идиоты. Тогда я знал лишь, что нужно соблюдать порядок! И что в итоге? Я весь покалеченный инвалид, а они сгнили в Азкабане, ха-ха!

Он зашёлся безумным смехом, перешедшим в надсадный кашель, и… отпустил Нотта. Теодор вынес из этой беседы одно: Аластор Муди вряд ли был идейным сторонником Дамблдора тогда, много лет назад.

***

Четырнадцатое февраля девяносто пятого года, вопреки ожиданиям многих студентов, оказалось самым обычным днём по меркам суматошного школьного года. Подгадывая к этому празднику, многие дарили своим возлюбленным подарки, иные парочки стойко ходили в кафе мадам Паддифут в Хогсмид, а третьи романтически шушукались по коридорам. Конечно, были и те, в первую очередь среди иностранцев, кто фыркал и посмеивался над праздником слащавых влюблённостей. Однако и они нет-нет, да украдкой вручали и валентинки, и подарки тем, кого считали симпатичными.

Больше всех празднику был рад Колин. Гриффиндорец выполнял заказ от европейского Ведьмополитена, где, как и по всей Европе, в этом году только и говорили, что о Турнире в Хогвартсе. Репортёры оттуда уже, как оказалось, выпустили серию интервью с участниками Турнира (благополучно проигнорировав Поттера), что так задело газетчиков Пророка, что они попытались использовать свои преимущества и буквально каждый день наведывались в школу. Это кончилось ещё до Рождества, когда Дамблдор закрыл доступ в Хогвартс наиболее прыткой репортёше, той самой Скитер, но она и в преддверии второго испытания обреталась в Хогсмиде.

Собственно, уже семнадцатого февраля Ежедневный пророк открыл очередной скандал авторства Скитер: многие студенты, включая Блейза и других слизеринцев, шокировано смотрели на буквально кричащий заголовок с иллюстрацией Криви.

«ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК ТРИВОЛШЕБНОГО ТУРНИРА: как магглорождённая колдунья очаровала сразу двух Чемпионов?»

На колдографии Гермиона Грейнджер подавала в библиотеке явно смущённому Виктору Краму какую-то книгу.

По залу, лишь только прошло несколько минут с прилёта сов на завтраке, пошёл ропот. Студенты тут и там косились как на болгарина, так и на гриффиндорцев, пока Поттер вместе с Грейнджер спешно не вышли из Трапезного зала.

— Охренеть! — воскликнул Пайк, дочитав свой экземпляр газеты. — Кто бы мог подумать! У нас бы за такое человек отправился на Аляску просто за клевету!

Теодор через плечо Блейза тоже читал публикацию. Рита Скитер, с одной стороны, восхищаясь наглостью и самоуверенностью «магглорождённой колдуньи, решившей, что она может стать не только лучшей в Хогвартсе, но и успешной невестой сразу у двоих богатых волшебников», поливала грязью с другой стороны и Крама — «неуравновешенного замкнутого юноши, ставшего заложником амбиций собственной семьи, квиддичным спортсменом с разбитым сердцем», который польстился на грязнокровку, и Поттера — «обманом вошедший на Турнир четверокурсник уже не раз становился объектом скандалов — напомним, в прошлом году ради безопасности этого мальчишки Хогвартс был окружён дементорами, от которых сильно пострадала экономика Хогсмида и окрестных поселений».

Суть статьи Скитер состояла в том, что Гермиона Грейнджер была вертихвосткой — она-де явно нравилась Виктору Краму, но тот её интересовал лишь ради денег его семьи, а ради славы в Британии пятнадцатилетняя девочка, «совершенно не разбирающаяся» в квиддиче, дружила и «не только дружила» со своим сокурсником Поттером. Скитер описывала каждую школьную сплетню, полученную от своих информаторов, и после прочтения этой статьи у каждого читателя оставалось на душе чувство омерзения как по отношению к участникам этой истории, так и по отношению к самой Скитер.

Даже Муди не остался позади в несколько следующих дней, когда вся школа, да и вся британская общественность обсуждали разразившийся скандал: Скитер дала публичные извинения перед кланом Крамов, которые не погнушались прибыть в Британию вновь и разъяснить писакам, что и где было писать нельзя.

— Ну что, Нотт, — криво усмехаясь, заметил он, поймав Теодора по пути из теплиц. Муди был взъерошен, его плащ покрывал снег, он явно возвращался в Школу откуда-то из другого места. — Доволен, как пресса обошлась с твоей сокурсницей?