Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Он понял, что настоящие правые не такие.

Настоящая правая идея – это не фашизм. Это традиционализм. Спонтанная тёмная сила самых невежественных и отсталых масс, иссушающий вихрь духовной пустыни.

Он понял, что настоящая правая идея лежит не там. Она там, где бабы плачут, ползая перед иконами, и там, где заунывно воют дьяки.

Что такое правая идея?

Это маленький домик в крошечной деревне, окружённой могучими соснами. В ноябре со стороны леса плывут туманы. Маленький покосившийся домик из почерневшего, влажного и скрипучего дерева. Маленькая старушка топит печку и смотрит в окно на железную дорогу. Там проносятся с грохотом могучие зелёные и серые поезда, груженые углём и пассажирами.

Старушка пьёт чай и выходит на скрипучее крыльцо. Смотрит на туман, вдыхает воздух. Потом идёт в дом.

Что такое правая идея?

Это маленький посёлок в горах Крыма. Крохотная лачуга, прохожая на бытовку. Во время осенних дождей капли громко стучат по плохо изолированной жестяной крыше, не давая обитателям дома спать.

Посёлок стоит на склоне одной из крымских гор. Кругом на склонах растут леса кипарисов, высятся акации и прочие пахучие деревья. Когда наступает лето, чудный запах заполняет душные комнаты дома.

И сейчас лето, летняя ночь. Трещат цикады, поют свечки. В горах прохладно, но не холодно. Молодая мать села возле окна кормить грудного младенца. Окно открыто, оттуда идёт ночная прохлада, из темноты южной ночи доносятся тысячи запахов и звуков: вот ветка сосны скрипнула, вот хвойный дух донёсся, вот волк бежит, а вот кабан хрюкает.

В комнате бедная обстановка: старый диван, старая кровать и облезлый стул. Всё здесь облезлое. С потолка единственная лампочка свисает.

Комната залита тусклым желтоватым светом.

Мать, одетая лишь старую розовую майку с мышонком Микки, в шорты и резиновые шлёпанцы, сидит на старой табуретке у окна и кормит младенца.

Что такое правая идея?

Это крохотная захламлённая квартира где-то в маленьком рабочем посёлке. Тёмные комнаты, тёмные коридоры. Здесь живёт старая мать и её сын, постоянно меняющий работу: таксист, грузчик, охранник.

Здесь висит календарик с котятами на стене, обитой советскими обоями в цветочек. Здесь пьют горячий чай, много спят и смотрят телевизор.

Здесь до сих пор жужжит старый компьютер начала нулевых, на котором молодой человек смотрит своё аниме.

Раньше, когда он ещё не отправился в Новороссию освобождать местных жителей, всем казалось, что это его увлечение пройдёт. Но оно не прошло.

Когда на улице зажигают фонари и возле старых машин начинают собираться молодые люди, здесь тоже зажигают старые лампы. Их свет грустно и болело скользит по фарфоровым кошечкам на полках книжного шкафа, по слоникам из розового кварца, выстроившимся в буфете в ряд от самого большого к самому маленькому.

Здесь живёт старая мать со своим сыном, который ночами пытается заработать на жизнь себе и матери. Здесь пьют валерьянку и стараются закрывать глаза на явные симптомы ПТСР.

Здесь живёт Россия. Та самая, глубинная, настоящая. Потому что только глубинное может быть настоящим.

Всё это Егоров открыл для себя в том прекрасном возрасте, когда и стоит вершить великие деяния: в шестнадцать лет.

Но Егоров не удовлетворился одной только правизной. Его заинтересовала и левизна.

Он быстро понял, что все эти так называемые левые – от Джереми Корбина до субкультурных анархистов – точно такая же часть Системы, прислужники Бегемота.

Настоящие левые живут там же, в глубине. Настоящие левые – это «Сендеро луминосо» и секта «граждан СССР».

Именно этими левыми и заинтересовался Егоров.

Затем он соединил правое и левое и тал ультралевым традиционалистом, поборником социального равенства в духе казарменного коммунизма – и при этом защитником религии и семьи. На сём его идейное развитие и достигло зримого мною пика.

Объяснялись его идеологические метания просто: Егоров всегда стремился к истине, чего бы она ни стоила и к каким бы действиям ни направляла.

Он был человеком эпохи Просвещения.

Егоров понимал, что Россия на пути своей европеизации утратила нечто очень важное. Это произошло после 1991 года.

«Распалась связь времён! Испортились нравы! Люди стали злонравны; они утратили трагическое чувство жизни, покорились Микки-Маусу, собывалились, забыли свои корни и республиканские добродетели! В Храме Василия Блаженного остыл божественный алтарь! Бог отвернулся от России! Наша цель – вернуть государству независимость, народу – достоинство, церкви – святость, всем вместе – Благодать Божию, нравственность и трагическое чувство жизни!» – так рассуждал товарищ Егоров.

Когда он жил студентом в Петербурге, он долго думал, в какую ему радикальную партию вступить: выбор был между НБП и «Всероссийской повстанческой директорией».

НБП привлекала бойким составом, громкими и акциями и наличием там радикалов. Однако там было много бонов, а Егоров не любил бонов. Он ненавидел бонов и желал им всем смерти. В ВПД ему нравилось то, что там, во-первых, был тогда большой поток молодежи, которая приходила и уходила, партия быстро росла: во-вторых, партия эта была пусть и чудовищная, но зато воистину хтоническая организация. Идеология её состояла из догматического троцкизма, неонародничества и шовинистического национализма антизападного толка. При этом она была лишена всякой державности.

Егоров державность не особенно любил, а потому выбрал ВПД.

Также несмотря на свою нелюбовь к анархизму, он всё же отправил как-то анкету через форму на сайте «Народной самообороны». Ответа не последовало.

Так он окончательно разочаровался в анархизме.

В ВПД он пришёл во время протестов после выборов в Госдуму 2016 года. Если кто помнит, тогда выбирали , но в последний момент власти сняли с выборов многих оппозиционных кандидатов. Либеральная публика восстала. Сотни богатеньких мальчиков из «Вышки» бегали по Тверской перед ОМОНом и скандировали: «Гриффиндор! Гриффиндор!».

Но Егоров не скандировал всякий бред на Тверской. Вместо этого он припёрся с вэпэдэшниками на митинг и уговорил всех пойти перекрывать дорогу, бить машины, витрины и прочее. Для этого у него имелся железный прут.

Сначала всё было хорошо, и дорогу перекрыли, но потом приехал ОМОН и всех начал бить. Егоров спрятался под автозак, но его достали, избили, вывихнули ему плечо и отправили на тридцать суток.

Когда он вышел, вэпэдэшники стали относиться к нему неоднозначно. Руководству стало подозревать, что он провокатор (притом долго гадали, чей, – эшный, фээсбэшный или вообще анархистский).