Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Со временем, правда, ситуация стала меняться. Девяностые остались позади. Вслед за ними миновали и нулевые. Старики начали умирать. Всё меньше людей собиралось на первомайские демонстрации. В определённый момент он думал уже, что страх пощади, что всё это осталось в прошлом. Но тут случилось нежданное – его дочь сама вступила в комсомол при РКРП, и старые образцы детства внезапно ожили.
Он старался не думать об этом, и у него получалось. Если он думал, ему становилось как-то очень уж неуютно. Правда, иногда обстоятельства сами заставляли его думать. «Вырастет – поумнеет, – успокаивал себя он. – Пусть хотя бы делом занимается.». Он обманывал себя. И он знал, что себя обманывает.
Глава восьмая. Провинциальные политики.
Курган был очень красный город. Красным его называли не только потому, что здесь было много коммунистов. Ещё его называли красным оттого, что здесь всё контролировалось агентами Федеральной службы. Агенты были практически везде. Регион был неспокойный. Здесь
Но Сонечки это всё пока не касалось. Она бегала по партийным собраниям, знакомилась со старыми коммунистами, слушала их рассказы о жизни и борьбе, ходила намитинговаться, пикеты, различные мелкие шествия, читала то, что просили читать, отвечала на вопросы по прочитанному на кружках и всюду норовила всеми командовать и всех поучать. Тогда у неё это ещё не получалось.
Комсомольцы в Кургане занимались бог знает чем.
Поначалу никто из начальства даже не знал, куда, на какое направление работы следует распределить Сонечку. Вместе с товарищами она раздавала листовки и газеты в людных местах, клеила стикеры на водосточные трубы и двери подъездов. Вместе с ещё двумя мальчиками и одной девочкой она ходила по домам, где жили старые немощные коммунисты. Ребята приносили им продукты, убирались в домах, мыли посуду, гуляли со стариками по двору. Соня с товарищами сажала деревья по весне и выходила на субботники.
– Если вы хотите подумать над ценностью чего-либо, – пафосно говорила Соня на собраниях, – подумайте, что будет, если все будут делать так. Если все будут помогать пенсионерам, клеить стикеры и салату деревья, как моя первичка, то жить на планете определённо станет лучше.
Соня считала, что всё в жизни просто. Она никогда не сталкивалась с трудностями, а потому даже представить себе не могла, чтобы хоть что-то в этой жизни было трудно.
«Если человек говорит, что ему трудно, – рассуждала она, – это просто отмазка, а на самом деле он просто ленивый и тупой или долбоёб!».
Но такая жизнь быстро наскучила Сонечке. Она привыкла, что всё в этой жизни бывает легко и просто. Она старалась добиться результата быстро. Если кто-то предлагал ей идею, она сразу же бросала всё и бежала её реализовывать. Если у неё хватало сил, и идея сразу реализовывалась, Соня считала её вполне годной. Но если Соня увязала в мелких трудностях, и реализация затеи начинала затягиваться, Соня быстро охладевала к этим начинаниям и говорила о них как о чём-то глупом и незначительном.
Соня считала себя очень успешной девушкой. Успешной она себя считала потому, что у неё всё получалось. Если она бралась за какое-то дело, и не могла сразу же добиться в нём успеха, она тотчас же бросала его. Ей хотелось быть успешной, а любой неуспех она объясняла тем, что затея бредовая.
Когда Соня стала взрослеть, помощь пенсионерам и раздачи листовок перестали её привлекать. Она забыла об этом своём увлечении, и стала думать о другом. К тому времени она уже перезнакомилась со всеми леваками и анархистами, которые были в городе. Она успела узнать про акции прямого действия, про нацболов, вывешивание баннеров, городскую герилью и тому подобные штуки. Тем более, для всего этого тогда был как раз подходящий момент. В Кургане начали строить ядерный комбинат. Его возводила крупная государственная компания. Теперь недалеко от города планировали добывать уран, а в самом городе его перерабатывать. Предполагалось, что радиация отравит половину Курганской области и много что ещё. Река Тобол должна была стать совсем радиоактивной на всём протяжении. Уран должны были добывать прямо совсем на границах города. Но при этом качество жизни в городе должно было упасть. Правда, богачи надеялись получить со всего этого какие-то деньги.
Некоторые чиновники даже робко намекали, что часть этих денег будет пущена на образование и другие нужные вещи: содержание полиции и ремонт дорог. Коммунисты были против строительства ядерного комбината, и поэтому когда строительство началось, их начали прессовать ещё сильнее, чем раньше. В конце концов их запрессовали в ноль.
Когда стало понятно, что комбинат точно построят, коммунисты в Кургане решили организоваться как надо. Собрались люди из всех старых сталинистами партий, граждане СССР, леваки и анархисты, просто какие-то шизы. Они все стали собираться в местной молодёжной библиотеке, где был клуб. Там они проводили свои собрания. Рядом было кафе, где можно было пожрать и даже побурчать. Там они собирались. Потом туда пришли сотрудники ФСБ и всех разогнали. После этого люди оттуда стали собираться на квартирах друг у друга, в парках, на лавочках, за городом в лесах и ещё бог знает где. Самая большая группа собиралась в подсобке одного местного музея. Он располагался в старом деревянном доме. Подсобка
была крошечная, но туда набивалось до сорока человек. На стенах там висели красные знамёна, а на покрытом бархатом строк стоял самовар, из которого все пили чай во время собраний. В углу ещё на одном столе стоял здоровенный медный бюст Дзержинского. Хранительницей музея была бабушка. Много лет она посвятила работе в РКРП. Она была очень стара. Она родилась за годы до развала СССР, и успела даже побыть в комсомоле до того, как страна развалилась. Эта старая мудрая женщина считала себя гражданской СССР и собирала вокруг себя толпы последователей. На собраниях в подсобке коммунисты обсуждали, как они будут бороться против строительства комбината. Соня Зверева постоянно появлялась на этих посиделках.Они собирались, пили чай, решали правительство, мэра, корпорации, глобализм, произносило речи и совещались по поводу того, что им делать дальше. Возглавляла это движение та старуха, о которой шла речь. Очень скоро к ней присоединился старый физикядерщик. Когда-то давно он преподавал ни то в Новосибирске, ни то в Томске, а потом переехал сюда. Он был человек необщительный, странный: жил на отшибе города в крохотном покосившемся домике в частном секторе, верил в торсионный поля, иногда давал интервью каналу РЕН-ТВ, водил для школьников экскурсии к местам силы и по слухам строил у себя в гараже машину времени. У него были толстые огромные круглые очки, казалось, приросшие к его огромному носу, грива как у Венедиктова и длинная борода. Поседевшие волосы с ещё кое-где проглядывающей чернотой он заплетал в хвост. Он носил чёрные кожаные брюки, ковбойские сапоги со шпорами и серый растянутый свитер. Этот мужик уважал Циолковского и называл себя коммунистом.
Вот эти двое и начали крутить весь движ. Очень быстро к ним присоединилась Софья.
А потом уже пошло что-то совсем иное, и жизнь стала становиться всё более и более странной, прямо как в старой английской сказке, написанной душевнобольным математиком под грибами.
В той же подсобке регулярно тёрлись разные леваки. Боже, до чего же они были убогие! Прыщавые, грязно одетые в какое-то рваньё школьники лет четырнадцати. Это был актив ВПД. Патлатые, всегда пьяные панки в дешёвых турецких косухах с банданцами на головах. Просто непонятные анархисты в спортштанах и куртках, тупые и злобные красные скины. Короче, всякая грязь тоже собиралась в подсобке вместе с дедами-сталинистами и суровыми мужиками сорока лет (из которых меньше половины были операми).
Вот тогда-то Сонечка и начала тусоваться с левачьём. Она быстро поняла, что это золотая жила. Сама Соня была совершенно не левацких взглядов человеком. Она любила канал РЕН-ТВ, читала старые отцовские книжки по бизнесу и успеху, старалась мыслить позитивно и всюду излучать позитив. Она презирала тех, кто ходит к психотерапевту и говорит о своих чувствах. Это она считала слабостью. Она так и не поняла, зачем нужен феминизм. Она любила дамские сериалы и женские гламурные журналы. При этом Сонечка до глубины души ненавидела америкосов, евреев и всех врагов русской нации, обожала Сталина и свято верила, что рано или поздно в стране произойдёт революция. В революцию она верила совсем не так, как в неё верили леваки. Для них революция была чем-то абстрактным, далёким, как другие галактики. Она ассоциировалась со свободой, творчеством, созиданием, миром. Соня мечтала о совсем другой революции. Ей хотелось видеть кровавый террор, который рано или поздно поглотит и её саму. Ей хотелось бросить весь современный мир в огонь этого террора. И ради чего? Ради свободы и братства? Нет. Над такими словами она бы только подсмеялась. Она не верила в старые лозунги Французской революции. Она готова была убить себя и миллионы других людей во имя мировой сталинистской диктатуры. Она ностальгировала по СССР, и очень хотела, чтобы люди во всём мире жили примерно так, как они жили в Союзе. В Союзе ей нравилось практически всё: она любила не только полёты в космос и подвиги пионеров-героев, но и брежневские шесть соток с дачей, самовары, отдельные хрущёвки на семью, «Жигули», санатории и всё то, что либералы называли когда-то словом «совок». Ей нравились тесные коммуналки. Она тешилась от вида лагерных бараков. Милыми ей казались унылые моногород, где не было ничего, кроме завода и двухэтажных бараков. Ей нравился совок. Она любила совок во всех его проявлениях. Она была фанатичкой совка. И она хотела, чтобы весь мир превратился в совок. В конечном счёте она мечтала о том, чтобы совок поглотил весь мир со всем его разнообразием, всю культуру этой планеты, всю её жизнь. Чтобы живое сделалось мёртвым.
Соня была совершенная, абсолютная мещанка. Все качества, какие есть у мещан, доходили в ней до конечного предела. Она была невероятно активной, а её талантам в заведении нудных связей могли бы позавидовать лучшие агенты ЦРУ. При этом она была настолько ленивая, что, пожалуй, ни разу в жизни не довела ничего до конца. Она была сентиментальной кисейной барышней. И при этом она готова была не задумываясь идти по трупам врагов к Олимпу. Её невежество не знали никаких пределов. Слово «конченый» она писала с двумя буквами «н». В то же время её нарциссизм и самоуверенность превосходили все мыслимые границы. Бесчувственность удивительным образом уживалась в ней со склонностью чуть что закатывать истерику.