Терпение дьявола

Но общество мало-помалу успокаивалось. Люди убедились в том, что государство все-таки способно их защитить, Бонто был остановлен, дело его уничтожено, всеобщее возмущение утихало, каждый снова спрятал обиды в дальнем уголке сознания, отправил их под спуд, как сказал бы доктор Бонто, пожары злости обратились сначала в тлеющие угли, затем в теплую золу, и некому теперь было высечь искру. Страну по-прежнему лихорадило, но все убедились в ее стойкости и надеялись, что скоро она исцелится. Надежда снова стала тем, чем перестала быть с Бонто, – опиумом для народа.

Людивина вышла из прокатной машины и вдохнула полной грудью свежий горный воздух. Черная галка наблюдала за ней, восседая на поленнице. Она поворачивала голову, по очереди нацеливая на гостью эбеновые глаза-бусины, словно уже где-то видела ее. Наконец птица расправила черные крылья и вскоре исчезла между верхушками елей – полетела разносить по округе новость. Белокурая девушка с пронзительным взглядом вернулась.

Людивина застегнула молнию на куртке и подошла к краю небольшого отрога. Было холоднее, чем она ожидала, из-за высоты. Пологий склон, заросший цветущими горечавками и анемонами, бежал вниз до кольца утесов, дальше начинались отвесные скалы, а внизу лежала долина.

Сначала закружилась голова оттого, что она так высоко над миром. Но вскоре Людивина освоилась, и всплыли воспоминания.

Она вспомнила себя около года назад, на пикнике, с которого началось ее ученичество. Ее должны были сделать экспертом, машиной, понимающей мысли преступников, ей предстояло прочитать все на тему криминологии, судебной психиатрии, об извращенцах, чтобы научиться вычислять их. И, несмотря ни на что, Милмон Бонто провел ее, как ребенка.

Я представляла себя прожектором, который высвечивает этих тварей во тьме, хотела быть равным противником для самых жестоких преступников в мире. И в итоге мне все же удалось стать Немезидой для их повелителя…

В этом была ирония. Имя, которым назвал ее Бонто в тесной душной камере, постоянно вспоминалось. Он выбрал это имя не случайно. Немезида – его возмездие, роковой противник и в то же время символ божественного равновесия.

Возможно, Ришар Микелис и Джошуа Бролин правы, утверждая, что в тени мироустройства существует союз хищников – следствие слишком быстрого развития общества и эволюции человека как кровожадного вида. Союз хищников, чудовища, объединенные своей инакостью; собираясь вместе, они становятся сильнее.

Можно ли считать Милмона Бонто посланником этого зла? Наставником, вышедшим на свет, чтобы поднять мятеж в безумной надежде изменить миропорядок, поразив общество в ту самую точку, где будет больнее всего? А ему подобные, те, кто предпочел остаться во тьме, прячутся за его спиной, продолжая процесс развития…

Нет, Бонто сам посеял зерна хаоса, сомнения, страха, и он будет ждать, когда они прорастут и дадут плоды. Большинство зерен погибнет и сгниет, но некоторые уцелеют. Они еще покажутся на поверхности.

Бонто набрался терпения. Забытый всеми, он будет жить в тюремной камере и ждать, когда настанет момент для сбора урожая. Да, терпения ему не занимать…

Внезапно Людивина поняла, что именно так поступали первооткрыватели, которые приносили себя в жертву. Бонто был пионером – как те, кто первым ступал на неведомую землю в твердой уверенности, что прокладывает путь другим.

Сколько их за Бонто?

Она запретила себе об этом думать.

Вдруг за спиной раздался ликующий детский вопль:

– Людивина!

К ней мчалась Саша, широко раскинув руки. Девочка очень привязалась к Людивине, когда та приезжала сюда перенимать темные знания ее отца.

Позади замаячил массивный приземистый силуэт Ришара Микелиса. Солнце отблескивало на лысом черепе, а глаза были темными щелками.

Людивину охватило странное чувство возвращения к истокам.

Она подхватила девочку на руки и закружила.

– Как же я рада тебя видеть! – восторженно взвизгнула Саша.

Людивина поставила девочку на землю, и та подпрыгнула от избытка эмоций:

– Пойду позову Луи! – и помчалась к дому за младшим братом.

Микелис и Людивина пошли друг другу навстречу. Они были очень похожи. Тем, что отличались от других людей.

Людивина прошла стажировку, и ей стало ясно, что для понимания тьмы нужны не только опыт и знания, но и плодородная почва. Она умела погружаться в сознание самых извращенных преступников, говорить на их языке, читать их культурные коды. Более того, она была отмечена стигматами зла. Именно поэтому и могла поставить себя на место преступника, проникнуть в его мысли. И эту свою способность Людивина никак не могла объяснить. В детстве ее, как и Бонто, никогда не били, она не знала горя и росла счастливой девочкой, не чувствуя недостатка в любви и внимании. Так откуда в ней эта способность, поразившая мозг?

А если это и есть зло? Особый вид патологии, не поддающийся объяснению…

Микелис положил ладонь ей на плечо и оглядел с ног до головы.

– Я знал, что ты приедешь, – тихо сказал он.

И Людивина прочитала в его холодном взгляде, что слова тут не нужны. Он тоже через это прошел, он понимал ее сомнения и чувствовал, как ей сейчас скверно. Она могла рассчитывать на Ришара, в его убежище всегда найдется место и для нее, здесь ей дадут отдохнуть, очиститься от накопившейся тьмы, перезагрузиться.

Но можно ли навсегда избавиться от мерзости, переполняющей наши увечные души?

Маловероятно. Человек не властен над тьмой. Тьма не ждет, что ей укажут место, она располагается там, где считает нужным. Тьма поглощает пространство, занятое чем-то другим, и то, что падает в ее бездонные колодцы, уже не подлежит восстановлению. Оно сгинуло безвозвратно.

С тьмой нужно мириться. Раз уж она поселилась внутри, с ней нужно договариваться, заключать союз, пытаться приручить и всегда быть начеку, чтобы не дать себя поглотить, не утонуть в ней.

Микелис смотрел на Людивину без осуждения: он знал, какая битва бушует сейчас в ее сердце.

Людивина еще не разобралась, прав ли он, что в мире вызревает новое поколение чудовищ, готовое заявить о себе в полный голос. Поколение чудовищ, более сильное, многочисленное и бесноватое, чем прежние. Она – одна из них? Но год назад Людивина уже задавала себе этот вопрос, здесь, в окружении Сеньона, Микелиса и их родных. Она тогда завидовала их близости, их любви, их смеху.

И теперь Людивина знала, кто она и какова ее роль.