Терпение дьявола

– «Разоблачитель». Я уже говорил вам. Оглянитесь вокруг, Людивина, посмотрите на все эти гнилые оболочки, которые я оставил за собой. Я лишь показал этим людям их собственные страхи, и ни один не выжил в этой схватке.

– Ну а подростки из поезда Париж – Андай? Почему вы их выбрали?

– А, Пьер и Силас… Мальчики хорошо поддавались влиянию, вот и все. На их месте мог оказаться кто угодно. Проповедник, Джастин Бибер, случайная девушка. Они были готовы, восприимчивы, искали своего проводника, как тысячи других.

– Но их повели за собой вы. Почему?

– Потому что кто-то должен был это сделать. Я открыл им то, чего они искренне хотели в глубине души – отомстить миру, который выбросил их на обочину, совершить возмездие. То же самое я сделал с Людовиком Мерсье, Марком Ван Докеном и прочими… Долго слушал об их страданиях и помог им от этого освободиться. Я ничего особенного не сделал – всего лишь указал им путь, и они ступили на него с облегчением.

И с порцией коктейля из психотропных веществ и галлюциногенов!

– Вы были их психиатром. Они вам доверяли и слушались во всем, потому что вы подчинили их своей воле. Они видели в вас человека, который обещал им исцеление.

– Но я ведь сдержал обещание.

– Смерть – это не исцеление.

Бонто приблизился и почти коснулся лица Людивины. Она чувствовала его дыхание.

– Что вы об этом знаете? Для некоторых смерть – единственное лекарство. И она позволяет оставить послание, выходящее за рамки их крошечного «я», ибо все мои ученики, один за другим, заставляли прозреть человечество.

– Если на людей давить, внушать страх, отнять уверенность в собственной безопасности, они потеряют веру в общество, которое больше ничего не предлагает. Вам это хорошо известно. Вы пользуетесь социальным кризисом, который переживает наша страна, чтобы почувствовать собственную власть и потешить себя иллюзией влияния на мировые процессы, но вы только погружаете общество в хаос.

– Потому что хаос тоже разоблачитель, Людивина, не отрицайте. На дымящихся руинах ничего не построишь, сначала нужно их снести. Я только поджег фитиль, и, если бы наше общество не было таким взрывоопасным, ничего бы не произошло. А между тем… бомбы в кинотеатрах – это вовсе не моя работа. И яд в бутылках с молоком – тоже. И к нападениям на журналистов я непричастен. Я лишь разбросал семена, они сами дали всходы и начали плодиться. Вы уже не сможете это остановить.

– Вы знаете, кто такая Диана Кодаэр?

Бонто и бровью не повел, это имя ему ни о чем не говорило.

– Диана Кодаэр – последняя жертва Михала Баленски. Шестнадцатилетняя девочка, с которой он содрал кожу. Вам по вкусу такое разоблачение, доктор? Варварское убийство подростка?

Она опять разнервничалась, нужно было взять себя в руки, обуздать эмоции и унять бешеное сердцебиение. Людивина чувствовала, что еще не может нормально двигаться.

– Михал был одиночкой и плохо поддавался внушению. Я только помог его таланту быстрее созреть и оформиться, а потом свел с одним из своих… протеже.

– С Кевином Бланше? Потому что легче что-то внушить тому, кто уже является фанатиком?

– Потому что декорации не менее важны, чем содержание спектакля. Вы разве не заметили этого в среду вечером в своей ванной?

Людивина вздрогнула. В тот вечер она видела дьявола.

Бонто поднял уродливую пластиковую маску, которую он все это время держал в руке. Плоское лицо с длинным вытянутым ртом и пустыми глазницами. Что-то среднее между образом смерти, дьяволом и скелетом.

– Сила внушения, кое-какие хитрости для убедительности легенды, вот и все. С обществом нужно говорить на языке зрелищ, пользуясь его же культурными кодами.

Что еще у него в арсенале? Обувь с подошвами в форме козлиных копыт, вспомнила Людивина. И главное – наркотический коктейль, без которого Бонто ничего не сумел бы добиться…

Она не решилась провоцировать его на эту тему, слишком рискованно, он захочет доказать, что его возможности безграничны, а сейчас не время дразнить хищника. Людивина сменила направление беседы:

– Парень и девушка, которых вы держали в этой камере… Они умоляли их освободить… Вы никогда не думали, что в такой ситуации может оказаться ваша дочь?

Бонто вздохнул, но было видно, что вопрос его скорее позабавил, чем раздосадовал.

– О, вы, должно быть, заметили фотографию на столе в моем кабинете? Именно об этом я вам и говорил: сила внушения и несколько хитростей. Предметы интерьера с «eBay», фото, купленное в магазине в качестве семейного снимка, – я даже оставил исходную фотографию внутри. И что же? Теперь я для всех добрый семьянин, муж и отец, положительный во всех отношениях, любитель путешествий и радостей жизни. – Он разочарованно покачал головой. – Я ждал от вас большего, Людивина. Вы же такая дерзкая. Думал, вы сможете выйти за рамки этого мира, но, оказывается, вы, как и все, питаете иллюзии. Те самые иллюзии, против которых я борюсь со своими последователями, чтобы создать лучший мир. Это будет мир, где выживут сильнейшие и отпадет необходимость в социальном государстве. Настало время сгореть дымящимся развалинам, старое общество существует на аппаратах жизнеобеспечения, человечество должно совершить новый скачок в эволюции, как оно уже делало раньше.

– Вы считаете себя выше других?

Пусть поговорит еще. Людивина чувствовала, что эффект наркотиков слабеет. Бонто распылил минимальную дозу, от которой сознание помутилось всего на несколько минут.

– Закон сильнейшего никто не отменял, Людивина. Я посмотрел в лицо своим демонам, выпустил темные импульсы и понял, что лишь так чувствую себя живым. Я не обманщик и не лицемер, в отличие от всех вас.

– Поэтому вы решили спрятаться за широкой спиной Брюссена? – иронично усмехнулась Людивина.

– О, Брюссен! Классический пример психиатра, у которого в голове больше тараканов, чем у его пациентов! Специализированные научные журналы он читал в последний раз, когда оканчивал институт, а из дома выбирался только в клинику. Я давал консультации в десятках других заведений под его фамилией, и никто ничего не заподозрил, даже он сам. Я представлялся Брюссеном, расписывался в ведомости за него, и ни одна душа не поинтересовалась, как этот Брюссен на самом деле выглядит. А если я лгал, то лишь потому, что к этому меня вынудило ваше хваленое общество, отказавшееся принять мою инакость. Для вас же, Людивина, ложь – это косметическое средство, чтобы скрыть то, чем вы являетесь и что отвергаете.

У Людивины возникло отчетливое чувство дежавю. Тошнотворные откровения убийц в Квебеке были очень похожи на эти слова. Право на «инакость». На самовыражение, каким бы оно ни было нестандартным…

– Я думал, что нашел равного себе, свою Немезиду, – разочарованно продолжал Бонто, – ту, с чьей помощью я смогу возвыситься. Думал, мы пойдем дальше вместе, вы и я.

– Все кончено, доктор. Брюссен мертв, вы лишились прикрытия. Куда вы собрались идти? В любом случае далеко не уйдете.

Бонто покачал головой. Он не клюнул на эту наживку.