Тильда. Маяк на краю света

— Брат… даже не смей покидать меня… Доктор!

Я приложила прохладную мокрую ткань к лицу. Я… жива?.. Или мне кажется?

— Курс на Мерчевиль, — отдал приказ голос капитана Гэрроу.

Еще немного света… Кажется, одно веко шевельнулось…

— Нет, — Ро отобрала у меня тряпку мягко, — Тиль, пока не открывай глаза…

Голос ее плакал.

— Прошу…

— Девчонку тоже в трюм. До выяснения обстоятельств.

— Гэрроу, она ведь ранена!

Ро схватила меня за руки, и это было больно. Меня, кажется, пронзило судорогой.

— У владельцев птиц отнять свистки, согнать в клетки. Отныне на борту птицы запрещены. Гупо, займись. Выполнять! Сожалею, госпожа Бореалис, но ваши друзья нарушили закон Буканбурга и им придется ответить. Бимсу, проводи госпожу в каюту.

Потом на плечи — больно, как град — упали холодные крупные капли дождя.

Глава 6 О единомышленнике, белых мотыльках размером с кулак и трюме для рабов

Море Белого Шепота, мерчевильские воды. Третье орботто.

Надо отдать должное тому тюремщику, что забрал меня в трюм — он не был жесток, как полагалось бы обычному буканбургскому пирату. Где-то уже внутри он остановился, решительно развернул меня за плечи. Я честно пялилась, но различала лишь расплывчатый силуэт. И немного света. Остальное — боль.

Провожатый осторожно повернул мою голову вправо, влево. Будто рассматривал. Голос у него был хрипловатый, низкий:

— Глаза уцелели, повезло. Но шрамы, увы, останутся. Эх, а была такая миленькая… — цокнул языком. — Идем.

Взял за запястье, повел дальше, скрипнул дверью, усадил.

Мягко… Я пошарила ладонью. Кровать?.. Отдернула руку.

Начал накрывать душной волной страх.

Я коснулась рукой груди, ища ларипетровую охранку. Ведь она должна защищать, да?..

От внешних факторов. Не от внутренних, Тиль.

Сирены, что чуть не сожрали моих друзей и на которых «Искатель» открыл безжалостную охоту. Аркебуза. Злой Шарк. Его окровавленная фигура и неожиданная ярость Голубинки. Я падаю навзничь и… бьющий крыльями и клювом, рвущий когтями лицо сокол… Мое лицо.

«Останутся шрамы». Я потянулась проверить. Клочья, дыры и… удар током. Теперь я чувствую. Взвыла.

— Руки, — только отозвался мой провожатый, пропавший с незримого горизонта.

И мягко, но твердо опустил их мне на колени.

— Все будет хорошо.

Будет хорошо?!. Да никогда! Могло быть хорошо вчера утром, когда я привидением тащилась домой… Еще могло. А теперь уже никогда не будет.

Внутренности, скрученные в узел, выстрелили, будто распрямившаяся пружина. Я согнулась от резкой боли. Они больше во мне не помещались, но и прорвать оболочку тела не могли. Дыхание застряло где-то на дне желудка. Сейчас разорвусь в клочья, лопну, как…

Лекари в трактатах называют это «феноменом шока». Организм по-быстрому выбрасывает в кровь лошадиную долю анестетика, чтобы встретить опасность лицом к лицу и победить, ну, а боль оставляет на потом, на сладкое. И вот — теперь отведенный мне анестетик заканчивался. Быстро, неумолимо и беспощадно. Я впилась пальцами в матрас: горло пульсировало неясными толчками, по спине вился струйками ледяной пот, глаза — по-прежнему слепые — пытались выскочить из орбит, и там, снаружи, их словно снова терзали когти налетевшей с воздуха птицы. Вздохнуть сделалось невозможно, я сучила ногами по полу и в мучениях умирала.

О чем я буду жалеть?.. О том, что так и не начала жить, как пела Аврора в своей арии третьего дня…

Взорвавший изуродованное лицо водяной фонтан стал полной неожиданностью. Я дернулась, пытаясь зажмуриться, отбиться, кажется, закричала…

— Спокойно, спокойно, — придержал пират мои руки вновь. — Это цитрусовое зелье. Расходую на тебя судовой запас, глупая. Ну, кто бросается на ближайшего родственника предводителя, а?.. Спокойно… За такое и на месте могли убить. Но судить вас с командором будут позже. Будто вчера родилась.

И он подул мне в лицо. Больно. Я не знаю, текли ли слезы. Или это была кровь. Или зелье.

Я действительно родилась вчера. Когда ступила на палубу этого идиотского корабля.

Судить… Меня и Фарра. Смех и грех. Его даже жальче, ведь всегда судил ОН, и никогда — ЕГО. Его вообще судить было чревато…

Мой неожиданный врачеватель брызгал еще и еще, боль шипела, пряталась в угол, как опасная змея. Промокнул чем-то. Еще и еще. Промокал, мыл, тер, щелкал ножницами. Должно быть, кожу. Я стискивала зубы, чтобы не завопить, но от того делалось лишь больнее. Пару раз взмахнула руками, пытаясь защититься от этого всего, и тогда обнаружила, что у пирата жесткая борода.

— Теперь мазь. Терпи. Или свяжу.

Я едва не порвала покрывало в куски. Лицо снова будто оборвало все связи с мозгом и исчезло. Затем мой мучитель принялся за примочки. Глаза… долгожданная прохлада. М-м… Даже захотелось улыбнуться, пока он обрабатывал щеки, лоб, макушку, затылок — ах, верно, я им тоже приложилась… А что насчет волос?.. Они у меня еще есть?..

Было бы жаль, если бы их состригли вместе с кожей.

В смягченные мазью опухшие губы мой врачеватель осторожно протолкнул трубочку. Приказал:

— Пей.

Я хотела бы сказать ему хоть что-нибудь, элементарное «спасибо» или категорическое «не буду», но послушалась. Рот онемел, жидкость втянуть получилось не сразу. А пират принялся за накладывание повязки на свое творчество.

Где-то прогремел гром.

В холодном мятно-медовом отваре ощущения растворялись, парили, путались. Разведенное ветреное зелье. Легкая доза. Утишить боль души и тела.

Будто второй раз за сутки пережила морозный откат. И снова выжила.

Мне… становилось легче. Ужас бледнел, испарялся, оставались только волны и усиливающаяся качка.

Даже немного… смешно. Могла ли кудесница Тильда, сидя в башне Стольного города, догадываться, что однажды ей повыдергивает волосы сокол в море Белого Шепота, полном сирен?.. Потому что ей взбредет в голову напасть на…

— Он мог убить… моих друзей, — сочла нужным объяснить я, выпуская из губ соломинку.

Двигались они с трудом. И было больно. Но терпимо. Поэтому я добавила, просто чтобы проверить, что могу:

— Лопух.

— Это тебе они друзья. А ему — враги.

— Но без них он не дойдет на край света.