Тильда. Маяк на краю света

И.

Меня тогда едва не стошнило. Почему… они взяли короля Тириана на дно, а папу и маму… пустили на мясо?.. Я даже была готова встать бок о бок с отцом Кастеллета и Джарлета, останавливать всех наших родителей снова и снова, до последней капли крови и заново, попасть на рудник, но… Мы с Фарром распили бутылку мерчевильского на корме, заново переживая сиротство. Терять надежду ужасно, но еще отвратительнее, когда она умирает во второй раз.

— Селяви, как говорит Ро, — угрюмо усмехнулся Фарр.

Седые волосы, оттененные черными густыми бровями, ему на удивление шли.

— Что это значит?

— «Такова жизнь». Ее познания в друидском поразительно глубоки и хаотичны.

Помолчали.

— Не будем говорить Ис.

Конечно, не будем. Если вообще придется с ней говорить когда-нибудь.

— И Кастеллету… не говори.

Я отобрала бутылку и приложилась к горлышку. Закат багровым заревом сжигал небо и море под нашими ногами.

— Почему ты от него прячешься?

— Будто не знаешь, — фыркнула я.

Фаррел поджал губы понимающе.

— «Любовь».

— Чтоб она сгорела к морским медведям.

На следующий день Старик и Бруно превратились в… морскую пену. Аврора за общим отвратительно рыбным обедом рассказала грустную историю про сирену, которая вышла на берег ради возлюбленного, и превратилась вот тоже в пену потому, что он полюбил другую. Чак с матросами наперебой ответили ей историей матери Финтэ. Случившееся драматичное молчание неожиданно разрядил доктор Риньи — оказалось он недурственно играл на скрипке, а еще его звали Жиль. Чак и Ро — наши звезды сцены и бочки — начали подпевать на голоса, и в итоге получился неплохой такой день фольклора, с плясками и хохотом.

Мы с Фарром отсиживались в сторонке и тайном трауре. Я — в маске в качестве чинной жены квартирмейстера, а он… Он был капитаном.

Мы, вообще, теперь ели с командой.

«Искатель» по-прежнему упорно смотрел носом на норд-норд-ост, он был капитаном, а я — сестрой и наблюдателем. Ничто не изменилось.

Штиль стоял не только в воздухе, но и в наших душах.

Но танцы и песни после обеда все равно решено было ввести в расписание для поднятия морального духа. Мы шли на край света — это будоражило умы и пугало. «Темнейшество» и «светлейшество» хотели занять их умы и руки, и были совершенно правы. Драить палубу, проветривать и чинить паруса, рыбачить, стряпать с Гупо на камбузе — рабы остались не у дел.

Ввели «занятия по психосознательности». Аврора утверждала, что пусть «видений» нет, но если вдруг они вернутся, а ларипетра лопнет — надо уметь справляться. Занятия вели они на пару с Фарром.

По вечерам капитан учил экипаж и жену ориентироваться по звездам.

Прум кроме горе-рыбака оказался мастером по презепе и смастерил остров Гудру вполне правдоподобно. Фрида и мальчишки были в восторге и потребовали их научить делать такие же. В итоге к занятиям дня добавился, как окрестила это дело Аврора, творческий кружок. Я видела такие в ее лавке, мне они тоже нравились. Но вид озерка в лесу вызывал не очень приятные ассоциации. И я на «кружок» не ходила.

Я ходила к доктору Риньи. И — неожиданно — вместе с «дядей Тири» сидела над звездной пылью. Она казалась просто камнем, испещренным следами пальцев. А король Тириан — кроме сноба оказался умным дядькой, не зря сирены умыкнули его за мозги. Сидя у постели безжизненного Джарлета мы вспоминали родителей моих и Фарра, и… на сердце становилось почему-то легче.

Дядя Тири смирился со своим прозвищем, но так и не мог понять, почему его друг Лукреций Жан-Пьери однажды вдруг встал на дороге начатой экспедиции вместе с вооруженными людьми. И искренне жалел о его смерти, но — королю не до сантиментов, если он хочет править твердой рукой, и он был обязан с мятежниками поступить соответственно. И семьи надо было обезвредить… В тот момент он думал не о судьбе маленьких мальчиков, а о мире в королевстве — таков удел правителя… Отчего же, отчего Лукреций предал его?..

Тогда я и попросилась у Фарра в фольклорные дни читать команде историю Объединенных Королевств. И он, и Ро сочли это отличным политическим шагом.

Фи, меньше всего я тогда думала о политике.

И засела за описание и упорядочивание наполовину уничтоженных заметок моих, мамы, того, кто писал со слов Сваля историю Сарасети… То в лице Дика, то в своем расспрашивала членов команды об их легендах. И не то трактат, не то учебник рос.

А Чак занимался делами квартирмейстера на мостике и в каюте капитана. У нас отлично получалось избегать друг друга. Безо всякой на то причины. Я занимала каюту днем в образе Тильды Сваль, а он ночью, пока я была младшим помощником Диком в гамаке.

Я даже не задавалась вопросом, почему никто не спрашивает Дика, куда он девается днем.

Двадцать пятого орботто случился мой публичный дебют. Тогда песен и танцев не было, так как Чак и Риньи не пришли: неожиданно очнулся Джарлет.

У меня случилось плохое предчувствие, но я на него наплевала и провела урок.

История династии Сарасети и Мерчевиля вплоть до прибытия Сваля прошла на ура, Китэ, Прум и Мати добавили пару штрихов к первому в нашем мире учебнику истории. Я была счастлива впервые с начала штиля, позабыв о предчувствиях.

На ночь засиделась в нашей с Чарличком каюте — раз квартирмейстер прикипел бодрствовать у постели брата, то до утра все равно не вернется, он при брате теряет рассудок и память. Выписывая главу о возникновении Буканбурга, вынося на поля вопросы о недостающих подробностях, надеясь, что однажды мне будет кому их задать, я, похоже, уснула.

Утром меня разбудила боднув в нос Алиса.

Глава 26 О предательстве белых мотыльков, дружеских чувствах и китах-убийцах

Море Белого Шепота, двадцать шестое орботто.

Я моргнула и тут же поморщилась: в шею будто вставили железный штырь. Так что резко отпрянуть согласно первому порыву не получилось, пришлось разноименное рукой потянуться к ключице и плечу, размять осторожно окаменевшие мышцы.

Алиса бесшумно выпустила и спрятала тонкий раздвоенный язык: скверная привычка пресмыкающихся. Громко и капризно прокомментировала мое кривое состояние:

— Сколько можно дрыхнуть?!

Я осторожно выпрямилась, продолжая разминать затекшие части тела, с удивлением сняла со щеки прилипший листок:

«Ничего удивительного, что для экипажа „Свальбарда“ прошлое — это легенда. Видимо, здесь берет начало легкомысленное отношение к собственной истории в культуре современного Буканбурга».

Тьфу. Уснула за столом. Позвоночнику подобное противопоказано.

— Что ты тут делаешь? — проскрипела я Алисе, наконец отважившись повернуть шеей вправо и влево.