Присела на могильнике СавуреСтаруха Смерть, глядит на людный шлях.Цветущий лен полоскою лазури Синеет на полях.И говорит старуха Смерть:«Здорово, Прохожие! Не надо ли комуЛьняного погребального покрова? — Не дорого возьму».И говорит Савур-курган: «Не каркай!И саван — прах. И саван обреченИстлеть в земле, чтоб снова вырос яркий Небесно-синий лен».
Свежа в апреле ранняя заря.В тени у хат хрустит ледок стеклянный.Причастницы
к стенам монастыряНесут детей — исполнить долг желанный.Прими, господь, счастливых матерей,Отверзи храм с блистающим престолом —И у святых своих дверейПокрой их звоном благостно-тяжелым.
Там иволга, как флейта, распевала,Там утреннее солнце пригревалоТруд муравьев — живые бугорки.Вдруг пегая легавая собака,Тропинкой добежав до буерака,Залаяла. Я быстро взвел курки.Змея? Барсук? — Плетенка с костяникой.А на березе девочка — и дикийИспуг в лице и глазках: над ручьемДугой береза белая склонилась —И вот она вскарабкалась, схватиласьЗа ствол и закачалася на нем.Поспешно повернулся я, поспешноПошел назад… Младенчески-безгрешноИ радостно откликнулась душаНа этот ужас милый… Вся пестрелаБерезовая роща, флейта пела —И жизнь была чудесно хороша.
Все сады в росе, но теплы гнезда —Сладок птичий лепет, полусон.Возноси хвалы — уходят звезды,За горами заалел Гермон.А потом, счастливый, босоногий,С чашкой сядь под ивовый плетень:Мир идущим пыльною дорогой!Славьте, братья, новый божий день!
Дамаск. 1907
«Тут покоится хан, покоривший несметные страны…» *
«Тут покоится хан, покоривший несметные страны,Тут стояла мечеть над гробницей вождя:Учь толак бош ослун! Эти камни, бурьяныПахнут мускусом после дождя».И сидел я один на крутом и пустом косогоре.Горы хмурились в грудах синеющих туч.Вольный ветер с зеленого дальнего моряБыл блаженно пахуч.
Тезей уснул в венке из мирт и лавра.Зыбь клонит мачту в черных парусах.Зеленым золотом горит звезда КентавраНа южных небесах.Забыв о ней, гребцы склоняют вежды,Поют в дремоте сладкой… О Тезей!Вновь пропитал Кентавр ткань праздничной одеждыПалящим ядом змей.Мы в радости доверчивы, как дети.Нас тешит мирт, пьянит победный лавр.Один Эгей не спал над морем в звездном свете,Когда всходил Кентавр.
Мир вам, в земле почившие! — За садомПогост рабов, погост дворовых наших:Две десятины пустоши, волнистойОт бугорков могильных. Ни креста,Ни деревца. Местами уцелелиЛишь каменные плиты, да и тоИзъеденные временем, как оспой…Теперь их скоро выберут — и будутВыпахивать то пористые кости,То суздальские черные иконки…Мир вам, давно забытые! — Кто знаетИх имена простые? Жили — в страхе,В безвестности — почили. ИногдаВ селе ковали цепи, засекали,На поселенье гнали. Но стихалОднообразный бабий плач — и сноваШли дни труда, покорности и страха…Теперь
от этой жизни уцелелиЛишь каменные плиты. А пройдетЖелезный плуг — и пустошь всколоситсяГустою рожью. Кости удобряют…Мир вам, неотомщенные! — СвидетельВеликого и подлого, бессильныйСвидетель зверств, расстрелов, пыток, казней,Я, чье чело отмечено навекиКлеймом раба, невольника, холопа,Я говорю почившим: «Спите, спите!Не вы одни страдали: внуки вашихВладык и повелителей испилиНе меньше вас из горькой чаши рабства!»
Род приходит, уходит, А земля пребывает вовек…Нет, он строит, возводит Xрам бессмертных племен — Баальбек.Он — убийца, проклятый, Но из рая он дерзко шагнул.Страхом Смерти объятый, Все же первый в лицо ей взглянул.Жадно ищущий бога, Первый бросил проклятье ему.И, достигнув порога, Пал, сраженный, увидевши — тьму.Но и в тьме он восславит Только Знание, Разум и Свет —Башню Солнца поставит, Вдавит в землю незыблемый след.И глаза великана Красной кровью свирепо горят,И долины Ливана Под великою ношей гудят.Синекудрый, весь бурый, Из пустыни и зноя литой,Опоясан он шкурой, Шкурой льва, золотой и густой.Он спешит, он швыряет, Он скалу на скалу громоздит.Он дрожит, умирает.. Но творцу отомстит, отомстит!
На задворках, за ригами Богатых мужиков,Стоит оно, родимое, Одиннадцать веков.Под шапкою лохматою — Дубинка-голова.Крестом по ветру треплются Пустые рукава.Старновкой — чистым золотом! — Набит его чекмень,На зависть на великую Соседних деревень…Он, огород-то, выпахан, Уж есть и лебеда.И глинка означается,— Да это не беда!Не много дел и пугалу… Да разве огородТакое уж сокровище? — Пугался бы народ!
В угольной — солнце, запах кипариса…В ней круглый год не выставляли рам.Покой любила тетушка Лариса,Тепло, уют… И тихо было там.Пол мягко устлан — коврики, попоны…Все старомодно — кресла, туалет,Комод, кровать… В углу на юг — иконы,И сколько их в божничке — счету нет!Но, тетушка, о чем вы им молились,Когда шептали в требник и псалтырьДа свечи жгли? Зачем не удалилисьВы заживо в могилу — в монастырь?Приемышу с молоденькой женоюДала приют… «Скучненько нам втроем,Да что же делать-с! Давит тишиноюВас домик мой? Так не живите в нем!»И молодые сели, укатили…А тетушка скончалась в тишинеЛишь прошлый год… Вот филин и в могиле,Я Крезом стал… Да что-то скучно мне!Дом развалился, темен, гнил и жалок,Варок раскрыт, в саду — мужицкий скот,Двор в лопухах… И сколько бойких галокСидит у труб!.. Но вот и «старый» ход.По-прежнему дверь в залу туалетомЗаставлена в угольной. На столахАлеет пыль. Вечерним низким светомИз окон солнце блещет в зеркалах.А в образничке — суздальские ликиУгодников. Уж сняли за долгиОклады с них. Они угрюмы, дикиИ смотрят друг на друга как враги.Бог с ними! С паутиною, пенькоюЯ вырываю раму. Из щелейБегут двухвостки. Садом и рекоюВ окно пахнуло… Так-то веселей!Сад вечереет. Слаще и свежееЗапахло в нем. Прозрачный месяц встал.В угольной ночью жутко… Да КощеиМне нипочем: я тетушку видал!