Три подруги и все-все-все

— Руська, — я схватила подругу за плечи и распрямила. Она безвольно откинулась назад, а после и вовсе медленно соскользнула с кожаного диванчика на пол.

И осталась лежать там.

— Привет, — прозвучало над моей головой. Я дрогнула всем телом, как от пощёчины, но не успела среагировать. Горячие пальцы легли на шею, разворачивая меня к нему всю целиком.

Его губы поймали мои.

Первое прикосновение было нежным, почти невинным, но уже в следующее мгновение он превратил тонкую чувственную ласку в пожар. Одна его рука держала меня за голову, а другая легла на спину, не позволяя отстраниться. Я бы и не смогла. Не только потому, что он бы не позволил, но и потому, что вся эта сила, которая плыла по моей коже, сбивала с толку, невольно вынуждая замереть, застыть, прислушаться. Впервые в жизни я почувствовала себя тем самым оленем в свете фар, который не может сдвинуться с места и просто покорно ждёт своей судьбы.

«Покорно?».

Это слово врезалось в мозг, как кусок бездушного и безжалостного металла в тело несчастного, парализованного страхом животного.

Это не я. Это не про меня.

Толчок в его грудь, рывок — и вот я пытаюсь выкрутиться, выскользнуть из его хватки, но она лишь усиливается. Руки сдавливают так сильно, что становится больно, и он это знает.

Но не отпускает, делая поцелуй глубже, словно желая поглотить меня целиком.

Я уже ничего не понимаю.

Не понимаю, где я, что со мной, и почему он продолжает ловить меня, мои губы, с поцелуем забирая остатки моей жизни, обрывки дыхания. Ничто между нами больше не было невинным или трогательным, я ощущала всем своим телом каждую клеточку его. Каждый напряжённый мускул, каждую каплю силы, вывернутую на меня ушатом воды, но не ледяной. Это был почти кипяток. Невыносимо горячо, так горячо, что хотелось кричать, зажмурив глаза и сжав кулаки.

Изнемогающими, уставшими, опалёнными губами, я чувствовала вкус. Его вкус. Его злости, ревности, жадности, силы. Терпкий вкус, горький и насыщенный, немного вяжущий, с оттенком весны, когда улицы наполняются ароматом сочной свежей травы и сладостью зацветающих плодовых деревьев.

Когда он отодвинулся от меня, с тихим стоном оборвав поцелуй, я едва могла осознавать саму себя. Это был не просто поцелуй. Это был захват, исследование, покорение.

Нежно проведя кончиками пальцев вдоль спины, вызывая волну мурашек, промчавшихся по позвоночнику, он прислонился к моему уху и спросил шёпотом:

— Тебе понравилось? Это всё может стать твоим. Я могу стать твоим.

Было что-то такое, за что уцепился дважды опьянённый мозг, им и спиртным. Но, чтобы додумать мысль, следовало отодвинуться от него как можно дальше, надышаться воздухом, в котором его не будет, почувствовать, что я — это всё ещё я. Но он не позволил, всем своим поведением, каждым жестом показывая, что пощады не будет и свободомыслия тоже. Будет только он и то, что он позволит.

— Видишь ли, моя сладкая принцесса, — он ласково поддержал мою голову распрямлёнными пальцами, направляя на себя взгляд моих глаз. — Есть вещи, без которых наша свадьба невозможна.

И он силой развернул моё лицо туда, где за такими же, как наш с подружкой столиками расселись волки-оборотни. Среди них я без труда нашла Руслана. Он поймал мой взгляд и отвернулся.

Это был жест признания поражения.

Он подчинился, так же как и остальные члены волчьей стаи.

Им не оставили выбора.

И вновь наполненный ветрами и туманами мозг уловил какую-то погрешность. Прошло несколько минут, которые я провела в объятиях Дэни, прежде чем осознала суть неправильности.

— А где другие? — мой голос был хриплым и уставшим. — Доминанты.

— Мертвы, — безразлично проронил Дэни.

— Всё?

Парень улыбнулся, широко так, радостно. А в глазах маниакальная одержимость психопата, которая проявлялась лишь отчётливее каждый раз, когда он смотрел на меня.

— Все, кто не согласился перейти на твою сторону, — поняла я, произнеся свою страшную догадку вслух.

Он быстро прикоснулся к моим губам, уязвимым и покалывающим после его предыдущего поцелуя, даря мне ещё один, мимолётный, но такой же непреклонный, ультимативный.

Он будто ставил на мне печать. Свою печать. И в ней, по сути, не было бы необходимости, если бы…

В этот момент я поняла: он знает.

Он всё знает и знал с самого начала.

Знает, что я не люблю его, а просто нахожусь под властью чувств, которые не могу ни понять, ни принять. Чувств, которые, даже не мои, чужие.

Потому что…

Потому что я не умела быть такой.

Такой страстной и безумной, такой необузданной и увлечённой, такой влекущей и прельщённой.

«Холодная, расчётливая сука», — сказал Гриша и был прав.

— Ты хитрая и находчивая, это всегда было твоим преимуществом. Хотя порой оно здорово раздражает, заставляя желать преподать тебе урок.

Смысл его слов, доходящий до меня постепенно, доезжая словно старая телега по ухабам и кочкам пыльной заброшенной дороги, пугал. Хотя пока что, наверное, я испугалась недостаточно, ведь он продолжил:

— Видишь ли, радость моя, — он любовно поправил мои волосы, обнажая шею и следы от укуса. Свидетельство ночных визитов Князя. Он не мог не увидеть два маленьких багровых прокола. И увидел. Но отреагировал надменным небрежным смешком. Пальцы прошлись по отметинам, погладили с нежностью, а после сдавили так, что я захрипела, хватаясь за его запястье. Но он почти сразу отпустил, вновь прижав к себе. — Мне не нужны сильные волки под боком. Эта псиная братия раздражает. И существует лишь один приемлемый вид их существования — полностью контролируемый. Когда я донёс до волчьих доминантов эту простую мысль, часть из них согласилась сотрудничать. А часть отказалась. Как ты можешь догадаться, вторые уже в земле. А теперь приступим ко второй части нашего замечательного вечера!

Он хлопнул в ладоши, поднялся и грубо оттолкнул столик в сторону, отчего последний, скрипнув, отлетел к стене. Я в последний момент успела поднять музу, затащив её обратно на диванчик, чтобы стол не проехался по её голове и не превратил мозги в смузи.

Музыка резко стихла, а после и вовсе умолкла. Гости, как по команде, которую никто не давал, ни на кого не глядя и ни с кем не споря, начали расходиться по углам, теряясь в темноте укромных углов. Последних в данном клубе было предостаточно.

Дэни покивал, выражая своё одобрение, а после крикнул:

— Вносите!

Вошёл один ягуар, второй, третий. Всего их было около десятка и каждый с ношей на плече. По очереди они подходили ко мне, скидывая с плеч громадные свёртки и оставляя у моих ног.

Я не отрываясь и не дыша смотрела на растущую кучу. Кучу мёртвых тел. Их укладывали так, чтобы я видела лица. И узнавала. Не сделать этого было невозможно, мне был известен каждый. И высокий, крепкий мужчина в сшитом на заказ деловом костюме с зачёсанными набок волосами. И маленькая женщина со стрижкой каре и крупными серьгами в ушах. И девушку в розовой блузке с родинкой на щеке. И парень с выбритыми висками в джинсовой куртке. Я знала их поимённо, знала, как они взрослели, чем жили, что планировали. А теперь у каждого из них было по дыре в груди, которая показывала всему миру отсутствие жизненного важного органа. Им вырвали сердце. Одним ударом. Жёстко, чётко и без колебаний.

Даниэль обошёл диванчик вокруг, встал за моей спиной, вынул заколку, отшвырнул, собрал рассыпавшиеся волосы в хвост и потянул на себя. Я легко подалась к нему, ощутив, как мои плечи прижались к его животу.

— Я захотел тебя себе с первой секунды, как увидел, — проговорил он, укладывая руку поперёк моей груди и вцепляясь пальцами в плечо. — Хотел так сильно, как никого и никогда за свою долгую-долгую жизнь, которая в какой-то момент стала слишком скучной. Ты была такой очаровательной в своей борьбе. В своём личном восстании. И так трогательно верила, что можешь всех победить. Всех превзойти, включая бабулю, которая заставляла учиться, быть такой же, ходить с ней на охоту. Нелегко, наверное, быть школьницей днём, а по ночам превращаться в убийцу, потому что старшее поколение надумало отойти от дел? В какой-то момент она тебя сломала. Невозможно сдирать мясо с костей сопротивляющегося вампира, а потом, повязав розовые бантики, идти в школу, чтобы учить там таблицу умножения. Что-то в тебе будто бы раздвоилось, раскололось ровно напополам. Ты следовала за Чумой и верила в неё, но в то же время мечтала уничтожить этот путь, чтобы другие не были вынуждены проходить по нему также, как когда-то прошла ты. И в твоей смышлёной головке сложилась простая мысль: если не будет Совета — не будет и Чумы. Эти две силы взаимосвязаны.