Трон

— Нет. Но они теперь Агаве помогают.

Это имя разом испортило ему настроение.

— Так, значит, она все еще в мастерской?

Хемда, видя такую перемену в настроении Гиваргиса, сразу перевела разговор на другую тему:

— Хорошо, что приехал, хоть сына увидишь. Пойдем в дом. Сигаль приболела немного. Лежит третий день.

Мужчина оживился, оскалился:

— Как он?! Силач?

— Забаба? Еще какой! Вечно голодный. Из Сигаль с молоком все жилы тянет…

Скрылись в доме, оставили Рину одну. О ней опять забыли. В этот момент девочка возненавидела своего младшего брата.

Увидев мужа, Сигаль попыталась встать, улыбнулась через силу. Гиваргис, неожиданно и для нее, и для Хемды, был ласков, успокоил, сказал поберечься и поскорее выздоравливать. Взял на руки сына, долго любовался им, потом вернул в кроватку. Забаба все это время сосредоточено смотрел, словно знакомясь с ним: так вот ты какой, мой отец.

— Тоже спать пойду. Считай, дней семь не спали. Все в Ниневию торопились, а почему — и не знает никто, — сказал Гиваргис женщинам.

— А надолго вернулись-то? — поинтересовалась Хемда.

— Говорю же, никто не знает… Ты наготовь на вечер, будем мое возвращение праздновать. И вина побольше принеси. Соскучился я по нашему домашнему вину.

Выходя из комнаты, Гиваргис еще раз окинул Сигаль взглядом, и было в нем что-то такое, что Хемда сразу поняла: для себя он уже решил — в этот приезд у него появится еще одна жена, и моложе, и красивее. Вздохнула: «Не видать тебе, Агава, твоего Арицу».

Вечером за праздничным столом собрались гости. Кроме многочисленных соседей были Хавшаба, дядя Ариэ и учитель Рамана из семьи Мар-Зайи, приказчик Мальахе. А еще Тиглат, двоюродный брат Шимшона. Он приехал в Ниневию в полдень, зашел к родственникам, а тут Гиваргис, дорогой племянник. Обнялись, расцеловались.

— Вот ведь, и правда, подарок так подарок! Я ж тебя лет пять не видел! — говорил Тиглат. — Возмужал!

— Так ведь сотник уже год как, — не забыл похвастать племянник. — А что к нам в Ниневию? Дело какое, или так?

— Конечно, дело. Стал бы я просто так мотаться! Ваша Агава мне заработок предложила, — подмигнул. — Хорошую цену назначила.

Гиваргису словно дали пощечину. «Что же вы все молитесь на эту грязную девку?!» Насупился, к дяде больше не подходил. За столом сел рядом с отцом и его старым приятелем, с ними и разговаривал весь вечер. О чем — понятно. О войне в Табале, когда подавят мятеж, если его вообще подавят, и, конечно, о том, с какой стати Ашшур-аха-иддин отправил с пустяшным обозом в Ниневию целый кисир из царского полка, да еще и во главе с Ишди-Харраном.

— Пленника ценного привели, — зашептал Гиваргис. — Настолько ценного, что, может быть, и войне скоро конец.

— Да ну, — не поверил Шимшон. — И кого же?

— Киммерийского царевича.

— Кх… Кх… — закряхтел отец.

— Значит, не сегодня-завтра назад выдвинитесь? — обронил Хавшаба.

— Может, и так… Но пара дней-то у меня есть. Вот женюсь на Агаве, и назад, на Табал.

Шимшон будто не заметил слов сына:

— Внуки-то как мои — Хадар, Сасон? С тобой вернулись? Почему домой не забрал?

— Приказ был — казармы не покидать. А с чего такая строгость, и сам не знаю, — и снова о своем: — Ты скажи, с Агавой что-то не так? Ночь на дворе. А ее дома нет!

— В мастерской она, — скривился Шимшон.

Гиваргис, наконец, возмутился:

— Да что она о себе возомнила?!

Отец понял, что уйти от неприятного разговора не получится.

— Не переживай, станет она тебе женой, и никто ее спрашивать не будет. Только ты ее береги, бить не смей, разве что немного, чтобы уважала. Но имей в виду, это в доме Агава тебе жена и мать твоих будущих детей, а там, в мастерской, она хозяйка и госпожа, и ты туда не лезь!

Гиваргис, сплюнув на пол от переполнявшей его злости, спросил:

— Мастерская-то ей зачем? Дома, что ли, работы мало?

— А ты спроси себя, много ли ты добычи привез с этой войны? Вот то-то же, впору побираться… А в ее платьях половина ниневийской знати щеголяет. Агава серебро ковшом черпает, а оно не кончается, — Шимшон сдвинул брови, ему не понравилось, что он вынужден оправдываться перед сыном, неужели недостаточно одного его слова. — Или ты чем-то недоволен?

— Будь по-твоему.

Агава, узнав о возвращении Гиваргиса, домой не пришла, заночевала в мастерской.

Шимшон появился там на следующее утро. О чем он говорил с невесткой, никто не знал, однако в комнате, где они уединились, было тихо. Агава, прощаясь, проводила свекра до ворот, кланялась, целовала ему руки.

На третий день устроили свадьбу. Обряд совершили по-простому, гостей не было, пригласили лишь писца, который засвидетельствовал брак. Гиваргис довольно улыбался. Невеста была бледна, но спокойна. Все, о чем она молила богов, — чтобы ее новый муж поскорее ушел на войну и не вернулся.

Когда Гиваргис взобрался на нее, горячий, жадный до молодого красивого тела, Агава не сопротивлялась. Однако его привело в ярость то, что жена лежит словно бревно. Только присутствие в доме главы семьи и уберегло молодую женщину от побоев. А так, сделав свое дело, муж лишь зло посмотрел на жену, сплюнул на пол и, повернувшись к ней спиной, уснул.

Проснулся он только в полдень. Агавы рядом не было. Окликнул слуг. В комнату вошла старая домашняя рабыня, нянчившая Гиваргиса еще младенцем.

— Где она?

— Ушла с утра пораньше в мастерскую... Хозяин что-нибудь желает? — кланялась старуха.

— Отец дома?

— Гонец за ним прибыл. Слышала, что от Ишди-Харрана. На Табал твой отец возвращается.

После этих слов мужчина вдруг улыбнулся.

Через три дня Шимшон покинул Ниневию. Гиваргис в тот же вечер напился, заперся в спальне с Агавой и всю ночь ее избивал и насиловал. На следующее утро молодая женщина не смогла подняться с кровати.

Пожар в зиккурате бога Ашшура случился три дня спустя. Гиваргис собрал всех мужчин, что были в доме, и поспешил к месту происшествия, чтобы помочь справиться с огнем.

Народу сбежалось бесчисленное множество. Кто-то подвозил воду, кто-то бросался в самое пекло, чтобы полить ею все разгорающееся пламя, кто-то помогал раненым и обожженным, а таких оказалось немало.

— Эй, ты, помоги! — окликнул кто-то Гиваргиса на одной из узких улиц, что вела к зиккурату.

У повозки, везшей с реки в бурдюках воду, отвалилось колесо, и двое мужчин пытались его приладить назад. Можно ли было им отказать!

— Сейчас! Иду!

Но едва он приблизился, как тут же оказался на земле. Пользуясь темнотой и тем, что от посторонних глаз их прикрывала повозка, эти двое сначала пинали Гиваргиса в живот ногами, затем набросили ему на руки веревки и зачем-то спустили с него штаны. У одного из разбойников вдруг появились в руках ножницы, которыми в Ассирии обычно стригли овец.