Трон

— Я прикажу, чтобы погасили очаг.

— Пошли-ка вернемся за стол. Я расскажу тебе, какого великолепного мастифа приобрел на днях.

***

Хатрас, схватившись за ветку старого платана, легко подтянулся на здоровой руке, мгновенно перенес тело через высокий глиняный забор и, приземлившись по другую его сторону, затаился. Конюшня — в трех шагах. Рядом с ней на скамейке сидели люди Каджа: двое тихо переговаривались между собой, третий спал, уронив голову на грудь.

Скиф бесшумно словно тень зашел к урартам за спину, не мешкая вонзил кинжал в сердце со спины одному, и тут же вторым движением перерезал горло его товарищу. Третий так и умер во сне.

Часового около калитки заслоняла постройка. Те, кто охранял вход в дом, стояли к конюшне спиной. Хатрас пересек двор, подкрался ближе, прячась за какими-то цветущими кустами и, выбрав подходящий момент, с быстротой молнии расправился с обоими. Кто знает, сколько бы еще погибли вот так без малейшего сопротивления, не опрокинь один из умирающих, падая, амфору с вином, и та с грохотом разбилась о каменный пол. Среди ночной тишины это было равносильно раскатам грома.

Первым из дома выскочил верткий малый с перекошенным от злобы лицом. Он метнул в незваного гостя копье, промахнувшись, пошел в атаку, беспорядочно вращая мечом-хопшем. Хатрас отступил на два шага — и вдруг выбросил вперед руку с акинаком, пробив нападавшему сердце.

От ворот бежал часовой. Хатрас подхватил с земли копье, а уже через мгновение оно, словно кара небесная, сбило урарта с ног, отбросило назад шага на три, пригвоздив к земле. Раненый захрипел и тотчас испустил дух.

Еще трое показались в дверях дома. Увидев разбросанные вокруг трупы — семерых своих товарищей! — в страхе остановились.

Хатрас вернул себе акинак и двинулся им навстречу. Спокойно, будто на свидание с девушкой. Шесть ступенек по каменной лестнице. Перед входом, на узкой террасе, справа и слева стояли вазоны с ярко-красными цветами. Как кровь.

Урарты взяли Хатраса в кольцо. Со стороны это напоминало травлю медведя, отощавшего за время зимовки. Он был выше каждого из них более чем на голову. Отбив удар, скиф делал выпад, и успевал обернуться, уклониться и ударить снова, вынуждая своих врагов отступать и отступать. За считанные минуты все трое урартов получили несколько легких и серьезных ран и истекали кровью.

Кадж, наблюдавший за боем с одной из боковых террас, в какой-то момент понял, что заранее знает победителя, и тогда поспешил в зал, где ужинали мар-шипри-ша-шарри и Ашшуррисау.

— Твой друг пришел не сам, — сказал Кадж, нисколько не смущаясь присутствия гостя. — И хотя он один, похоже, в него вселился демон. Моим людям с ним не справиться. Пора уходить…

— О да, этот скиф просто великолепен! В жизни не видел никого быстрее, — Мар-Априм улыбался.

Ашшуррисау не стал медлить. Поднялся из-за стола и в сопровождении Каджа торопливо вышел из комнаты.

— Сюда, — позвал его за собой урарт. — Так мы выйдем на задний двор.

Уже перед калиткой неожиданно выяснилось, что она заперта. Верхняя балка была кем-то подпилена, от этого она просела, и дверь на улицу теперь не открывалась.

— Проклятье! — выругался Кадж.

В ту же минуту у них за спиной возник Хатрас, весь перепачканный кровью.

Кадж заслонил собой Ашшуррисау, бравируя, дважды перебросил меч из левой руки в правую, осклабился:

— Ну что, грязный ишкуза! Посмотрим, получится ли у тебя справиться с тем, кто…

Он не договорил, ужас неотвратимой смерти вдруг сковал его сердце — на доли секунды. Меч Хатраса, пролетев в воздухе пять или шесть шагов, трижды перевернувшись, с сухим треском пробил тонкую кольчугу и вошел Каджу в солнечное сплетение.

Хатрас взял Ашшуррисау, как щенка, за шкирку и поволок в дом.

Мар-Априм встретил их усмешкой:

— Ты бы хоть попрощался… Да… напомни, на чем мы остановились?.. Полно, присаживайся. Я не враг тебе…

Ашшуррисау, бледный, хотя и спокойный, посмотрел Мар-Априму прямо в глаза, после чего потянулся за сушеными фруктами, к которым за все время ужина никто не притронулся. С заметным усилием разжевал их, запил вином…

— Ты когда-нибудь видел, как собаки рвут человеческую плоть?! Уверен, тебе понравится… Если еще не понял, я хочу знать все!..

Но Ашшуррисау вдруг покрылся пятнами, изо рта у него пошла пена, он забился в судорогах и упал на пол.

Мар-Априм мигом оказался на ногах.

— Помоги ему! — встревоженно крикнул он скифу.

Увы, толку от него в этом случае было мало. Хатрас так и простоял в растерянности до тех пор, пока Ашшуррисау не затих. Мар-Априм сам попытался нащупать пульс, а убедившись, что его нет, выпрямился. И сказал с сожалением:

— Проклятье, он мертв.

7

Осень 681 г. до н. э. — зима 681/680 гг. до н. э.

Столица Ассирии Ниневия

Он не верил, что еще способен любить. Слишком часто он терял тех, кто был дорог его сердцу, слишком много растрачивал сил на наложниц и мимолетные прихоти, и все ради того, чтобы снова почувствовать себя молодым. Он так ясно ощущал приближение старости и так не хотел с этим мириться, что предложи ему боги вторую жизнь — наверное, не задумываясь воспользовался бы этим шансом. Даже если бы пришлось отказаться от власти. Но он не верил в благосклонность богов и поэтому искал эликсир молодости сам. Такой силой обладала только любовь. Он и желал, и боялся ее. А она вдруг ворвалась в его жизнь и застала врасплох. И тогда он забыл обо всем. Единственное, что отныне имело смысл для Син-аххе-риба, была Марганита, юная принцесса Тиль-Гаримму.

Арад-бел-ит подгадал для их новой встречи самый удачный момент.

В начале осени на двадцать четвертом году правления Син-аххе-риба на Ассирию обрушились все беды сразу. В городе Анат, граничащем с аравийской пустыней, вспыхнул мор. За две недели счет умершим пошел на сотни. Все дороги с соседними областями пришлось перекрыть. Южнее, в Вавилонии, от страшного наводнения погиб весь урожай, поднявшаяся вода смела с берегов Евфрата целые поселки. На востоке, в Маннее, вспыхнуло восстание — в нескольких городах сразу были перебиты ассирийские гарнизоны и бунт грозил перекинуться на Мидию. А месяц арахсами принес сообщение из Табала. В битве, которая продолжалась два дня, Ашшур-аха-иддин потерпел самое внушительное поражение за всю кампанию. Потеряв половину армии, он вынужден был отступить в Маркасу. Единственным результатом войны за три года стали десятки тысячи убитых ассирийских воинов, разоренные города и сожженные нивы.

Разумеется, все эти события не могли не испортить характер Син-аххе-риба. Царь стал мрачным и задумчивым, и любой, даже малейший проступок вызывал у него раздражение.

Первым за это поплатился Таб-цили-Мардук. Царь обвинил его в неумении справиться с последствиями наводнения в Вавилонии и в том, что мор распространился из Аната в город Такритайн. Первый министр был схвачен прямо в тронном зале, брошен в тюрьму, а через три дня — казнен. На плаху попали и несколько жрецов из Сиппара, решивших нажиться на горе земледельцев, которые в одночасье стали нищими и бездомными. Казначей Нерияху, осмелившийся сказать, что казна опустошена, был брошен в каменный мешок….