Тварный град
Шрифт:
— Дождь льёт. Отпусти, пожалуйста. Мне трудно следить за трассой. — И когда Полина убрала пальцы, прибавил: — К родителям в Балясну. И ещё: я понимаю тебя и… пф-ф-ф! Если всё сложится, дам развод.
— Юр, — она не знала, что сказать, но что-то надо было. Как-то предотвратить страшное! — Юр, не надо. Я больше не буду.
— Надо. — Он двинул бровями вверх и вниз. — Моя милая Полли. Я слеп на один глаз, но не полный слепец, чтобы не видеть, что ты меня не любишь. Так и не полюбила, несмотря на все мои старания. Это очевидно, хоть в кровь разбейся и подари кусок сыра от луны, но если тебя не любят, то создать любовь
— Что?! — Полина задышала так часто, как могла, а за губами стало сухо и вязко от нахлынувшего страха.
— Король выдвинул нам ультиматум. В течение недели сдать город. У них уже есть готовый препарат чумной палочки, который они применят по истечении семи дней без ответа. В случае отказа город наводнят заражённые омеги. В случае согласия Эрфольг соединится с королём и перестанет существовать, а среди невгородской стаи произойдёт переранговка.
— И вы? Кем станете вы? — вырвалось у Полины.
Юра повёл плечами и не ответил.
«Он дерзил королю», — напомнила себе Полина и чуть не стошнила на панель «Бэхи» от мысли о том, что с Юры живьём сдерут кожу.
— Я не уеду!!!
— Ты уедешь. Твой билет в один конец оплачен.
— Ни за что!
— Да. Ты это сделаешь.
Юра съехал на обочину, так как дождь превратился в плотную стену воды, и вождение стало невозможным. Полина видела, как руки мужа посжимали руль, как он свесился на него, будто нуждался в опоре. Вытер вспотевшие виски о рукава рубашки. И продолжил:
— Это не твоя война. Ты альянсу больше не интересна. У них есть оружие куда более страшное. Если бы я знал, что нас ждёт, я бы ни за что не позвал тебя замуж. И… Я, хоть убей, не понимаю, зачем ты тогда вышла.
— За тебя… — от волнения Полина внезапно охрипла и прокашлялась. — Замуж?
— Просто вышла в тот ноябрьский дождь. Зачем ты вышла ко мне с чашкой чая, вытащила за шкирку из отчаяния и одарила надеждой? Зачем ты была так прекрасна и милосердна, что я… Я… — Юра завсхлипывал, точно начал задыхаться. Зажал лицо в ладонях, и Полина увидела, как он покраснел. Как наполнились кровью вены у него на шее, как дрожали прижатые к векам пальцы.
— Юр… Я…
— Ah-h, reichlich Mullhalde! — вырвалось у него со стенаниями. — Ich liebe dich so sehr!? Я так люблю тебя. Я так в тебя влюбился. Сразу, и… Ты… Я… Я не смог уехать насовсем, не смог за часами развернуть такси… Оставил маленький шанс, что тебе будет не всё равно. Я не мог уйти от твоей парадной. Просто, знаешь, как я чувствовал… Что мне конец, если я уйду. Что я кончен без тебя. Раз и навсегда. Крыса оп-пущен…
«Я его недостойна, — ударилась мысль. — Недостойна, недостойна… Ему нужна лучше. Честнее. Порядочнее».
— А ты… Ты очаровала меня своей музыкой. Ты приютила меня в первый день. И нашла меня во второй. Ты отдалась мне, когда я попытался, не веря в удачу. И ты согласилась стать моей перед твоими родителями. Я не знал никого добрее, чудеснее. Никого красивее… Я тобой приручен. Я твой.
Он наконец нашёл силы открыть веки и посмотреть на неё. Полина изумилась, впервые видя Юру плачущим. Плакали оба его глаза, и живой, и протез, и это раздирало душу в клочья.
Глаза нет, а слёзы текут.
— Юрочка, я люблю тебя! — Полина притянула к себе мужа, и тот упал ей
лбом в колени, повиснув на ремнях безопасности.— Я без тебя не… Но я справлюсь, Полька, я смогу, клянусь! Я тебя в западне не оставлю…
— Ты слышишь? Я тебя люблю. — Полина зарылась носом в Юрин горячий затылок, целуя и гладя, и губами нащупала два больших бугра на костях его черепа, которым раньше не придавала значения — мало ли, у кого какая анатомия?
Следы зубов Тессы…
Юра, слепо жмурясь, отстранился. Придержал правый глаз и мотнул головой. Слёзы бежали по его усам, как дождь.
— Не горячись. Ты маленькая. Я не должен был присваивать чужое счастье. Ты сама себя пока не узнала, не поняла. Не приняла. Ты с собой не договорилась. Прости. Я вспоминаю себя в восемнадцать, эти амбиции, гормоны, жажду быть первым, самым лучшим, героем, любимым, но… Планы могут рухнуть в один миг, и ты начинаешь мечтать о том, чтобы снова научиться ходить и держать ложку. А ещё… Сдохнуть. Чтобы такому ущербному не мешать отцу и брату подтвержать свой ранг. Уступить Борцу помётность.
— Юра, ты лучший. Ты самый сильный. — Полина вытерла ему глаза, и протез неловко сдвинулся, обнажив алую глазницу. Юра спешно поправил его и в смущении отвернулся.
— Всё хорошо. Всё будет хорошо. С тобой точно. Я не позволю тебе погибнуть вместе с нами. Ты ни в чём не виновата. Отец был прав, мне не следовало жениться на человечке. Особенно мне. Мать не выдержала, видишь? У нас всё жёстко, и она терпела, пока была воля. Но моё увечье и последующие казни стали для неё сломом. Поль, она повесилась. Отец сам снимал её тело с моста у Красного Ромба. Когда я очнулся в госпитале доктора Крюгера и узнал отца после той травмы, я позвал маму, а отец взял мою руку и сказал… Она нас предала. Предала меня беспомощного. Предала Борьку. Отца. Она решила, что так будет лучше. Она тоже была человечкой. — Юра снова растерянно замотал головой. — Я клянусь Гансом-трубадуром, я не желаю этой участи тебе. Я страшно сглупил. — Он отыскал Полинины дрожащие росой слёз виноградины. — У тебя впереди целая жизнь. Ты полюбишь ещё не раз. Кот на Кавасаки тому доказательство. Ты тоже справишься. Меня стоит забыть, как страшный сон. А я тебя никогда не забуду.
— Я не уеду!!! — Полина вцепилась в его куртку, притянула к себе, и горячие слёзы Юры обожгли её скулы.
— Ты уедешь. Так надо. Ты будешь счастливой.
— Послушай! Ты не веришь, что я тебя люблю, ладно! Но я, я знаю, что спасёт город! — внезапно ухватилась за последнюю соломинку Полина. — Крысолов! Твой Ганс-трубадур! Он может спасти город!
Юра поднял взгляд и одарил её невыразимой печальной нежностью.
— Веришь в сказки. Маленькая моя девочка. Совсем ребёнок. Трубадура не существует. А если бы и был — что такое он против мощи альянса?
— Но откуда взялись вы?! — выпалила Полина. — Откуда взялся альянс?
— Мы всегда были, — как очевидное, пояснил Юра. — Крысы всегда были. Как и чума.
— Нет, Юра, нет! — Она завыла в голос, комкая его спину. — Нет, нет…
— Да. Увы, да, малыш.
Он покрыл поцелуями её пылающее от волнения ухо, шею, щёку, прокрался до губ и остановился. Тихо дохнул всхлип в линию приоткрытого рта и, потеревшись носом, отстранился. Взялся за руль. За запотевшим стеклом машины дождь стучал уже более мерно. Юра глянул на наручные часы.