Учебник выживания для неприспособленных

Белый на минуту испугался, что Черный вдруг бросится на беднягу и вырвет у него сердце, просто так, повинуясь порыву, из-за блика, из-за сквозняка, из-за дурного вкуса во рту. Распорядитель, должно быть, почувствовал то же самое и осторожно посторонился, уступая место большой темной массе Черного.

Черный достал из кармана сложенный вчетверо листок. Белому с его места было видно, что листок дрожит.

Черный откашлялся и начал свою речь.

14

После ухода Бланш Кастильской ссора все-таки состоялась. По обыкновению жесткая и шероховатая, как пемза. Жан-Жан перетерпел ее, как мог. Подобно Мохаммеду Али в легендарном поединке с Джо Фрейзером, он держал защиту, оказывал минимум сопротивления и только вяло отступал к канатам, ожидая, когда противник утомится.

И, подобно Джо Фрейзеру, Марианна тоже, в конце концов, утомилась. Как это часто бывало, ее ярость сменилась непроницаемо надутой миной, а затем беспокойным сном. Жан-Жан, в нокауте, но живой, лег на диване в гостиной. Он уснул сном раненого в бою, сном, глубоким, как океанская впадина, сном, похожим на сломанный телевизор, без малейшего звука и без малейшей картинки.

Проснувшись, он увидел фигуру Марианны в строгом костюме, она покидала квартиру, отправляясь на очередное совещание. Психику жены он знал как свои пять пальцев: когда они встретятся вечером, она забудет эту ссору или притворится, что забыла, как притворяются, будто не замечают ляпсуса в разговоре, как если бы в их истории это было сущей мелочью.

Жан-Жан встал. Перед уходом на работу он удостоверился, что на лице не осталось отметин, и день начался.

День был странный, во рту стоял вкус черной краски, а в голове размытый образ лица Бланш Кастильской, склонившегося к ноутбуку. Жан-Жан закусил изнутри щеку: черт возьми, эта девушка ему по-настоящему нравилась.

Жан-Жан снял камеры над кассой и овощным отделом. Преемница Мартины Лавердюр оказалось тощей, совсем молоденькой девушкой с цветом лица, говорившим о том, что она выросла под голубоватым светом неоновых ламп. Кассирша постарше с безнадежным выражением морского животного в бассейне аквапарка объясняла ей азы ремесла. Они посматривали на него, ничего не говоря, и Жан-Жан не смог бы сказать, то ли им плевать на все, то ли они просто не в курсе случившегося. Директор по кадрам и старший кассир вышли на работу с ортопедическими повязками на шее. Как две раненые птицы, они весь день хоронились в своих кабинетах. Жан-Жан видел их лишь мельком, но успел узнать, что звонила секретарша следственного судьи и сообщила, что дело закрыто. Полицейские уже побывали в квартире Жака Ширака Усумо, но никого там не нашли. Для проформы директор по кадрам заполнил бумаги об увольнении за грубое нарушение трудовой дисциплины и попросил кадровое агентство найти замену.

Это был конец истории.

Приключение первого уровня по шкале анекдотов, которые заносятся каждый год в летопись торгового центра, от кражи с прилавка до обрушения пирамиды коробок с хлопьями.

Вечером Жан-Жан пришел домой и встретился с Марианной.

Он не смог бы сказать, в каком она была настроении.

Возможно, в хорошем.

Но он бы за это не поручился.

Марианна напомнила ему, что ее родители ждут их к ужину. Жан-Жан не помнил, чтобы она ему об этом говорила, но не стал заострять.

По большому счету ему было без разницы.

Он принял душ, оделся в строгой, с легким налетом дороговизны манере, которая нравилась Марианне, и они отправились в путь.

Они поехали на машине Марианны, мощном немецком седане, полученном ею в качестве бонуса в тот год, когда ей удалось убедить коммерческого директора одного из крупнейших закупочных центров подписать контракт на всю гамму «традиционного хлеба». По дороге почти не разговаривали. Девять динамиков музыкального центра «Blaupunkt» играли музыку по выбору Марианны из ее айпада: девушка с пронзительно-кислым голосом пела о любовном разрыве, который, похоже, не был для нее такой уж трагедией. Образ Бланш Кастильской вновь всплыл на поверхность памяти Жан-Жана.

Когда Жан-Жан в сотый раз готовился подвести итоги своей жизни, оказалось, что Марианна уже паркуется у дома родителей.

Им открыла девушка, маленькая и сухощавая, с темной, как тиковая доска, кожей. Жан-Жан задумался, сколько же может стоить держать домашнюю прислугу, но сказал себе, что Марианна выбрала этот вариант для своих родителей наверняка потому, что это обходилось дешевле, чем два места в «доме для престарелых и зависимых людей».

Для проформы Марианна спросила, «все ли в порядке». Крошка сказала, что «мадам закапризничала в начале недели, приходил доктор, прописал побольше ривастигмина, теперь все хорошо…».

Они прошли в гостиную. Анри и Симона, родители Марианны, похожие на два стареньких фикуса, молча сидели на бордовом диване, покрытом собачьей шерстью. На столе темного дуба ждали неизвестно кого две пустые тарелки.

Если не считать фотографии, напечатанной на полотнище метр сорок на девяносто и занимавшей почти всю дальнюю стену так самодовольно, как если бы речь шла о репродукции Боттичелли, вся обстановка дышала конформизмом.

Отец Марианны поднял на них желтоватые глаза и как будто глубоко задумался. Потом попытался улыбнуться.

— Вы директор? — спросил он.

Жан-Жан открыл рот, чтобы ответить, но старик уже углубился в созерцание невидимого дефекта на потертом ковре. Марианна села на свое обычное место, напротив родителей, которые не покидали дивана без крайней необходимости. Жан-Жан, как всегда, сел напротив нее, спиной к родителям, лицом к фотографии.

За его спиной мать Марианны кашлянула. Словно камешки зашуршали в прибое. Жан-Жан вздрогнул. Он невольно смотрел на фотографию: на первый взгляд на ней была запечатлена просто толпа. По верху шла надпись золотыми буквами: «Kylie Sparxxx — Erotic Festival Show and Market — Warsaw».

Если всмотреться, в центре самой освещенной точки кадра, той точки, к которой как будто стекалась вся толпа, можно было отчетливо разглядеть лежащую на спине женщину с широко раскинутыми ногами и мужчину, одетого в одну только футболку с номером 418, почти лежащего на ней. А за номером 418, стиснутая со всех сторон толпой фотографов, зрителей, секьюрити в черных блейзерах, целая колонна мужчин, тоже в одних футболках с номерами, ждала своей очереди, и те, что были уже близко, старательно мастурбировали, чтобы быть готовыми, когда придет их черед.

Семьсот восемьдесят два мужчины за двенадцать часов — такой перфоманс Кайли Спаркс с тремя иксами, будущая мать Марианны, осуществила полвека назад.

В тот же вечер пятьдесят лет назад, когда польская зима покрыла Вислу пятидесятисантиметровым слоем льда, она встретила номер пятьсот тридцать четыре — будущего отца Марианны.

Он специально приехал из городка на севере Франции. Официальный сайт www.lovekyliesparxxx.com, на котором он имел золотую карту (и мог смотреть в этом качестве озорные скетчи за двадцать евро в квартал), уже несколько недель предлагал льготные билеты. Он сел в автобус и ехал всю ночь по обледеневшим дорогам. В Варшаве он активировал золотую карту, чтобы внести свое имя, с небольшим опозданием, в список участников.

Продолжение было более классическим… Вернувшись домой с воспоминанием, изгрызшим ему мозг, словно бешеная белка, о нескольких влажных минутах, проведенных в лоне Симоны Верворт, она же Кайли Спаркс с тремя иксами, Анри Девель, будущий отец Марианны, решился послать ей электронное письмо с благодарностью.

Поскольку из семисот восьмидесяти двух мужчин, которые в тот день кончили ей во влагалище (семьсот), в рот (сорок четыре), на живот (восемь), на волосы и лицо (двадцать пять) и в анус (пять) Анри единственный написал ей, что «Это был один из лучших моментов в моей жизни»…