Учебник выживания для неприспособленных

На долю секунды, на четверть удара волчьего сердца его внимание привлекло движение. Дверь, находившаяся точно напротив них, приоткрылась, и темная, безмолвная, почти размытая от скорости фигура быстро приближалась к ним.

Его братья тоже ее увидели, и все трое рефлекторно пригнулись. Тень врезалась в Бурого, и тот упал навзничь. Белый увидел, как блеснуло лезвие ножа, описав кривую к его боку. Почти наугад он нанес удар. Передняя лапа попала во что-то мягкое. Тень откатилась к стене, почти тотчас гибким движением вскочила на ноги, отскочила, как мячик, и зигзагом метнулась к ним со скоростью эпилептического смэша.

Он услышал, как пронзительно взвыл Бурый, и запах крови брата наполнил его ноздри.

Серый бросил на него взгляд, в котором читался ясный и неотложный месседж: им надо организоваться. Инстинкт стаи подсказал им встать в круг: Серый, Черный и Белый прижались к трем из четырех стен. Бурый лежал на полу. Белый знал, что он жив, он это чувствовал, но не мог бы сказать, насколько тяжела рана. Тем хуже… С этим придется подождать.

Первым перешел к действию Черный: рыча, он бросился на тень, та увернулась, приблизившись к Серому. Серый достал ее мощным ударом лапы, способным уложить кабана. Белый услышал стон и увидел, как невысокого роста женщина откатилась к дивану, заваленному подушками с фантазийным узором в золотистой гамме. Белый кинулся и схватил женщину за горло. Крепко сжал. Женщина смотрела ему прямо в глаза. Он успел увидеть, что она довольно-таки хорошенькая, но со странным зеленоватым цветом лица. И тут острая боль пронзила руку до самого плеча. Она его укусила. Даже не получив команды мозга, рука, сжимающая шею женщины, судорожно разжалась. Ощущение сильного ожога разлилось от кончиков пальцев до грудины. Горло перехватило, он упал на колени.

Краем глаза он успел увидеть, как женщина побежала в кухню, Серый и Черный бросились следом.

Потом тысячи черных пятен заплясали перед глазами.

20

Поначалу Жан-Жан был не в состоянии ни о чем думать и сидел, как парализованный, на кровати перед открытой дверью спальни, выходящей в гостиную. Он видел, как Марианна напала на четырех волков, только что взломавших дверь их квартиры. Он знал, на что способна его жена, и никогда не сомневался ни в ее чудовищной физической силе, ни в легкости, с какой инстинкты рептилии могли с ее позволения взять верх над человеческой природой.

Все это он знал, и тем не менее увиденное ужаснуло его не меньше, чем вторжение четырех волков.

Его жена бросилась на них, ранила одного ножом, другого укусила так, что он упал наземь, и убежала в кухню, куда за ней последовали два уцелевших волка.

Жан-Жан попытался переварить свой страх и настроиться на «рациональное мышление». Несколько бесконечных секунд он силился вспомнить тот день, много лет назад, когда психологиня с до смешного напыщенным видом проводила занятие по «управлению стрессом на предприятии». Вспомнив азы, он попытался «визуализировать» страх и дышать в мерном ритме волн горного озера.

Это не сработало.

Или, вернее, сработало, но не так.

Страх никуда не делся.

Хуже того.

Теперь он его вел.

В те несколько мгновений, когда два уцелевших волка бросились вдогонку за Марианной, Жан-Жан пересек гостиную и пулей вылетел из квартиры.

Лимбическая система затопила его организм литрами адреналина, а сознание между тем разрывали эмоции столь же мощные, сколь и противоречивые: сначала, когда он бежал, прыгая через ступеньки, вниз по лестнице, босиком, в трусах и футболке, накатило облегчение, что он унес-таки ноги. Потом на смену облегчению пришли чувство вины и стыд: он ведь оставил жену одну с четырьмя совершенно двинутыми волками, которые, по всей вероятности, оторвут ей руки, ноги и голову. Наконец, чувство вины улетучилось, уступив место странному ощущению хмеля. Так, наверно, чувствует себя муха, чудом выбравшаяся из липучки: ощущение свободы. Марианны больше не было в его жизни. То, на что он так и не осмелился сам, сделают за него четыре волка.

Да, эти четыре зверя сделают это за него, и его захлестнула бурная радость.

Он знал, что это абсолютно противоречит морали.

Он знал, что в ближайшие дни ему придется старательно напускать на себя убитый вид, знал, что коллеги будут к нему суперски добры, что старший кассир и директор по кадрам лично принесут ему соболезнования и скажут, что им «искренне жаль» его жену, что наверняка организуют сбор средств, чтобы оплатить ему несколько дней сверхурочного отпуска… Он все это знал и знал, что все это время в душе у него будет полыхать праздничный фейерверк в ознаменование его новой жизни.

Все так, но пока он не знал, куда идти.

Ему было холодно.

На дворе ночь.

Он стоял в одних трусах и футболке, босиком на грязном тротуаре.

И, убегая, он конечно же забыл захватить ключи, бумажник и телефон.

А потом, когда холодный ночной воздух начал когтить ему горло, Жан-Жан вдруг замер. Он кое-что понял.

Теперь, когда он мало-мальски успокоился, его мозг заработал достаточно нормально, чтобы глаза открылись на причинно-следственные связи.

Было очевидно, что четыре волка, которые сейчас сдирали шкуру с его жены, на самом деле имели зуб не на нее — на него.

И они будут его искать.

И значит, надо что-то делать.

Но он не знал что.

Понятия не имел.

Он заметил, что дрожит всем телом.

21

Когда, в самом начале семидесятых, Нолан Бушнелл в задней комнате «Энди Каппс Таверн» в Саннивейле, недалеко от Санта-Клары в Калифорнии, заложил первый камень того, что позже назовут «видеоиграми», ему вряд ли могло прийти в голову, что его изобретение станет последним рифом, о который разобьется маленькая унылая жизнь отца Жан-Жана.

С игрой «Понг», ее двумя рычагами и грубым белесым пикселем тщательно рассчитанного алгоритма отскока мяча, потекли рекой первые доллары предыстории виртуального мира. Лет десять продолжался период видеоигровой античности со всей его гаммой «тетрисов», «спейс инвейдерс» и «пакман». Затем было мрачное Средневековье восьмидесятых, когда креативность разработчиков уперлась в тупик рынка, неспособного найти новые каналы сбыта. Был Ренессанс, начавшийся с японских инженеров, которые явились с новыми и неожиданными концептами, цветными историями итальянских водопроводчиков, прыгающих по грибам [17] . Был Золотой век с появлением и быстрой демократизацией процессоров, способных генерировать трехмерные, почти реальные миры, а потом наступила Революция игр онлайн.

17

Видеоигра «Супербратья Марио», как и тетрис, один из главных бестселлеров в игровой индустрии, попала в Книгу рекордов Гиннеса.

Появление видеоигр онлайн имело последствия, сравнимые с растворением кокаина в аммиаке. Крэк, желтоватый кристаллик, взрывающий нейроны, произвел в мозгах опустошения, трудно поддающиеся измерению, и точно так же видеоигры оказали на иные уязвимые психики мощное воздействие с накопительным эффектом.

После смерти жены отец Жан-Жана отчаянно цеплялся за то, что еще казалось в его жизни незыблемым: свою работу отраслевого менеджера в компании по снабжению кассовых аппаратов кондитерскими изделиями, содержание в чистоте пятидесяти квадратных метров, на которых он жил двадцать пять лет, и телесную гигиену — ежедневное бритье, стирку и глажку. Он держал лицо, но внутри походил на опорожненную ванну: не осталось ничего, только немного грязи на бортах, налет воспоминаний, сожалений и горечи, ощущение, что жизнь прожевала и выплюнула.

Главной проблемой было одиночество, на которое возраст, социальный статус и профессиональная деятельность его обрекли. Женщин, красивых, симпатичных и незамужних, в его секторе работало мало. Чаще встречались сорокалетние изнуренные клячи, замужние до мозга костей, ненавидевшие свою дерьмовую жизнь и не меньше ненавидевшие работу, которую воспринимали как наказание.

При всем том, несмотря на тоску и одиночество, отец Жан-Жана держался. Каждый день ходил на работу, а по выходным делал покупки и хозяйничал для себя одного, доведя самодисциплину до того, что стряпал почти каждый вечер и ел за накрытым столом. В этот период усилий ради сохранения хоть какой-то связи с нормальной жизнью он позволил себе только одну слабость: переставил телевизор так, что мог смотреть новости за едой. Новости его не интересовали, он был равнодушен к политике, просто чувствовал, что тишина, которая без них сопровождала бы его трапезы, могла свести с ума.