Укрощение строптивого лига

Сама не заметила, как оказалась в комнате без окон. Просторная, с искусственным освещением голубоватого цвета, из-за которого сидевший без движения и в тишине старик, походил на мертвого. Когда сухонький незнакомец шелохнулся, я вздрогнула.

— Ну и манеры! — пробурчал он, и у меня в голове отчетливо прозвучало: «Спаст!» Помня, что этот тип злопамятен, покладисто возразила, опуская очи долу:

— В нашем мире я была самой вежливой.

Маг не ответил, но глаза его прожигали во мне дыры.

— Такая же самонадеянная и дерзкая, как Лазар, — вдруг изрек старик. — А он, если бы уважал мнение старших, мог бы прожить дольше.

Я подняла глаза и натолкнулась на взгляд хитрого, проницательного и умудренного жизнью человека. Однако с хорошей памятью и противным характером.

— Да-да, я такой, — улыбнулся он, показывая тридцать два белейших зуба.

Я благоразумно промолчала, и маг улыбнулся шире.

— Кроме сварливого характера у меня есть большой дар. Поэтому, если говорю: «Не справишься» — значит, не справишься, и нечего строить из себя героя.

Я хлопала глазам и пыталась сопоставить: о чем он говорит, и как это относится к моему отцу. Или это он мне?

— Да-да, про вашего отца. Лазар был талантливым молодым человеком с редким даром, но ледяной дар против дурного ментального проклятья — как вилка против масла. Правда, и иным спасти Виалину уже было нельзя, — Спаст вздохнул. — Это к тому, что если викарт сказал, чтобы не отходили — послушайтесь его. Он еще тот рыжий оболтус, но иногда и на него находит здравомыслие…

Маг подмигнул Тирсу, и тот гневно фыркнул.

— Не фыркай. Иначе в следующий раз голым на площадь перенесу.

— Ага, — добавила я. — Посреди зимы, где нет магии. И еще в холодную лужу.

— Только с невестой, — отозвался угрюмо Райский.

— Чтобы вы потом оба хотели свернуть мне шею? — лукаво посмотрел маг. — Увольте. Мне и без вас хватает недалеких мстителей. Итак! — он хлопнул в ладоши.

— Надеваем на вас редчайший артефакт и на бал!

— А я не спешу, — возразила робко, но меня не слушали…

Глава 28

Император выказывал доброжелательность, императрица приветливо улыбалась, но милость высочайшей четы не радовала. Теперь, разглядев легендарную подвеску — эту невзрачную безделушку, я пребывала в шоке. Грязновато-желтый камень, отполированный до блеска. И из-за него меня хотят со свету сжить?! Да таких голышей, если поискать хорошенько — пруд пруди! Да и не подвеска это, а какой-то брелок копеечный.

Поскольку я пребывала в некоторой прострации, Тирс за руку подвел меня к императорской свите, выстроившейся парами и приготовившейся к парадному выходу. Шесть придворных — трех лиер и трех лееров, имена которых я забыла сразу же после представления — поглядывали на меня с большим любопытством, сомнением, однако при Максильене приставать с каверзными вопросами не рискнули. Но взгляды приближенных говорили об их отношении более чем красноречиво: низшая аристократка не пара племяннику императора.

— Вера, улыбайтесь! — шепнул Тирс перед тем, как двойные створки распахнули лакеи, и под торжественную музыку мы двинулась в зал…

Аристократическое общество, явившееся на бал во всем великолепии и кричащей роскоши, склонило перед нами головы, но их взгляды испепеляли. Гнев, возмущение, откровенная зависть, показное пренебрежение и даже насмешки читались во взорах, обращенных ко мне — скандальной гериде, удостоенной чести следовать сразу за Их Величествами.

Мне только и оставалось, как «сделать лицо кирпичом» и, изображая гордую поступь, неспешно сопровождать императорскую чету к тронам.

Максильен для торжества облачился в белый мундир и красные брюки, а императрица в роскошнейшее голубое платье, отдаленно напоминавшее мое. Не знаю, как Эдалина исхитрилась подгадать с фасоном, однако теперь, как бы лиеры не ненавидели меня, никто из них не отважится критиковать мой вкус. Вспомнив об Эдалине, я не сдержала улыбку, и за спиной тотчас зашептались. Музыка заглушала звуки, но не надо семи пядей во лбу, чтобы понять, зачем лиеры прикрываются веерами и склоняют голову к собеседникам, и почему мужчины пошло улыбаются.

Императорский двор давал всего два бала в год. И на Осенний — самый главный — пригласили больше двух тысяч человек. Да после «крещения» им, остальные светские мероприятия будут мне нипочем.

Прошествовав по алым ковровым дорожкам, высочайшая пара поднялась по ступенькам на выступ и заняла места на двух тронах золотистого цвета. Рядом с ними на соседних стульях, расположенных вдоль стены, сели Эдалина и другие высокороднейшие лиеры. Мы же с Тирсом стояли у подножия, среди министров с супругами и дочерьми и другими влиятельным аристократами.

Меня рассматривали, сравнивали с Вирнестией, откровенно обсуждали. Я пыталась не показывать волнения, но сама не заметила, как вцепилась в Тирса крепче обычного. А он в ответ лучезарно улыбнулся и нежно поцеловал мою руку. И этим поступком раздразнил дамочек, и так зеленых от зависти.

Одну из них, смотревшую с откровенной ненавистью, я даже узнала. Герида Ивата

— подруга Мелии, с милой улыбкой убеждавшая купить меня рогатую шляпу, ныне стояла неподалеку и с ядовитой улыбкой отпускала в мой адрес гадости, на которые ее знакомые прыскали от смеха.

В ответ я выше задрала голову и прошептала Тирсу с милой улыбкой:

— Если со мной что-нибудь случится — клянусь: на последнем дыхании прокляну!

— Только не забывай смотреть с любовью, — он еще раз поцеловал мою руку. Хотела «ласково» ему ответить, что могу еще и «приголубить», но представительный обер-церемониймейстер в черно-желтом сюртуке, трижды громко ударив жезлом в пол, зычно объявил Осенний придворный бал открытым.

Гости оживились, заулыбались. Зашелестели нарядные платья. Как бабочки крыльями, замахали веерами взволнованные лиеры. А обер-церемониймейстер под негромкую музыку приступил к представлению впервые прибывших ко двору:

— Викарт Нормер Рийский, Атурский, Веранский, викамт Номарский и его невеста герида Дотвиг!

После оживления тишина в зале получилась гробовой. Еще бы, какой-то затрапезной баронесске в женихи перепал герцог королевской крови. Я даже услышала, как по залу пронеслись девичьи ахи. Если бы не Тирс, мягко, но уверенно потянувший за собой, забыла бы, что надо предстать перед очами Их Величеств и присесть в реверансе.

На любезные улыбки Максильены и Агаледы я ответила робкой полуулыбкой, старательно присела в реверансе… А сама косилась на ступеньки, по которым предстояло спускаться спиной. Викартесса рассказывала, что ни один сезон не обходится без падения какой-нибудь бедняжки, над которой потом долго и зло потешаются в обществе.