Узы крови
Шрифт:
— Всего лишь убил очередного дорнийца, не более.
Комментарий к Человек, который продал мир
* В тексте звучали слова песни ” The man who sold the world ” группы Nirvana.
========== Пока я умираю ==========
Peter Gabriel – My body is a cage
The Strumbellas – Wild Sun
Перед тем, как окончательно потерять сознание, он несколько часов бился в лихорадке, когда его рвало сгустками собственной крови. Горло прожигало адским огнем, грудь сдавливало железными тисками, медленно уничтожая защиту в виде ребер. Черные волосы, слипшиеся от пота, разметались по подушке, из приоткрытых губ вылетали нечленораздельные звуки, больше напоминающие стоны. Свирепствовавшая болезнь сломила весь его организм, желая завершить начатое. Долгие, томящие дни
Об этом не говорили вслух, но когда произошел первый приступ, все поняли, что это неминуемый конец. Однако Лэнс не собирался так быстро расставаться с жизнью, не ради этого он три года балансировал на грани Ада и Рая, следуя за своим истинным королем и беспрекословно подчиняясь ему во всем. Он пережил все: самоубийство сестры и последовавшие за этим события, собственное пьянство, освобождение Висячих Садов, долгие годы бездействия, войну, сильное ранение от меча Джафримеля Таргариена и, наконец, осознание полной победы, - разве может какая-то болезнь с трудным названием сделать то, перед чем были бессильны все вышеперечисленные удары судьбы?
Нет, он этого не допустит, его убьет не болезнь. Глаза, все еще сохранившие свой живой блеск, резко распахнулись. Первое, что предстало перед глазами Тирелла после многочасового лежания в постели без каких-либо признаков жизни, был совершенно сломленный, поникший и подавленный мужчина. Лэнс не сразу признал в нем того двадцатилетнего мальчишку, который когда-то давно бегал по мрачным коридорам Оленьих Рогов, чтобы принести еще немного смоченных в холодной воде тряпок для снятия жара.
Теперь от прежнего юноши остались лишь глаза болотного цвета, до сих пор сохранявшие в себе прежнюю живость. Пальцы нервно скользили по черным взъерошенным волосам, изредка задерживаясь на каком-то участке головы. Капли пота, практически незаметные, стекали по бледноватой коже, оставляя за собой мокрые дорожки. Они терялись где-то в темной поросли на квадратном подбородке.
– Надежда умирает последней, верно, Деррек? – если бы перед ним не лежал немощный и больной, то Дондаррион без колебаний отсек бы ему руку за подобные слова. Издевательский тон, с которым они были произнесены, уничтожал любую надежду, даже самую мизерную. – Сколько на этот раз?
Ранее от полученного ответа зависело слишком многое. Томительное ожидание отражалось на изможденном лице, а затем либо глаза, расширившиеся от ужаса, либо слабая улыбка уголками губ. Теперь не было ничего. Никаких эмоций, словно все они испарились вместе с блеском лица. Это было не смирение, а равнодушие – самая ужасная стадия болезни, имеющая только один исход. Почему-то это кольнуло Деррека куда больнее, чем предыдущий комментарий. Он, во всяком случае, искрил цинизмом и иронией – это были эмоции, а теперь – ничего, пустота. Сердце сжалось до неимоверных пределов, когда пылающая рука Лэнса коснулась запястья сидящего. На долю секунды Дерреку показалось, что это конец, последнее предсмертное прощание.
Он уже собирался ринуться к двери, чтобы позвать остальных, но все еще сильные пальцы сдержали этот порыв. Он запретил впускать кого-либо в комнату до тех пор, пока не продаст душу Дьяволу. Даже его собственная жена не имела право последний раз увидеть умирающего. Они могли считать это проявлением эгоизма, но Деррек знал, что это был способ бороться. Тирелл не хотел, чтобы они видели его таким слабым и беспомощным, не хотел выслушивать успокаивающие речи и чувствовать обреченные взгляды, проскальзывающие на таких же лицах.
Первые дни Дондаррион чувствовал себя неловко от того, что именно ему было позволено стать проводником, своеобразным якорем для лорда Висячих Садов, который поможет попасть на Ту Сторону. Относительно священников и замаливания грехов было решено в первые же секунды – категорический отказ. После самоубийства сестры религия, Бог и прочая ерунда были навсегда стерты из памяти.
– Ты не ответил на мой вопрос, – облизав пересохшие губы, Лэнс стиснул пальцы до побелевших
костяшек, помогая себе таким образом немного подползти к своему другу. – Впрочем, это неважно. Теперь неважно. Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня. Две просьбы, Деррек. Всего две.Мужчина вздрогнул от подобных слов. Где-то в голове блуждала мысль о том, что это, возможно, самые обычные просьбы. Может, ему хочется воды или какого-либо лекарства. Тем не менее, взгляд уставших голубых глаз красноречиво говорил об обратном. Дондаррион тяжело вздохнул, после чего всем корпусом повернулся к умирающему, чтобы облегчить последнему задачу. Из-под черных кустистых бровей два прищуренных глаза внимательно следили за каждым движением Короля Шипов. Он был готов в любую секунду поправить одеяло, если оно мешало передвижениям, или убрать волосы с лица, чтобы они не закрывали обзор.
– Слушай меня внимательно, потому что это очень важно. Мой сын, мой мальчик. Ему нужна помощь…
– Я понимаю! – не дослушав о конца, Деррек свободной рукой накрыл руку, все еще сжимавшую его запястье. – Я позабочусь о Рике, обещаю!
– Я говорил не о Рике, – вымученные сквозь кашель слова обескуражили молодого человека до такой степени, что он практически обмяк на постели. Плотно сомкнутая линия губ разошлась, словно шов, позволяя нижней челюсти отвиснуть. Расширенные зрачки и приподнятые брови свидетельствовали о неописуемом удивлении, которое позабавило Лэнса. – Рик – будущий лорд Висячих Садов. Думаешь, во всем Просторе не найдется человека, способного ему помочь или дать совет? Об этом я волнуюсь меньше всего. Нет, я говорил о Хойте, – все видя перед собой удивленное лицо, Маршал Простора едко усмехнулся. – Да, у меня два сына. Я знаю, это шокирует, но все же.
Снова эта насмешливая улыбка. Она раздражала и пугала одновременно, заставляла злиться и сдерживаться в некоторых порывах. Деррек стиснул зубы до отвратительного скрипа, но ничего не сказал. В данном случае нужно было молча стерпеть все это, поскольку на кону стояло нечто большее, чем простая обида. Лэнс тоже это понял и перестал улыбаться. Тень пробежала по его лицу. Тень смерти.
– Позаботься о Хойте, помоги ему найти себя, – хриплым голосом продолжал лорд, до боли сжимая руку своего друга – последняя борьба с неизбежностью. – Я часто видел странные сны. Можешь посчитать меня за сумасшедшего, но я в них верю. Хойт тоже был там. Полностью окруженный львами, он медленно брел вместе с ними к полуразрушенному замку. С ними был огромный олень и белая птица. Несколько волков шли немного поодаль. Это все, что я помню из того, что там происходит. Скажешь, что я с ума сошел?
– Вторая просьба, – не обращая внимания на последние слова, Дондаррион замер в ожидании. Он примерно догадывался, о чем может просить умирающий в столь нестерпимой агонии.
– Убей меня, – челюсть немного дернулась в сторону, а мышцы на лице вздулись. Некогда искрящиеся радостью и жизнью глаза поблекли, приобрели странный оттенок. Предсказуемая просьба, не следовало ей удивляться. Деррек ничего не ответил, просто упрямо покачал головой из стороны в сторону, чем вызвал со стороны смертельно больного продолжительный смех. – Ты жалок!
– Говорит человек, который практически выплевывает свои собственные легкие, – Тирелл вновь усмехнулся, после чего резкий кашель настиг его, выворачивая внутренние органы наизнанку. Дондаррион без промедлений поднял с пола окровавленную тряпку и прижал ко рту умирающего, чтобы вся желчь оказалась там и не заляпала чистую постель. Очередной приступ длился не меньше десяти минут, по прошествии которых Лэнс обессиленным рухнул на подушки.
Не нужно было больше притворяться и лгать самому себе. Больше в этом не было нужды, поскольку все кончено. Был лишь вопрос времени. Лорд Висячих Садов был не из тех, кто тешит себя иллюзиями и строит замки на песке. Он понимал, что это рано или поздно произошло бы, неважно где – на поле битвы или в постели от бушующей в Беленоре болезни. Второй вариант прельщал куда больше, поскольку был менее распространенным, что придавало всей этой ситуации свою особенность, своеобразную отличительную черту.