В гостях у эмира Бухарского

Въ длинномъ пролет воротъ, съ обихъ сторонъ, за деревянными колонками, устроены въ нишахъ ночлежныя помщенія для дежурной части, закрытыя завсами изъ кошемъ и паласовъ; тамъ складываются на день пожитки караульныхъ сарбазовъ и висятъ на стнахъ ихъ ружья. Подъ воротами насъ попросили снять верхнее платье, что было не совсмъ-то удобно, такъ какъ въ этотъ день дулъ очень рзкій сверный втеръ, но и это опять-таки предлагалось не въ силу какой-либо этикетной необходимости, ибо при слдующихъ аудіенціяхъ мы проходили туда уже въ шинеляхъ, а все для той же томаши, ради пущаго воздйствія въ извстномъ смысл на базарную публику. Большіе штукмейстеры въ этомъ отношеніи «восточные человки», такъ что безъ особенной опытности сразу и не догадаешься, на что они тебя поддваютъ. Нечего длать, пришлось въ однихъ мундирахъ идти чрезъ два обширные двора, изъ которыхъ каждый по величин не уступитъ весьма порядочной площади. Первый или наружный дворъ (ташкери) отдляется отъ второго (ишкери) развалинами Акъ-Сарая. Промежутокъ обихъ стнъ этихъ развалинъ уже въ позднйшее время заполненъ соединительною постройкой изъ жженнаго кирпича, которая представляетъ собою обыкновенныя кирпичныя ворота съ продлинноватымъ пролетомъ и кажется очень мизерною въ сравненіи съ грандіозною громадой великолпныхъ развалинъ. Здсь стоялъ въ строю второй караулъ сарбазовъ, а подъ воротами были вытянуты въ шеренгу высшіе военные чины съ топчи-баши во глав, въ полной парадной форм, и чины придворные въ блестящихъ парадныхъ халатахъ. Нкоторые изъ нихъ держали айбалты (небольшіе топорики) съ красиво окованными ручками. Тутъ насъ пріостановили на минутку чтобы учредить порядокъ шествія. Отъ шеренги придворныхъ чиновъ отдлились четыре человка, изъ коихъ перваго токсаба отрекомендовалъ намъ Дурбинъ-ивакомъ, въ должности шигаула, другого назвалъ дярбаномъ, а остальныхъ — удайчами. [72]

72

Дурбинъ — собственное имя, ивакъ — чинъ, равный генералъ-маiору, шигаулъ — придворное званіе, съ коимъ сопряжена обязанность принимать посланниковъ и вообще иностранцевъ, представляющихся эмиру, вводить ихъ въ пріемную залу; дярбанъ — тоже придворная должность, состоящая въ охраненіи дверей, ведущихъ изъ «Арзяхане» (дворъ, гд принимаются прошенія) во внутренніе покои эмира. Удайчи, коимъ, въ отличіе ихъ званія, присвояются длинные позолоченные посохи, обязана предшествовать эмиру на его выходахъ и выздахъ, выкликая при этомъ слова молитвы; «да поможетъ Аллахъ хазрету эмиру при жизни изъ закона справедливости не выходить!»

Повели насъ чреэъ второй дворъ въ слдующемъ порядк: впереди шли рядомъ оба удайчи, неся позлащенные посоли наискось предъ собою; за ними и тоже рядомъ — шигауль и дярбанъ, въ почтительномъ согбеніи, сложивъ на живот руки; затмъ — члены посольства, а позади ихъ токсаба съ мирахуромъ.

Второй дворъ (ишкери), сплошь вымощенный кирпичемъ, представляетъ собою обширный квадратъ, сомкнуто обрамленный со всхъ сторонъ глинобитными одноэтажными флигелями, коихъ окна-двери выходятъ на широкую кирпичную террасу вышиной въ полчеловческаго роста. Тронная зала помщается во флигел противоположномъ акъ-сарайскимъ воротамъ. Поднявшись къ ней на террасу, сопровождавшія насъ лица тотчасъ же безшумными шагами отстранились вправо и влво, и лишь одинъ шигаулъ, въ знакъ величайшаго почтенія, согнувшись еще ниже, съ благоговйнымъ видомъ подошелъ на цыпочкахъ къ растворенной двери, чуть-чуть заглянулъ въ нее, сдлалъ предъ кмъ-то невидимымъ глубокій поклонъ и затмъ, отступивъ шага на два, пригласительнымъ жестомъ указалъ намъ на двери.

Одинъ эа другимъ мы вошли въ обширную продлинноватую залу въ два свта, въ глубин которой сидлъ на трон Музаффаръ-Эддинъ Богадуръ-ханъ, эмиръ Бухарскій. Одтъ онъ былъ очень просто и совсмъ не пестро, въ обыкновенный шаиновый халатъ темныхъ красокъ, подбитый мхомъ; на голов блая чалма изъ кашмирской шали. Орденскіе знаки, пожалованные ему покойнымъ государемъ, почему-то отсутствовали, хотя казалось бы первый пріемъ русскаго посольства долженъ былъ носить безусловно офиціальный характеръ. Лицо эмира сохранило остатки прежней красоты (въ настоящее время ему 54 года отъ роду). У него небольшая черная борода, тонкія брови, тонкіе подстриженные надъ губой усы и большіе черные глаза, которые онъ, вроятно по привычк боле, оставляетъ слегка прищуренными, и только изрдка, вскидывая на кого-либо взоръ, раскрываетъ ихъ въ полную величину. Въ общемъ выраженіе этого лица весьма привтливо и даже настолько благодушно, что, глядя на него, никакъ не подумаешь, что на совсти этого человка лежитъ столько крови, столько казней, совершенныхъ единственно лишь въ силу случайнаго, минутнаго каприза. Борода у эмира, по персидской мод, нсколько подкрашена, отливая на свтъ не то красноватымъ, не то какъ будто даже лиловато-бурымъ цвтомъ; щеки, какъ показалось мн, были нсколько наблены и подрумянены, а брови и глаза какъ будто слегка подведены. Впрочемъ, можетъ статься, искусство тутъ и ни причемъ: можетъ, все это у него такъ отъ природы… Голова и руки повременамъ замтно трясутся, какъ у людей очень старыхъ или черезчуръ уже разслабленныхъ нервами.

Тронъ эмира представлялъ обыкновенный рундукъ съ низенькою спинкой и прямыми ручками, раскрашенный по золотому полю арабесками и травами; на сидньи — малиновая бархатная подушка. Стоялъ этотъ тронъ не у стны, а посредин комнаты, въ правой половин залы. Стны этой залы обиты золотисто-желтою тканью, на видъ какъ будто парчей, но безъ узора, а верхнія окна затянуты желтою тафтой, вслдствіе чего во всей зал господствуетъ золотистый полусвтъ очень мягкаго и пріятнаго тона. Нижняя половина стнъ, въ род панели, обрамлена сплошнымъ рядомъ продолговатыхъ зеркалъ въ деревянныхъ рамахъ, расписанныхъ въ персидскомъ вкус яичными красками по золотому полю, вслдствіе чего эта комната и носитъ названіе «айна-мима-хана», то есть зеркальной пріемной залы. Ея переборчатый высокій потолокъ тоже расписанъ въ средне-азіятскомъ стил и притомъ очень изящно, а полъ застланъ роскошными Карпинскими и мервскими (туркменскими) коврами. У стны, противоположной входу, близь трона, поставлены были небольшой европейскій диванъ, европейское кресло и три табурета, покрытые мховыми халатами, мхомъ вверхъ.

При вход, по церемоніалу, предложенному намъ къ руководству первымъ посломъ, мы сдлали послдовательно три поклона, производя ихъ чрезъ каждые три шага, какъ принято при европейскихъ дворахъ, на что эмиръ отвчалъ однимъ общимъ полупоклономъ, слегка привставъ съ мста, и затмъ сейчасъ же слъ опять и протянулъ князю руку.

Вообще люди свдущіе и бывалые въ Бухар замчаютъ, что для усиленія въ глазахъ подданныхъ своего престижа, въ смысл независимаго и сильнаго государя, — престижа сильно поколебленнаго политическими обстоятельствами съ 1868 года, — его высокостепенство въ послднее время пытается возвратить себ видъ самостоятельности хотя бы только въ манер своего обращенія съ русскими. Такъ напримръ, еще недавно онъ считалъ нужнымъ вставать и лично идти къ дверямъ на встрчу генералъ-губернаторскимъ посланцамъ, хотя эти послдніе по большей части бывали весьма невысокаго, не всегда даже штабъ-офицерскаго чина. Отсюда же и вс эти попытки заставлять пословъ выходить изъ экипажа или слзать съ лошадей среди полной народомъ площади, проходить, по дворамъ зимой въ однихъ мундирахъ и т. и. Но разумется, что подобнымъ аллюрамъ не слдуетъ давать потачки.

Посл пожатія руки, первый посолъ представилъ эмиру поочередно членовъ посольства, которымъ тотъ точно также слегка пожалъ руки и затмъ пригласилъ всхъ садиться, указавъ на стоящую близь трона мебель. Маіоръ Байтоковъ, какъ толмачъ, остался стоя противъ эмира и князя.

Разговоръ на первый разъ не выходилъ изъ рамокъ самой этикетной офиціальности. Князь объяснилъ его высокостепенству, что по Августйшей вол Его Императорскаго Величества, будучи назначенъ состоять въ распоряженіи туркестанскаго генералъ-губернатора, онъ удостоился чести быть посланнымъ во глав почетной миссіи къ его высокостепенству, чтобы передать ему отвтное письмо генералъ-губернатора и выразить отъ лица сего послдняго благодарность за любезное письмо и подарки, присланныя его высокостепенствомъ въ Ташкентъ, а равно и заявить т чувства неизмнной дружбы, которыми одушевленъ генералъ Черняевъ къ высокостепенному эмиру, въ недежд, что ихъ дальнйшія отношенія всецдо послужатъ лишь къ наибольшему укрпленіи этихъ добрыхъ чувствъ и взаимныхъ миролюбивыхъ интересовъ.

Эмиръ, глубоко потупивъ глаза, отвчалъ вполн офиціальнымъ тономъ, что съ его стороны и не можетъ быть иныхъ чувствъ по отношенію къ представителю власти великаго Благо Царя и что онъ во всемъ, что лишь будетъ зависть отъ его доброй воли, всегда постарается поддержать на надлежащей высот эти добрыя чувства и отношенія. Затмъ освдомился о здоровь Государя Императора и, получивъ отвтъ, что, судя по послднимъ извстіямъ, Его Величество, благодаря Бога, находится въ совершенно добромъ здравіи, выразилъ упованіе, что Богъ на многіе и многіе еще годы сохранитъ его здравымъ и бодрымъ на счастье и радость не только его могущественной державы, но и для мирнаго процвтанія подъ его снію преданныхъ ему сосдей.

Посл этого спросилъ онъ о здоровь генералъ-губернатора, а затмъ и о томъ, хорошо ли мы дохали и всмъ ли остались довольны. Получивъ на все это утвердительные отвты, эмиръ сказалъ, что онъ уже распорядился, чтобы намъ были предоставлены всевозможныя въ Шаар удобства и удовольствія, и чтобы вс наши желанія были предупреждаемы; если мы захотимъ осмотрть городъ, базары, войска намъ будутъ предоставлены къ тому вс средства. Посл этого онъ выразилъ надежду, что мы, вроятно, не откажемся пожить у него въ гостяхъ подольше, дабы доставить ему пріятную возможность видться съ нами еще нсколько разъ и переговорить о кое-какихъ длахъ, а пока пожелалъ намъ поболе веселиться и съ этими словами поднялся съ мста, давая тмъ понять, что аудіенція кончена.

Одновременно съ нимъ поднялись и мы вс разомъ и отдали ему поклонъ, посл чего поочередно подошли къ нему для пожатія руки, а затмъ послдовали вторичный поклонъ и общее отступленіе или, врне сказать, пяченье затылкомъ къ дверямъ, гд у самаго порога снова поклонъ, третій о послдній.

На террас встртили насъ съ радостно привтственными улыбками и безмолвными поздравленіями придворныя лица, оставшіяся при начал аудіенціи за дверями. Тутъ уже намъ не нужно было боле пятиться; но за то этотъ мудреный способъ отступленія (отъ котораго, замчу въ скобкахъ, русскіе послы, на основаніи прежнихъ примровъ, легко могли бы и освободить себя) сполна приняли на себя наши провожатые. И надо было видть съ какимъ неподражаемымъ искусствомъ и ловкостью вс эти удайчи, шигаулы и прочіе соскользнули, не оборачиваясь, съ довольно высокихъ ступеней террасы и какъ проворно, мелкими и быстрыми шажками, пятились они предъ нами чрезъ весь дворъ, сохраняя свои почтительно согбенныя позы со сложенными на живот руками, и время отъ времени сопровождая это отступленіе глубокими поклонами въ сторону пріемной залы, хотя ни на террас, ни въ дверяхъ эмиръ вовсе не показывался. Но это все равно: по здшнему этикету достаточно уже его присутствія въ стнахъ дворца, чтобы подданные хазрета не смли удаляться съ «ишкери» иначе, какъ «обративъ лицо и сердце туда, гд находится незримое солнце», то есть ихъ повелитель.

Подъ акъ-сарайскими воротами, пожимая намъ руки, они еще разъ и теперь уже словесно поздравили насъ съ «благополучнымъ» окончаніемъ селяма и съ «милостію» хазрета. При такомъ курьезномъ поздравленіи на моемъ лиц невольно выразилось недоумніе, и я вопросительно взглянулъ на маіора Байтокова — правильно ли онъ переводитъ? Какое же тутъ могло бы быть для насъ «неблагополучіе»? Но оказалось, что это не боле какъ обычная, хотя въ данномъ положеніи и вовсе неумстная форма любезности, употребляемая бухарскими придворныыи въ подобныхъ случаяхъ. Шутники, ей-Богу!..

Выйдя на передній дворъ, мы, по приглашенію токсабы, повернули налво въ особый дворикъ, гд живетъ Остана-Куль, перваначи, онъ же и бекъ шаарскій. Вышелъ онъ въ намъ на встрчу въ роскошнйшемъ халат изъ очень дорогой индійской парчи, подпоясанный кашмирскою шалью, съ кашмирскою чалмой на голов, и пригласилъ насъ въ свою «михманъ-хане» (пріемную гостиную) къ достархану.

За завтракомъ разговоръ коснулся отчасти политики, а именно, перваначи высказалъ пожеланіе, чтобы дружба Россіи къ Бухар оставалась неизмнною, такъ какъ маленькая Бухара очень нуждается въ покровительств великой Россіи для спокойной жизни, и что никто, конечно, не осмлится занести на нее руку, если будетъ знать, что Россія всегда готова поддержать преданнаго ей маленькаго сосда. «И враги, и друзья у насъ могутъ быть только общіе», прибавилъ онъ въ заключеніе.