В родном углу
Шрифт:
Вошелъ Поліевктъ съ двумя зажженными лампами и злобно посмотрлъ на сидящаго управляющаго.
XIII
Въ шашки Сухумовъ игралъ плохо. Сыгравъ съ управляющимъ четыре партіи и проигравъ ему, Сухумовъ передъ чаемъ отправился, какъ предписалъ докторъ, гулять на дворъ. Ночь была тихая, небо — чистое, кокетливо мигали звзды, ярко выдлялось созвздіе Большой Медвдицы, вырисовывая фигуру кастрюли съ ручкой. Управляющій сопровождалъ Сухумова. Опять залаялъ большой кудластый песъ, умолкъ и, завилявъ хвостомъ, сталъ ласкаться. Какъ-бы
Сухумовъ и управляющій ходили по двору. Сухумовъ жадно вбиралъ въ себя свжій морозный воздухъ и смотрлъ на небо.
— Ночь-то какъ хороша! А какая красота на неб! И тишина!.. Вдь вотъ въ Петербург нтъ такихъ ночей. Въ немъ, застроенномъ большими домами и освщенномъ электричествомъ, не видать звздъ, — сказалъ онъ. — Разв черезъ Неву на острова подешь. Но и тамъ, главнымъ образомъ, видишь зарево отъ электрическихъ фонарей. Вы бывали въ Петербург, Сидоръ Софронычъ? — спросилъ онъ управляющаго.
— Не трафилось-съ. Въ Москв былъ, когда на военной служб состоялъ, — отвчалъ управляющій. — Проходили мы черезъ Москву и ночевали въ казармахъ у Красныхъ воротъ гд-то. А въ Петербург не трафилось. Судя по описаніямъ и разсказамъ, Петербургъ — одно великолпіе.
— Почва, вода и воздухъ, въ немъ очень испорчены, поэтому его можно сравнить съ роскошнымъ гробомъ.
— Что вы! — удивился управляющій. — Говорятъ, электричество такъ блещетъ, что на улицахъ читать можно.
— Это-то врно, но очень гнилой, нездоровый городъ. Созвздіе Медвдицы-то какъ красиво! — любовался Сухумовъ, продолжая смотрть на небо. — Вы знаете названіе звздъ?
— Слыхалъ я, что и Львомъ зовутъ, и Тигромъ, и Скорпіономъ, и Псомъ, и Венерой, но думаю, что все это язычество.
— Отчего такъ? То-есть какъ это?..
— А такъ-съ, что въ звздахъ должны ангелы небесные жить, херувимы и шестикрылые серафимы. И живутъ, и взираютъ на насъ… Звзда — это ангельскій домъ. А тутъ про зврей говорятъ. Тигръ, Крокодилъ, Медвдица… А Венера и Марсъ — прямо язычество. Вдь это боги нечестивые… Да ихъ и нтъ на свт, и не было. Все это обманъ.
— Гмъ… А вы имете понятіе о звзд и ея величин? — спросилъ Сухумовъ. — Самая малая изъ нихъ въ сотни разъ больше нашей земли.
Управляющій отвтилъ не вдругъ.
— Хоть вы и господинъ нашъ и баринъ ученый и я долженъ вамъ врить, но врить этому не могу, — сказалъ онъ. — Позвольте… Кто это могъ измрить? Какъ?
— Наука… ученые люди… астрономы… А какъ — путемъ инструментовъ и исчисленій…
Сухумовъ, понявъ міросозерцаніе управляющаго, не сталъ больше разубждать его въ немъ. Да и управляющій перемнилъ разговоръ.
— Завтра съ утра гору ледяную вотъ здсь строить вамъ начнемъ, а къ вечеру она готова будетъ, — проговорилъ онъ. — Къ вечеру и саночки для васъ приготовимъ.
Затмъ они ходили по двору молча, пока Сухумовъ не сказалъ, что ему домой пора. Онъ сталъ звать управляющаго чай пить и закусить, но тотъ отказывался, очевидно чувствуя не по себ эту компанію. Сухумовъ не настаивалъ, но сказалъ:
— А ужъ въ шашки прошу васъ каждый день заходить ко мн играть. Все-таки это будетъ мн маленькимъ развлеченіемъ.
— Слушаю-съ… Но вы плохо играете, обыгрывать-то мн васъ
совстно. Покойной ночи, кудрявыхъ сновидній желаю вамъ… — поклонился управляющій.Они разстались.
Войдя къ себ въ-спальню, Сухумовъ сказалъ камердинеру:
— Второй приборъ можно убрать. Не захотлъ онъ ко мн зайти чаю напиться.
Камердинеръ просіялъ.
— Уразумлъ таки! Понялъ, что не компанія… — пробормоталъ онъ.
Сухумовъ покачалъ головой, улыбнулся, смотря на камердинера, и проговорилъ:
— Ты, кажется, милый мой, ревнуешь меня къ нему.
— Что мн ревновать!.. Ревновать мн нечего. Вы не дамскій полъ. Прикажете туфельки и халатикъ подать?
— Ну, давай, давай… Что ужъ съ тобой длать! Не хочется мн раскисать-то въ халат. Въ халат ужъ очень раскисаешь. А докторъ веллъ бодриться, моціонъ длать. Ну, а ты, Поліевктъ, умешь въ шашки играть? — спрашивалъ онъ камердинера, переодваясь въ халатъ.
— Я-то? Да кто-же въ эту игру играть не уметъ!
— Ну, вотъ, стало быть, иногда я съ тобой партію-другую сыграю…
— Что вы, баринъ! — улыбнулся Поліевктъ, насколько ему позволяла его сурово-строгая физіономія. — Мн-то ужъ кольми паче не слдуетъ съ вами играть.
— Отчего?
— Оттого, что вы именитый баринъ, а я слуга — и ничего больше. Не подобаетъ.
Камердинеръ покрутилъ головой.
— Сыграешь! — кивнулъ ему ласково Сухумовъ.
— Прикажете, такъ само собой долженъ повиноваться. Но вдь это даже смхъ въ люди сказать: баринъ съ своимъ слугой въ шашки!..
Сухумовъ налилъ себ жиденькаго чаю пополамъ съ молокомъ, но ему не пилось. Поліевктъ приготовлялъ ему постель и косился на него и на поставленную къ чаю холодную закуску. — Ваше высокородіе, Леонидъ Платонычъ, скушайте хоть что-нибудь, — сказалъ онъ наконецъ, — а то вдь срамъ сказать, хоть-бы окрупенились! Вдь докторъ веллъ гулять и кушать.
— Но если не хочется? Вдь сть безъ аппетита вредно…
— Да ужъ пару яичекъ-то всегда можно. А здсь яйца свжія… У управляющаго куры въ тепл и подъ печкой круглый годъ на кухн несутся.
— Пару яицъ я съмъ и молокомъ запью, но немного погодя. А покуда садись и сыграемъ дв партіи въ шашки.
Сухумовъ поднялся и перешелъ къ другому столу, гд была шашечница. Поліевктъ стоялъ смущенный.
— Что вы, баринъ… да разв это можно!
— Садись, садись… Отчего нельзя? — торопилъ его Сухумовъ. — Ужъ если, съ бариномъ въ одной комнат будешь спать, то отчего-же въ шашки не играть?
— Спать я буду, Леонидъ Платонычъ, для караула, такъ какъ вы больной человкъ во всемъ своемъ состав. Чтобы подать что-нибудь, услужить…
— Спать для караула, а въ шашки играть для развлеченія. Садись…
— Нтъ, я стоя-съ. Вы сидть извольте… а я стоя… Я не могу этого передъ бариномъ…
— Но если я теб приказываю. Вдь самъ-же ты говорилъ, что долженъ слушаться. Садись!
Поліевктъ покраснлъ и отвчалъ:
— Позвольте-съ… Но вдь вамъ все равно, если я стоя… Вдь для васъ та-же забава, а я и стоя могу.
Сухумовъ не возражалъ.
Были сыграны дв партіи въ шашки, при чемъ Поліевктъ все время двигалъ шашки, стоя у стола. Игралъ онъ отлично и то и дло предостерегалъ барина, говоря: