Вечно 17
Шрифт:
– Мама сильная, справится, – интересно, кому именно я это внушаю?
От всех этих разговоров мне становится невыносимо душно. Я завязываю свои каштановые пряди в неуклюжий хвост и выворачиваю рукава кофты, после чего сразу об этом пожалев. Мой мозг начал посылать мне сигналы, крича какая я дура, но было уже поздно что-то делать. Роуз заметила то, что я так тщательно скрывала. Я просто секунду пытаюсь прийти в себя, и наконец, осознать свою глупость. Сердце выдавливает из себя два быстрых удара, а затем замолкает. И все же, я быстро опускаю рукава, тем самым ещё больше обострив реакцию подруги. В мыслях лишь одно: «Хоть бы она не заметила, боже, прошу». Но ведь это было бы неправдой. Роуз все прекрасно увидела, и я смотрю на неё и жду криков, осуждений или… да любой реакции. Но
Наконец, спустя, наверное, вечность, Роуз приоткрыла свои припухлые губы. Я в ожидании её слов.
– Рэйчел.? – произносит блондинка, грустно нахмурив брови. – Это что, порезы.? Т-ты пыталась покончить с собой?
Она смотрит на меня так, как я только терпеть не могу. Я ненавижу жалость. Эти карие глаза полны сожаления, угрызения совести. Ро думает, что в этих шрамах есть и её вина? Ох, ну нет, она ни в чем не виновата. Это все мой любимый папа, который играется моими чувствами. Захотел – сблизился, а если надоело, то, пожалуйста, вышвырни. Между прочим, он снова пропал. Ни звонит, ни пишет, ни навещает. Меня это убивает.
Моя грудь замирает на две секунды, которые показались мне вечностью. Я в ловушке. Что мне ей ответить, я же не знаю какова будет реакция блондинки. Как же мне хочется исчезнуть, сбежать. Я слабачка, знаю. Но мне все равно, я просто хочу убежать от ответственности. Ещё один фокус жизни – на наших шеях невидимая цепь ответственности за каждый неряшливый поступок. От этих цепей нельзя избавиться, невозможно их разорвать, и самое обидное, то, что они с нами будут до конца жизни на земле и до конца жизни после смерти. Ужасно, не правда ли?
– Роуз… я… я, – мой язык отказывается подчиняться, а глаза готовы выпустить целый фонтан слез, – я, наверное… я…
Железная стенка разрушилась, и на щеках показались первые слезинки. Мои ладони прикрыли пол лица, и я начинаю громко плакать. Плакать так, как никогда раньше. Лицо и руки в короткие сроки стали пылать огнём, а впрочем, горела и вся я. Мое тело ужасно дрожит, словно меня искупали в холодной воде и заставили пробежать голышом целую эстафету. Я чувствую такую тяжесть внутри себя, что боюсь взорваться от эмоций прямо перед носом Роуз. Мне страшно и больно, мне страшно и больно. Я убираю руки с лица и начинаю протирать, наверняка, уже красные и опухшие глаза, громко всхлипывая. Уверена, что сейчас мой внешний вид просто отвратителен и безобразен. Мне так не хочется поднимать взгляд на подругу, но глаза – мои враги не слушаются и смотрят на блондинку. Карие глаза Роуз блестят на свету, это признак того, что она сдерживает слезы. Боже, боже! Я не хочу этого видеть. Вдруг, резко стало тесно в этих стенах. Мне хочется наружу, хочется ощутить пощёчину холодного ветра. Но мне так не хочется вставать. Я просто хочу испариться, я просто хочу умереть.
Суицид привлекателен тем, что невозможно узнать когда будет последняя твоя попытка. Мы чувствуем бешеный азарт, что засасывает нас в эту опасную игру, на кану которой наши жизни. И бывают желания, что молвят: «А если это моя последняя минута?», но ты все равно глотаешь таблетки, режешь вены, думая о последних минутах уродливой жизни.
Думая о кончине, мои мысли всегда воспроизводят в голове целый фильм о моих похоронах. Я вижу миссис Томсон, своих бывших соседей, одноклассников, педагогов. Я представляю, как они все подходят к моему чёрному гробу и кладут цветы, выражая моей маме соболезнования. Я представляю, что на мне будет одето. Обычно, это белое шёлковое платье и белые туфельки с бантиком на застёжке; мои волосы красиво уложены, а на лице будет немного косметики. Умирать надо красиво, верно? Я воображаю, как папа начинает плакать и корить себя за то, что не был со мною рядом. Все близкие начинают вспоминать моё детство и говорить, какая я была чудесная девочка. А так всегда: о тебе будут говорить хорошо
лишь на твоих похоронах.Иногда мне становится страшно. Это ведь странно… Раз, и тебя нет. И это не игра – нельзя будет перезагрузить жизнь и вернуться назад. Это не книга – невозможно открыть обложку и перевернуть на нужную страницу. И это не песня – нельзя начать играть на гитаре и петь припев заново. Нельзя… Жизнь – это то, что не возвращается, не возобновляется. Жизнь – это бушующее море, в котором мы плывем, и в этом море нам нужно сделать выбор: а) бороться за жизнь; б) утонуть. Все зависит от нас.
Весь этот круговорот мыслей возник у меня за то время, пока Роуз протирала свои влажные глаза. Она слабо улыбнулась и отвела взгляд в сторону, скрывая свою боль.
– Почему ты мне об этом не говорила? – плаксиво спрашивает блондинка.
Мне становится хуже. В груди взрываются гранаты.
– Я боялась. Я думала… думала, что ты меня не поймёшь.
Ро начинает истерически смеяться и махать головой из стороны в сторону. Мои слова её ранили. Что за я подруга! Ненавижу себя, ненавижу!
– Не пойму.? Рэйчел, ты пыталась покончить с собой, а я об это не знаю! Я же твоя лучшая подруга! В чем заключается дружба, как не в помощи? Ответь мне!
Я смотрю в одну точку и сдерживаю всхлипы, но слезы продолжают разбиваться об мои горячие ладони. Роуз права во всем. Как же я ошибалась…
– Прости меня, – лишь произнесла я своим севшим голосом.
Блондинка несколько секунд молчит и смотрит на мое лицо, а затем она вскакивает с места и крепко обнимает мою шею. Боже, как же мне этого не хватало. Она буквально душит меня. Я чувствую, как руки подруги вцепились в мои волосы. Ро железной хваткой вцепилась в мою голову и начинает проводить по ней рукой. Роуз что-то говорит, но мне не разобрать. Главное, что все позади, и мне не придётся больше прятаться и бояться лишних движений. Я чувствую облегчение, но также какую-то необъяснимую тяжесть в грудной клетке. Эта тяжесть напоминает мне свинцовый камень, которым тебя бьют по голове, пока ты не умрешь.
Роуз бросает на меня свой взгляд, поджимая губы. Мне становится неописуемо неловко. Бывает, что человек тебе считается родным, но при этом таким далёким.
– Рэй, – произнесла блондинка, покусывая нижнюю губу. «Рэй» – она меня так давно уже не называла. Хорошо ли это? – Я за тебя очень переживаю. Понимаю, в твоей семье творится чертовщина, но ты не должна делать себе больно. Суицид – не выход.
– Выход, если другого пути нет, – возражаю я, вскоре пожалев об этом.
Она цыкнула и сложила руки на груди.
– Какая ты глупая! Рэйчел, помни, что у кого-то нет родных вообще. Помни, что у кого-то умирают родители, а кого-то бросают. Ты ведёшь себя очень эгоистично! Твой отец жив и здоров; ты можешь его навещать, так радуйся этому. Перестань вести себя, как пятилетний ребёнок!
Мне очень больно. Первое: Роуз абсолютно права – я эгоистична. Второе: мой отец жив, и я должна благодарить Бога за все хорошее, что он мне делает. Внутри что-то щелкнуло, и я будто прозрела, словно я пришла в себя после долгого сна. Мой долг отпустить отца. Он больше не любит маму, но это не значит, что наша с ним связь потеряна. Ох, Рэйчел, неужели тебе понадобилось столько лет для принятия правды? Порой, мне себя не понять.
Я широко улыбнулась, да так, что уголки моего рта начали ноюще болеть. Роуз обняла меня. Я чувствую запах её парфюма, что подарил подруге Скотт, и мне кажется, что все хорошо. Но я боюсь так думать. Блондинка отпускает меня. Все снова, как прежде. Мы сидим несколько секунд в полной тишине, а затем до нас донёсся гудок сигнала. Сначала мы не поняли. Подруга с недоумением смотрит на меня, а я на неё.
«Может, это не нам», – подумала я, но мои предположения развеялись, когда до наших ушей дошли ещё два протяженных гудка. На сей раз Роуз решила действовать. Она выпрыгнула с кровати и подбежала к окну, аккуратно отодвигая шторку. Я ожидаю объяснений подруги, когда та резко оборачивается ко мне лицом и начинает радостно смеяться. Её смех напоминал крик чайки. Не думайте, что это звучало ужасно, вовсе нет. Этот смех в исполнении Роуз был просто идеальный. Даже это ей удаётся безупречно…