Вечное

— Верно, я тоже всегда так говорю.

— Знаю, потому и сказал, — улыбнулся Сандро.

Мать улыбнулась в ответ, пристально посмотрев на него из-под очков.

— Интересно, что это означает: что ты меня слушаешь — или перестал прислушиваться?

— Слушаю.

— Как Марко?

— У него все хорошо, много работает.

Мать снова помолчала.

— А Элизабетта? Как она?

— Прекрасно, наверное. Я с ней не вижусь. Она меня больше не интересует.

— О. — Мать моргнула, лицо ее смягчилось. — Надеюсь, ты понял, почему мы возражали.

— Да, но я с вами не согласен.

— Даже после всего, что случилось? Эти жуткие расовые законы запрещают смешанные браки! — Мать указала на белый конверт, и Сандро не сумел подавить зародившееся в душе негодование.

— Если уж на то пошло, мама, это должно бы заставить тебя усомниться в своих взглядах.

— О чем ты? Расовые законы доказывают: евреи должны сплотиться. Над общиной нависла угроза.

— Я предпочитаю не уподобляться тем, кто проводит политику дискриминации. Это дело принципа…

— Прекрасно, Сандро, — огрызнулась мать. — Где-то ты умен, а где-то не совсем, но не хочется спорить. Неужели нужен еще повод для огорчения? Мне и с этим конвертом волнений хватает, стоит ли больше переживать?

— Так давай его откроем. — Сандро с досадой схватил конверт. — Не хочешь ты — открою я.

— Нет, Сандро, я тебе запрещаю. — Мать потянулась к конверту, и Сандро в тот же миг отдернул руку. Конверт разорвался надвое — половина осталась в руках у Джеммы, а вторая — у Сандро. Как раз в этот миг открылась дверь и вошел отец. Он улыбался, пока не понял, что Сандро с матерью ссорятся. Массимо поставил свой портфель и поспешил в столовую.

— Что у вас здесь происходит, — озадаченно спросил он. — Что это за бумаги?

— Это из Demorazza. — Мать забрала вторую половину конверта у Сандро и обе передала мужу. — Прости.

— И я прошу прощения, папа, — быстро сказал Сандро. — Это я виноват. Хотел открыть его, а мама запретила.

— Что вы натворили? Это важный юридический документ! — Отец в ужасе извлек части белого листа из половинок конверта, а затем положил обе стороны на стол и совместил. Мать встала за его левым плечом, а Сандро — за правым. Опустив взгляд, он увидел, что половинки документа совпали неравномерно, но надпись была разборчивой — и ужасающей.

NEGATO [89] — гласили большие буквы рукописного шрифта.

— Нет, — прохрипел отец.

Мать ахнула.

Сандро остолбенел.

Отец подвигал обе половинки листа вверх-вниз, пытаясь снова их совместить, будто это могло повлиять на результат.

— Нет, нет, нет, нет… — повторял он снова и снова.

— Ох… — Его мать положила руку на костлявое плечо отца, но тот, казалось, ничего не заметил.

— Они не могли отказать нам! Они бы так с нами не поступили! Они не стали бы так поступать со мной! — Отец все продолжал прилаживать друг к другу две половинки приговора. — Я ведь почти фашист «первого часа»! Я изо всех сил старался помогать партии! Они не могут так обращаться с моей семьей! Со мной!

89

Отказано (итал.).

— Пожалуйста, Массимо. — Мать похлопала отца по спине. — Мы найдем способ…

— Дуче не поступил бы так со мной. Моя страна… — Отец поднял голову, покачал головой, его взгляд был безумен, губы дрожали.

Сандро встревожился: он никогда не видел отца в таком отчаянии. У матери на глаза навернулись слезы, и она попятилась, разволновавшись, как и Сандро.

Он понял, что должен что-то предпринять. Сандро взял отца за плечи и повернул лицом к себе.

— Папа, давай подумаем вместе, как обычно. Мы найдем решение.

— Его нет, нет, нам конец! Не знаю, что делать.

Сандро был совершенно обескуражен, но не подал виду.

— Мы можем подать апелляцию? Можно ли обжаловать это постановление, как в обычном суде?

— Нет, нет, нет, ничего подобного в законе нет! Решение окончательное! — Отец смотрел на сына, не видя его, — или так Сандро показалось.

— Папа, давай подумаем. Должен быть какой-то способ решить проблему, и мы его найдем.

— Я для стольких людей добился особого статуса, как мне могли отказать? Почему мне отказали? Почему?

— Ты уверен, что постановление окончательное? Оно ведь написано от руки. Не очень-то похоже на официальное. Может быть, это просто какая-то отметка, или…

— Нет, нет! Это окончательное постановление, многим приходят написанные от руки отказы. Эти решения принимают чиновники! Они не юристы, а бюрократы! Потому там такие каракули! — Отец снова покачал головой. — Возможно, мой случай сомнительный, ведь я не вступил в партию в 1923 году, а списки открыли только в 1924-м. Но почему они опираются именно на это — простую формальность? Почему они выступили против одного из своих? Это же фашистский орган, который отказал одному из самых преданных фашистов в общине, да и во всем Риме! Столько людей получило особый статус — ведь я сам писал заявления, а они были гораздо менее достойны! Как они могли отказать нам? Это катастрофа!

— Значит, по закону выхода нет?

— Нет!

Сандро лихорадочно обдумывал ситуацию.

— А что, если действовать не совсем по закону?

— О чем ты?

— Думаю, выход есть, — ответил Сандро, овладев собой.

Глава сорок четвертая

Беппе, ноябрь 1938

Беппе с облегчением выпроводил из бара последних посетителей. Ему бы отправиться спать, ведь последнее время его совсем измучила тоска по Альдо. Горе тянуло к земле, однако он молча сносил отцовское бремя. Иногда казалось, что этот груз его сломит; порой происходящие напоминало о временах Великой войны. Он служил в Третьей дивизии берсальеров, пехотном подразделении элитных велосипедистов, которые несли на спине не только рюкзак, но и велосипед. Он участвовал в битве при Изонцо в заснеженных Доломитовых Альпах и при Капоретто [90] — жестоком разгроме их армии, который до сих пор снится ему в кошмарах. Битва при Капоретто печально известна своим отступлением, но Беппе в те дни упрямо продолжал сражаться — день за днем, борясь с врагом и собственным отчаянием. То же самое он чувствовал и скорбя по Альдо.

90

Битва при Капоретто (двенадцатая битва при Изонцо) — атака австро-германских войск на позиции Королевской итальянской армии в окрестностях итальянского города Капоретто в ходе Первой мировой войны. Одно из крупнейших сражений тех времен.

Заканчивая уборку, Беппе ломал голову, что же пошло не так с Альдо? Как он упустил столько знаков? Почему его средний сын предал свою страну? Беппе казалось, будто он вовсе не знал этого мальчика, свое любимое дитя. Ему не верилось, что Альдо мог решиться на насилие — по любой причине, тем более повернуть против собственного правительства. Как отец он подвел Альдо.

Беппе взял грязное полотенце и отнес на стойку. Марко, который чистил кофеварку, поднял взгляд, но ничего не сказал. После потасовки на похоронах Альдо они с Марко разговаривали только по крайней необходимости. Этот разрыв казался Беппе еще одной потерей, отчего он еще больше впадал в уныние. Его жена, Мария, слегла, и ни Эмедио, ни его молитвы не могли ее утешить. Террицци никогда не были так несчастны, и это Беппе тоже воспринимал как собственную неудачу. Он обязан был сделать семью счастливой, не только добывать для них кусок хлеба.

Он уже направился к двери — запереть бар, но увидел Массимо и Сандро, которые торопливо шагали по Понте-Фабричио в его сторону. Час для гостей был уже поздний, однако Беппе помахал им рукой, и Массимо помахал в ответ. Когда Симоне оказались у подножия моста, Беппе распахнул дверь им навстречу.

— Buona sera, Массимо, Сандро.

Те поприветствовали его и поспешно зашли внутрь. Массимо хмурился, явно чем-то встревоженный.

— Прости, что вторгаемся к тебе так поздно.