Вернуться в Антарктиду
Шрифт:
Однако в тот вечер вышло совсем уж кривобоко. Мила простыла и ушла к себе, чтобы вволю поболеть, и Дмитрий решил, раз уж так, ни в чем себе не отказывать. Может, потом и «по бабам» отправился бы, раз жена к исполнению супружеских обязанностей не готова. С ним в доме находился его закадычный друг и помощник Андрей Серегин, и сидели они хорошо, душевно. Дмитрий не заметил, как превысил дозу и принялся трепать языком.
В какой-то момент его прервал женский вскрик. Дура-жена, оказывается, подслушивала и, как обычно бывает, мало что поняла из услышанного.
Дмитрий вспомнил о категорическом
Мила, конечно, не поверила. Дима видел это по ее глазам, хотя во всеуслышание она утверждала обратное. Но в глубине-то души она считала супруга порочным! Мила ненавидела его, и Москалев это чувствовал. Из удобного средства для достижения цели жена стремительно превращалась в обузу.
«Хоть бы наследника скорей родила!» - в запале подумал он и решил ускорить сей процесс, приступив к нему немедленно.
Мила сопротивлялась и кричала, и Дмитрий окончательно потерял лицо. Он орал на нее, нещадно бил, чего не позволял себе прежде, и грозил придушить, если та проболтается хоть кому-то о своих подозрениях.
Он не шутил. Он и впрямь был готов ее убить, тем более, что от возни его мужской запал исчез, и фиаско больно задело самолюбие. Первая осечка за всю жизнь – и когда! А главное, с кем! И если для того, чтобы стереть этой бабе память, потребуется открутить ее хорошенькую головку, то он бы пошел и на это. Да, пошел бы, если б не страх перед ее отцом.
Страх унижал, и Дмитрий хотел отомстить за это той, которая оказалась свидетельницей.
Он бросил ее в спальне на измятой кровати. После произошедшего Мила двигалась с трудом, и он счел, что с нее достаточно. Он даже подумал, что придется потом снова разыгрывать сцены покаяния и дарить подарки в надежде, что она не станет жаловаться папочке. Мила вечно норовила выставить его сволочью, хотя почти всегда была во всем виновата сама.
Москалев вернулся к накрытому столу и обвел его мутным взглядом. Прислуга убрала грязные тарелки, заново разложила закуску и выставила еще одну бутылку. Его привычки старались предугадывать, но сейчас кухарка явно промахнулась – пировать в одиночестве Дмитрию претило. Андрей же, гадина, слился, не захотел присутствовать при семейных разборках.
Дмитрий уселся на стул и подпер голову руками. Прежде он никогда не позволял себе распускаться на людях. Серегин хоть и свой, но все равно чужой. Растреплет. Сколько он ему выложил за вечер? Дмитрий плохо помнил, эмоциональная вспышка выжгла его дотла.
– Пойти проветриться или лечь спать? – спросил он сам себя. – Дилемма…
Он выбрал прогулку. Садиться за руль благоразумно не стал и вызвал такси (оба водителя были отпущены на Рождество к семьям). Москалев решил поехать в центр и завалиться в какой-нибудь бар, все равно какой. Лучше даже незнакомый, где точно не встретишь известных и осточертевших ему рож.
Так он и сделал. Кутил до утра, потом отсыпался в номере гостиницы и домой собрался лишь под вечер 7 января. Такси приехало быстро, но на выезде из города образовалась пробка – Москва, праздновавшая всю неделю,
слегка оклемалась и попыталась вернуться в привычный ритм, ведь завтра был первый рабочий день.По пути Москалев велел таксисту остановиться у Торгового центра и вышел, чтобы купить букет цветов. От магазина до дома было десять минут пешком, и Дмитрий захотел пройтись, настроиться на нужный лад.
В калитке, наполовину просунутый под накладной замок, белел конверт. Москалев не сразу сообразил – думал, это снег. Писем ему никто не писал, а если и писал, то не втыкал их в щели калитки.
– Обнаглели эти рекламщики! – проворчал он, выдирая конверт и собираясь бросить под ноги.
Однако картинка в виде свастики, забранной в круг, в том месте, где лепят марки, остановила его.
– Это еще что?
Дмитрий зажал цветы под мышкой и разорвал конверт, добираясь до послания. Почерк был знаком: руку де Трейси он бы ни с чем не перепутал.
«Вам известно, что бывает с клятвопреступниками? Им вырывают языки»
Москалев покрылся холодным потом и заозирался. В мозгу билась только одна мысль: КТО? Кто посмел настучать на него?!
Вариантов было немного, всего три. Кухарка (но ее не было в комнате, когда он откровенничал), Сергей (но до сих пор друг платил ему преданностью) и Милка…
– Нажаловалась на меня, сучка!
Отбросив ставший ненужным букет, он бросился в дом. Мила была в библиотеке. Дмитрий налетел на нее, стащил с кресла за волосы и бросил на пол.
– Да будь ты проклят, убийца! – взвыла Мила.
– Я убийца? Да, я убийца! – взревел он.
– А ты предательница и стерва! Отвечай, как давно ты спелась с де Трейси?
– С каким еще де Трейси?
– Вот только не надо строить из себя невинность!
– Я не знаю никакого де Трейси. Ты спятил?
– Шлюха! Ты спала с ним, да? И шпионила для любовника в моем же собственном доме?
– Это неправда!
– Врешь!
Мила смогла подняться с пола, но последовавшая оплеуха опрокинула ее на витрину с пурбой. На секунду Дима замер, отмечая иронию судьбы – снова этот дьявольский артефакт!
– Не смей меня бить!
– Ты моя! И я буду делать с тобой все, что захочу. И когда захочу!
Он рухнул на нее сверху, и она задергалась под ним, но он был сильнее:
– Говори, что именно хочет от тебя де Трейси?
– Я его даже не знаю!
Дмитрий снова ее ударил. Он видел, что на осколках разбитой витрины следы ее крови – Мила поранилась, но это лишь заводило его. И даже то, как отчаянно она сопротивлялась, не остужало пыл, а подстегивало, наполняя тело кипящей энергией.
Жена в попытке защититься нащупала рукой пурбу, но он легко отнял ее. Кинжал был его, он владел им по праву. И Мила тоже принадлежала ему без остатка.
– Какая сцена! – раздался вдруг в библиотеке знакомый насмешливый голос. – Я шел поговорить, а попал на порноролик?
Москалев скатился с Милы, оборачиваясь и рыча:
– Как ты сюда попал, сволочь?! Кто впустил?!
Де Трейси ухмыльнулся, взглянул куда-то за его плечо, подавая глазами сигнал, и мощная сила оторвала от пола и отшвырнула Дмитрия прочь. Точно так, как за минуту до этого, он швырял свою жену.