Вернуться в Антарктиду
Шрифт:
– Кто вы?
– прохрипела Мила.
Дмитрий едва расслышал ее сквозь звон в ушах и удивился: неужели не соврала? Неужели они не знакомы?
Де Трейси подобрал с пола пурбу:
– Очень удобно, - сообщил он, приближаясь к Миле. – Как говорят у вас, у русских, двух зайцев одним ударом.
– Эй! – прохрипел Москалев и предпринял попытку встать. – Что ты делаешь?
– Au revoir, ma reine!
– Де Трейси полоснул Милу по горлу, и ее клокочущий стон слился с криком ее супруга.
– Что ты делаешь, мразь! – Дмитрий рванулся, но снова
– Дарую ей вечную жизнь, а ты что подумал?
Француз выпустил из лезвия пурбы иглу, и кинжал буквально ожил в его руке. Он загудел, засветился ядовито-красным цветом, пуская во все стороны шипящие молнии. Дмитрий, забыв про ствол у лба, пялился на жуткое зрелище, раскрыв рот.
– Вот так! Все надо провести по правилам…
Совершив над телом его жены странные манипуляции, де Трейси выпрямился и отдал кинжал второму из своих шестерок: - Закончи тут, дружище. Надо, чтобы походило на убийство в состоянии аффекта.
– Что она тебе сделала?
– прохрипел Москалев.
У него темнело в глазах. Все-таки подобного он не ждал, и был уверен, что сейчас станет следующим.
– Она – ничего, а вот ты… - де Трейси подошел к нему, все еще удерживаемому под прицелом. – Ты нарушил клятву.
Несмотря на весь свой священный ужас, Дмитрий грязно выругался. Француз презрительно скривил тонкий рот:
– Надеялся, что все сойдет тебе с рук? Нет, Дмитрий Сергеевич, это не игрушки, и ты получишь по заслугам. Ты сядешь в тюрьму за убийство жены. Жаль девочку, натерпелась перед смертью, но Командор считает, что час ее благородной жертвы пробил. Да и тебе – урок.
Тем временем первый подручный вытер тибетский нож о платье мертвой Милки и положил возле тела. Потом достал из кармана телефон и набрал номер полицейского участка:
– Алло! Это полиция? Я прогуливался мимо усадьбы в деревне Крекшино и слышал оттуда женские крики. Она звала на помощь…
– Вы не смеете! – дернулся Москалев. – Я расскажу им правду! Скажу, кто убил ее на самом деле и вообще все про вас расскажу!
– И не забудь упомянуть про то, как ты зарезал трех коллекционеров, - подсказал де Трейси спокойно. – В составе группы по предварительному сговору. Не всех восьмерых, но тебе и этого хватит, не так ли? За убийство при отягчающих у вас больше дают, да?
– Я сяду, но и вы тоже сядете!
– Ну-ну, удачи!
– Француз брезгливо перешагнул через натекшую лужу крови и направился к выходу.
Дмитрий кинулся было за ним, но охранники не пустили. Они скрутили его, влили ему в рот некоторое количество водки, бутылку которой предусмотрительно принесли с собой, и бросили на пол неподалеку от трупа.
Когда они ушли, Москалев встал, шатаясь, кое-как выбрался из библиотеки и спустился по лестнице в холл. Он намеревался сбежать, но полиция приехала слишком быстро.
Дмитрия поймали прямо у крыльца – в окровавленной одежде, орущего проклятия и
благоухающего водкой. Все было слишком очевидно, чтобы у следствия возникли сомнения...Убийство Милы и последующие изнурительные допросы произвели на Дмитрия неизгладимое впечатление. Он потребовал адвоката, но известный ему, прикормленный, явиться в тюрьму не пожелал, а другой, которого нанял Серегин, выслушал невероятный рассказ о подставе и, кажется, не поверил.
– У вас очень серьезное положение, Дмитрий Сергеевич, - сказал он, качая седой головой. – Давайте будем выстраивать разумную защиту исходя из имеющихся фактов, а не из сказочной галиматьи.
– Это не сказки!
– Если мы озвучим судье то, что вы мне тут поведали, я сомневаюсь, что вас отпустят под залог. Я и так сомневаюсь, потому что дело вышло резонансное, про него только ленивый не написал, но если вы еще и не продемонстрируете искреннего раскаяния… Короче, вот вам версия, которой следует придерживаться...
Томясь в камере предварительного заключения, Москалев не раз проклял тот день, когда ему в голову пришло поторговаться на аукционе за чертов нож! Только сейчас он догадался, что для де Трейси и Сперанского он всегда оставался вошью. Такой же мелкой и мерзкой вошью, как и те, убитые им коллекционеры. Просто Москалева убили не сразу, а решили поглумиться.
Три с половиной месяца в застенках показались Москалеву равными целому году. Он почти потерял надежду, когда к нему на встречу явился очередной адвокат.
Новый адвокат, совершенно незнакомый. Которого он не звал.
– Где Степан Измайлович Дукатский? – спросил Дмитрий.
– Я за него, - ответил адвокат и положил на разделяющий их стол руки так, что стал виден перстень с причудливым колесом-свастикой. – Меня зовут Роман Семенович Укоров. Отныне я представляю ваши интересы.
Дмитрий осклабился:
– Вам мало, что вы законопатили меня в эту дыру? Хотите еще поиздеваться?
– Напрасно вы так, - адвокат полез в свой портфельчик, - не сегодня-завтра вы выйдете на свободу. Ваш урок завершен.
– Чего?
– Все скоро изменится, Дмитрий Сергеевич. Из главного подозреваемого вы уже переведены в свидетели, а в дальнейшем, если все пойдет по плану, перейдете в разряд жертвы. В деле открылись новые обстоятельства.
– Это как? – Москалев ушам не верил.
– Людмила Ильинична жива.
Он замотал головой и откинулся на спинку жесткого стула:
– Нет! Это не может быть!
– Я понимаю, что у вас очень много вопросов, но пока уясните для себя очень простую вещь: вы все еще нужны братству. Мы надеемся, что вы, осознав, встали на путь исправления и никогда больше не допустите досадных промашек.
От этой беспардонной наглости Дмитрий потерял дар речи, а когда обрел вновь, выпалил:
– Вы всерьез считаете, что я по-прежнему буду сотрудничать с вами?!
– Никакого сотрудничества. Вам отдают приказы – вы их исполняете. Если, конечно, не желаете гнить в тюрьме ближайшие пятнадцать лет.