Вернуться в Антарктиду

– Двадцать пять, не считая тех, кто у самого Кратера. Тех еще пятнадцать.

– Ну вот и смотри: сорок человек исчезли без следа, не оказав сопротивления. Нападавшие действовали организовано, их было много плюс фактор внезапности. Скорей всего, согнали людей куда-нибудь.

– Куда?

– В автобусы или, что более вероятно, увели в полость у Кратера, спрятали подо льдом до удобного момента. Прицепы с материалами и инструментами они забрали, угнали технику – ту, что на ходу. Всюду следы колес и гусениц – не успели еще прибрать. То, что сломано и нельзя увезти целиком, подожгли. Головешки будет проще потом погрузить или закопать в снег. А когда наше приближение услышали, то притаились. Рассчитывают нас присоединить к остальным пленникам, чтобы мы им не мешали.

– Да зачем им все это, черт возьми?!

Маркевич обернулся к нему, на секунду перестав вглядываться в белую, искрящуюся на солнце пустыню:

– Захватывать станцию нет смысла, да и не нужна им тут станция. Наши отобьют – все как прежде станет, а им нужно, чтобы работа затормозилась. Без инфраструктуры у Кратера делать нечего. Не успеет «Яман» городок возвести за лето, это, хошь-не хошь, отбросит по времени на год. Зимой здесь без надежной крыши над головой не забалуешь. А следов нет – не придерёшься. Кому претензии предъявлять? Совершенно некому.

– А люди?! Мы можем их выручить?

– Впятером? – Маркевич скептично качнул головой, и Громов поник.

– Зато мы можем проникнуть в логово «Прозерпины» и разворошить его, - подсказал, сжалившись, Салгиреев. – Яичную скорлупу легче всего разбивать изнутри. Это тебе любой птенец подтвердит.

– А если нас попросту убьют? – с горечью Громов. – Такое развитие событий вы совсем не рассматриваете?

– Мы этим шайтанам интересны как носители важной информации, так что всех не положат. А уж за «глаз урагана» они и вовсе себе правую руку отрежут, лишь бы не упустить.

– Бежать надо, чего ждать? Белый Сахир – страшный человек! – завел свою шарманку Медиури. – Бежать пока не поймать!

Он рыпнулся с кресла, потрясая связанными спереди руками, но Али проворно придавил французика рукой:

– Сидеть, бегун! Яйца отрежу!

Медиури заскулил – и тут снаружи послышалась автоматная очередь.

Громов дернулся, но Салгиреев успел и его перехватить с полдороги, даром, что был с одной лишь действующей рукой. Он провел подсечку, сбивая Юру с ног, и повалил между креслами. На полу было тесно, и Громов, рухнув, надежно там застрял.

– Извини, брат! – крикнул ему Салгиреев и проворно задраил дверь. – Гони!

Маркевич вывел урчащий мотор на повышенные обороты и, работая педалями и рычагами, тронул вездеход с места.

По стальным бортам машины застучали пули. Несколько попало в окна, и прочные стекла не выдержали – пошли трещинами.

– Гони, брат! – орал Али. – Нельзя так просто даться, пусть побегают!

Макс гнал вперед, набирая скорость. Вездеход мотало на кочках. Заккария, свернувшись в комок, заткнул уши и зажмурился. Скулить он так и не перестал.

– А как же наши? – крикнул с пола Громов. Снаружи оставался Зиновьев, не успевший запрыгнуть в салон, не говоря о Борецком и Куприне.

– За них не волнуйся! – откликнулся Али.

Гонки по ледяному бездорожью долго не продлились. Сначала автоматные очереди, молотившие по корпусу, причиняли мало вреда, мотор продолжал работать, несмотря на вытекающую смазку и пусковую жидкость, но стоило шальной разрывной пуле пробить топливный бак, расположенный на крыльях платформы, как последовал чудовищной силы взрыв. Вездеход подпрыгнул, опрокинулся и перевернулся на крышу.

Громов оглох и потерял ориентацию. Его придавило (позже обнаружилось, что это Али закрыл его своим телом от острых фрагментов лопнувшего корпуса), и густой чад от пылающей солярки, растекшийся по салону, моментально забился ему в легкие. Кто-то тащил его, тянул за ноги, но Юра кашлял, хрипел и совершенно ничего не соображал.

Все протекало для него как в тумане, и в памяти потом остались какие-то ошметки. Вот застывшая картина, как Заккария лежит поперек дымящегося кресла, разинув рот и выпучив глаза. Лицо француза залито кровью из рассеченной брови и кажется страшным в своей неподвижности... А вот другая: смятый корпус оранжевого вездехода, на который Юра почему-то смотрит уже со стороны. Из оторванной дверцы валит черный дым, а слетевший с гусеницы трек размотался и лежит змеей на белоснежном покрове... Третья картина – ярчайшая вспышка, прожигающая мозг... Четвертая: взрыв второго бака с дизельным топливом разметал людей, копошившихся у машины, и они сломанными манекенами распростерлись по террасе. И над всем этим армагеддоном ощерились сияющие в солнечном свете коричневые зубья Драконьей челюсти…

Лиц тех, кто тащил его прочь от горящего вездехода, Громов не рассмотрел, и потому вспоминал о них как о безликих роботах, чьи клешни сомкнулись у него на плечах, причиняя невыносимую боль. Еще Юра смутно видел бордовые пятна на своих брюках – это была чья-то, вне сомнения, кровь, но своя или чужая, непонятно. Боли в ногах он не чувствовал, но зато ощущал, как саднит лицо и обжигающе ноет спина. Его душил кашель, и каждый вздох что-то болезненно смещал в грудной клетке. Где-то кололо, что-то ныло, но все это происходило будто бы и не с ним. Боль разгоралась медленно, по нарастающей, но по сути, это была еще не сама боль, а ее предвестник. Все страшное началось потом.

Громов терял сознание, выпадая из реальности, и обрывки увиденных им сцен больше не складывались в единую цепочку. Только что бивший в глаза солнечный свет вдруг сменился на кромешную тьму. Жар перетек в холод. Забытье превратилось в адскую муку. Хотелось пить, орать, умереть…

Однажды Громов четко увидел склонившееся над ним лицо Игоря Сахарова. Он застонал, обрадовавшись, что друг его жив. Но Игорь его не понял и, отвернувшись, что-то выкрикнул в темноту, требовательно и тревожно.

Громов снова застонал, испугавшись, что Сахаров сейчас уйдет, и Игорь поспешно наклонился к нему, прошептав:

– Держись, Громыч! Только держись! Я с тобой!

– Пить!

– Щас, потерпи!

Юриных губ коснулся жесткий край фляжки. Прохладная жидкость полилась в рот, смягчая пылающие внутренности.

– Спас…! – шепнул Юра, когда перестал глотать, давиться и кашлять.

– Громыч, ты откуда взялся, чертяка?

– Дол…го… объяс…нять…

– И чего ты на станцию вдруг притащился? Помочь нам решил?

Юре было сложно говорить. Он вообще плохо понимал, что от него хотят. В мозгу не трепыхалось ни одной мысли.

Когда он не ответил, Игорь закусил губу, и на его лбу пролегла озадаченная глубокая морщинка.

Громов смотрел, смотрел на эту морщинку, цепляясь за нее как за соломинку, способную удержать его наплаву, но вдруг с удивлением понял, что перед ним уже не Игорь, а Вика…

Он с усилием широко распахнул глаза. Как не был он дезориентирован, но все же в основном отчет Громов себе отдавал: Вики в Антарктиде быть не могло. Это был бред, видение, глюк.